Приключения Перигрина Пикля
Шрифт:
Гантлит, казалось, разделял чувства этого валлийского джентльмена и даже схватил преступника за плечо, восклицая:
— Черт бы побрал этого мерзавца! Бьюсь об заклад, что он иезуит, ибо ни один из членов их ордена не путешествует без злого духа.
Но Перигрин, взглянув на дело иначе, вступился за незнакомца, которого освободил от его врагов, заметив, что сейчас нет основания прибегать к насилию, и спросил по-французски, чем навлек он на себя гнев обвинителя. Бедный иностранец, ни жив ни мертв, отвечал, что он — фокусник-итальянец, который стяжал некоторую известность в Падуе, но затем имел несчастье привлечь внимание инквизиции, показав несколько чудесных фокусов благодаря своей осведомленности в натуральных науках, каковые трибунал приписал силе волшебства и начал его преследовать; поэтому ему пришлось тотчас уехать во Францию, где его таланты не давали ему средств к существованию и откуда он прибыл теперь в Англию с целью заниматься своим ремеслом в Лондоне; после представления, данного им компании, собравшейся внизу, сей вспыльчивый джентльмен последовал за ним наверх в его комнату и обошелся с ним столь негостеприимно. На основании всего этого он горячо просил, чтобы Перигрин принял его под свое покровительство, а если тот питает хоть какое-нибудь подозрение, что он, показывая свое искусство, прибегает к магическим средствам, он охотно откроет все свои секреты.
Юноша рассеял его опасения, заявив, что ему не грозит опасность пострадать за свое искусство в Англии, где, буде его начнут допрашивать какие-нибудь рьяные суеверные люди, он должен только обратиться к ближайшему мировому судье, который немедленно его оправдает и накажет его обвинителей за дерзость и подозрительность.
Затем он объявил Гантлиту и валлийцу, что иностранец может возбудить против них дело о нападении, опираясь на парламентский акт, признающий преступлением для всякого человека обвинять другого в колдовстве и волшебстве, ибо эти нелепые понятия ныне справедливо отвергнуты всеми разумными людьми. Мистер Джолтер, к тому времени присоединившийся к компании, не мог не восстать против мнения своего ученика, которое он пытался опровергнуть авторитетом священного писания, цитатами из отцов церкви и исповедью многих несчастных, преданных смерти за сношения со злыми духами, равно как свидетельством незримого слова сатаны и «Историей волшебства» Мортона.
Солдат подкрепил эти доводы фактами, дошедшими до сведения его самого, и обращал особое внимание на случай со старухой в том приходе, где он родился, которая имела обыкновение превращаться в различных животных и в образе зайца была, наконец, убита дробью. Валлиец, получив поддержку, выразил свое изумление, когда услыхал, что законодательная власть относится с такою снисходительностью к столь злостным преступникам, и вызвался доказать на неопровержимых примерах, что в Уэльсе нет ни одной горы, которая бы не служила на его памяти ареной некромантии и колдовства.
— И потому, — сказал он, — я польше чем изумлен, потрясен и озапочен тем, что парламент Великопритании в своей великой мудрости, осторожности и проницательности оказывает, понимаете ли, помощь и поощрение делу тьмы и власти Пельзепула; кроме свидетельства священного писания и тех писателей, которых цитировал сей дотошный и ученый шентльмен, мы узнаем из истории о проделках древнего змия от прорицателей и оракулов древности, что вы можете найти у этого превосходнейшего историка Болипия и Гита Лизия [11] , да, а также в комментариях самого Юлия Цезаря, который, как всему миру известно, пыл самым знаменитым, самым доплестным, самым мудрым, самым плагоразумным, самым удачливым полководцем и самым прославленным оратором, да, и самым изысканным писателем впридачу.
11
Полибий и Тит Ливий.
Перигрин не почел нужным вступать в прения с тремя столь упрямыми противниками, но удовольствовался замечанием, что, по его мнению, нетрудно было бы разбить доводы, ими выдвинутые, однако он отнюдь не расположен браться за это дело, которое неизбежно помешает вечерним увеселениям.
Поэтому он пригласил итальянца на ужин, обратился с такой же просьбой к его обвинителю, у которого было нечто странное и своеобразное в манерах и характере, и решил стать очевидцем тех удивительных фокусов, какие вызвали возмущение раздражительного бритта. Этот щепетильный джентльмен поблагодарил нашего героя за любезность, но уклонился от общения с иностранцем, покуда личность последнего не будет ярче освещена; вслед за тем Перигрин, побеседовав с фокусником, заявил валлийцу, что он сам берет на себя ответственность за чистоту его ремесла, и тогда тот согласился почтить их своим присутствием.
Из разговора Перигрин узнал, что валлиец — кентерберийский лекарь, вызванный на консультацию в Дувр; услыхав, что его фамилия Морган, Перигрин позволил себе спросить, не есть ли он то самое лицо, о котором столь почтительно упоминается в «Приключениях Родрика Рэндома». При этом вопросе мистер Морган принял важный и внушительный вид и, сморщив губы, ответил:
— Клянусь своею совестью и спасеньем, мой добрый сэр, я верю, что мистер Рентом — близкий мой друг и доброжелатель; и мы с ним, понимаете ли, пыли приятелями, товарищами по плаванию и вместе переносили испытания; но тем не менее, несмотря на все это, он не проявил той учтивости, люпезности и снисхождения, каких я мог от него ждать, так как он огласил, опнародовал и опупликовал наши частные дела пез моего ведома, участия и согласия; но — пог, спаситель мой — я думаю, что у него не пыло никакого злого умысла; и хотя нашлись, понимаете ли, такие люди, которые, как мне соопщили, осмеливаются смеяться над его описанием моей осопы, поведения и речей, я заявляю, настаиваю и утверждаю всем своим сердцем, кровью и душой, что эти люди не лучше, чем невежественные ослы, и что они умеют замечать, отличать и определять подлинно смешное или, как говорит Аристотель, to geloion не больше, понимаете ли, чем стадо горных коз, ибо осмелюсь заметить — и, надеюсь, эта допрая компания будет точно такого же мнения, — что в этом произведении не сказано обо мне ничего такого, что пыло пы недостойно христианина и шентльмена.
Наш молодой джентльмен и его друзья признали справедливость этого замечания. Перигрин постарался уверить его в том, что, прочитав книгу, проникся к нему глубоким уважением и почтением и бесконечно счастлив, получив возможность наслаждаться беседой с ним. Морган, немало польщенный этой любезностью со стороны такой особы, как Перигрин, отвечал на комплимент чрезвычайно учтиво и, в пылу благодарности, изъявил желание видеть его вместе с его приятелями в своем доме в Кентербери.
— Я не претендую и не притязаю, милостивый сэр, — сказал он, — на то, чтопы принять вас соответственно вашим достоинствам и заслугам, но вы пудете таким ше шеланным гостем в моем педном коттедже для моей шены и семьи, как сам принц Уэльский; и вряд ли мошет случиться, чтобы я так или иначе не нашел средства и способа получить от вас признание, что еще шиво чувство товарищества у древнего притта. Потому что, хотя я всего-навсего простой аптекарь, в моих шилах струится такая же хорошая кровь, как у всякого другого в этой стране (и я могу описать, изопразить и доказать свою родословную к удовлетворению всего мира); и вдопавок, плагодаря попечению и милости пожьей, я имею возможность угостить друга прекрасной параньей ногой и путылкой превосходного вина, и ни один торговец не мошет предъявить мне счет.
Его поздравили с блестящим положением и уверили, что наш юноша навестит его по возвращении из Франции в том случае, если поедет через Кентербери. Так как Перигрин выразил желание ознакомиться с его делами, он весьма любезно удовлетворил его любопытство, сообщив, что его жена перестала рожать, подарив ему предварительно двух мальчиков и девочку, которые живы и здоровы; что он пользуется уважением соседей и благодаря своей практике, которая значительно расширилась тотчас же после издания «Родрика Рэндома», отложил несколько тысяч фунтов. Он начал подумывать о том, чтобы уехать к своей родне в Глеморгеншир, хотя его жена возражала против этого намерения и протестовала против его осуществления с таким упорством, что ему великих трудов стоило утвердить свои прерогативы, убедив ее как доводами рассудка, так и примерами, что он — король и жрец в своей семье и что она обязана слепо подчиняться его воле. Он также сообщил компании, что видел недавно своего друга Родрика Рэндома, который приехал из Лондона с целью навестить его, выиграв предварительно процесс против мистера Топхола, который принужден был выплатить деньги Нарциссы, что мистер Рэндом живет, по-видимому, очень счастливо со своим отцом и супругой, которая порадовала его сыном и дочерью, и что Морган получил в подарок от него штуку очень тонкого полотна, собственноручно сотканного его женой, несколько кадушек лососины и две кадки соленой свинины, самой нежной, какую ему когда-либо случалось отведывать, а также бочонок превосходных сельдей для сальмагунди, каковое, как знал Рэндом, было его любимым блюдом.
Когда эта тема разговора была исчерпана, итальянцу предложили показать свое искусство, и через несколько минут он ввел всю компанию в соседнюю комнату, где, к великому их изумлению и испугу, они увидели тысячу змей, ползающих по потолку. Морган, потрясенный этим феноменом, которого никогда еще не видывал, начал набожно произносить заклинания, мистер Джолтер в страхе выбежал из комнаты, Гантлит выхватил кортик, и даже Перигрин пришел в замешательство. Заметив их растерянность, фокусник попросил их удалиться, и когда он позвал их через секунду, ни одной ехидны не было видно. Он вызвал изумление многими другими трюками, и прежнее мнение о нем валлийца и отвращение к его особе начало укрепляться, покуда итальянец в благодарность за учтивое с ним обращение не открыл им всех тех способов, с помощью коих совершал эти чудеса, которые были результатом любопытного сочетания натуральных причин; тогда Морган уверовал в его искусство, попросил прощения за вспыхнувшие подозрения и предложил иностранцу провести с ним несколько дней в Кентербери. Одновременно рассеялись сомнения Годфри и Джолтера, а Перигрин засвидетельствовал свое одобрение, сделав фокуснику щедрый денежный подарок.
Проведя вечер в этой дружеской компании, каждый удалился в свою комнату, а наутро, когда они завтракали вместе, Морган заявил, что остается, дабы присутствовать при благополучном отплытии нашего героя, а затем иметь удовольствие в обществе мистера Гантлита вернуться к себе домой. Тем временем, по совету шкипера, слугам было приказано доставить на борт запас вина и провизии на случай какого-либо происшествия; и так как пакетбот не мог отплыть раньше часу, компания поднялась на вершину холма, чтобы осмотреть замок, где они увидели меч Юлия Цезаря и карманный пистолет королевы Елизаветы, продекламировали Шекспира, созерцая меловые утесы по обеим сторонам, и устремляли взгляд по направлению к городу Кале, окутанному густым облаком, которое не очень усладило их взоры, ибо оно, казалось, предвещало непогоду.