Приключения Оги Марча
Шрифт:
– Спасибо. Ты вел себя как настоящий друг.
– Счастливо, Стелла, - ответил я, - и удачи тебе… Большей, чем раньше.
– На твоем месте я бы не позволила ей слишком плохо обо мне думать, - сказала она.
Я не собирался позволять ей плохо думать о Стелле. Таково было мое намерение, когда я шел на встречу с Теей, готовясь ей солгать. Ничего вопиющего в такой лжи я не видел. Я возвращался к ней, собираясь с новой силой хранить ей верность. Намерение, которое, как я считал, оправдывало ложь и делало ее несущественной. Я не ожидал того, что испытал, встретив ее в саду у живой изгороди, успевшей расцветиться алыми восковыми
– Ах, так ты, оказывается, вернулся, - резко бросила она, увидев меня.
– А я уже не ждала. Думала, тебя и след простыл. Наверное, так было бы лучше.
– Понятно, - сказал я.
– Но к чему столько слов? Давай говорить по существу.
Тогда она заговорила по-другому, и я пожалел, что вызвал ее на это. С дрожью в голосе, словно сдерживая рыдания, она произнесла:
– Мы дошли до точки! До точки! Все кончено, Оги. Мы сделали ошибку! Я сделала ошибку!
– Ну, не торопись так! Подожди, опомнись! Давай по порядку. Если ты так разволновалась из-за Стеллы, то я…
– Всего лишь провел с ней ночь!
– Так вышло. Я поехал не той дорогой. Это единственная причина.
– О, ради Бога, прекрати, не надо! Каждое твое слово как острый нож!
– воскликнула она, и вид у нее был действительно несчастный.
– Но это правда!
– настаивал я.
– А ты что подумала? Для ревности нет причин. Просто машина застряла в горах.
– Я утром насилу поднялась. А сейчас просто падаю! Не надо ничего говорить! Меня тошнит от твоего вранья!
– Что ж, - потупился я, разглядывая свежевымытые зеленые, как бархат, плиты под ногами, казавшиеся прохлад^ ными даже на ярком солнце, - если тебе хочется так думать и мучить себя подобными мыслями, то ничем не могу помочь.
– Хотела бы я мучиться попусту, - сказала она.
Почему-то эта фраза меня разозлила.
– Но так оно и есть, - отрезал я.
– А если бы все было, как ты считаешь, неужели бы я скрыл это от тебя после всего, что ты мне о себе рассказывала - о морском кадете и всех других за время твоего брака? Так что ты вполне можешь дать мне фору.
Мы стояли друг против друга, красные, разгоряченные.
– Не думала я, что настанет время, когда ты попрекнешь меня этим, а я пожалею о своей откровенности.
– Голос ее прервался, и на меня повеяло стужей, как от наледи на морском берегу после первых морозов.
– И что мы с тобой станем считаться обидами - тоже не думала.
Выглядела она скверно: черные глаза нехорошо блестят, лицо совершенно белое, ноздри раздуваются, будто учуяли дурной запах и ее сейчас стошнит, как она и говорила. И животные, эти их клетки и миски, и кожаные кресла, и змеи, шуршащие в соломе, - все, что раньше, казалось, имело некий смысл, обесценилось и стало грубым и глупым, нагромождением вещей, лишним, ненужным ей в ее горе. А сама Тея устало поникла, сгорбилась, на шее проступили жилы. И при этом, мучимая жестокой ревностью, она жаждала
Неизвестно почему, я считал ее настроение преходящим, но в то же время боялся. Я сказал:
– Ты даже мысли не допускаешь, что между нами ничего не было! Ведь так? Не допускаешь? И из-за того, что мы провели ночь вместе, тебе видятся страшные картины.
– Что ж, допустим, это неразумно, но разве между вами ничего не было? Ты можешь поклясться?
Я уже собрался сделать это, потому что поклясться было необходимо, хотя я и страдал от надобности лгать и притворяться, даже не успев смыть с себя запах Стеллы, но Тея меня остановила:
– Нет. Не надо. Ты лишь повторишь то, что уже говорил. Я знаю. Мне не нужно ничего воображать, я уже все себе вообразила. И не ожидай от меня сверхчеловеческой выдержки. На такое я не претендую. Это было очень больно, гораздо больнее, чем я могу выдержать.
Тея больше не плакала, но мрачное безмолвие, в котором она пребывала, отражалось в ее взгляде.
И это смягчило меня, растопив мою суровость, как внезапно вспыхнувшее пламя.
– Оставим это, Тея.
– Я шагнул к ней, но она отстранилась.
– Зачем ты вернулся?
– Послушай…
– Я серьезно. Ты можешь нежничать со мной, а через десять минут быть с ней, и через пятнадцать - еще с какой- нибудь шлюхой. Тебе это раз плюнуть. Но как вы сошлись - вот что мне интересно!
– Как? Моултон познакомил меня с ней и Оливером.
– Почему тогда она не обратилась к своему другу Моул- тону? При чем тут ты? Ты заигрывал с ней!
– Нет, ничего подобного. Просто она меня выбрала, решила, что я способен на участие. Она видела нас с тобой вместе и, наверно, сочла, что я лучше других способен понять женщину, оказавшуюся в трудной ситуации.
– С какой же легкостью ты лжешь! Она выбрала тебя по обличью дамского угодника. Поняла, что отказа не будет и она сможет вертеть тобой как хочет!
– О нет, нет, ты ошибаешься!
– сказал я.
– Просто она попала в переплет и я ее пожалел.
– При этом я, конечно, помнил наш разговор в апельсиновой роще и чувство, меня тогда охватившее, порыв, который я не в силах был загасить. По всей вероятности, Тея догадывалась об этом, что мне казалось удивительным. Еще в Чикаго она предсказала, что я убегу от нее за любой юбкой, которая меня поманит. Правда, тогда она была менее сурова в своих оценках и не судила меня так безжалостно. В Чикаго меня восхищала возможность быть с ней откровенным, не иметь секретов, теперь же качнуло в другую сторону - отсутствие секретов показалось губительным.
–
– Честное слово, я лишь хотел ей помочь, - сказал я.
– О чем ты говоришь!
– вскричала она.
– Помочь он хотел! Ее мужа полиция сцапала, едва вы отъехали!
– Что? Оливера арестовали?
– Я был потрясен.
– Возможно, я поторопился. Но я боялся, что он потащит ее за собой. Ведь у него был пистолет, и он ударил Луфу и стал слишком агрессивным. Я думал, что он может ее заставить…
– Этот жалкий пьяный кретин, этот недоносок может ее заставить? Ее, такую? Может, он и раньше ее заставлял? И в постели его она очутилась под дулом пистолета? Да она же просто шлюха! Однако тебя раскусила мигом - сообразила, что ты наверняка оправдаешь ее ожидания, будешь паинькой и станешь плясать под ее дудку и играть в ее игру. Как делаешь всегда и со всеми.