Приключения Перигрина Пикля
Шрифт:
Когда Пикль перевел это извинение итальянцу, Пелит был весьма любезно прощен и даже вновь обрел благосклонность своего друга доктора благодаря заступничеству нашего героя; итак, все гости забыли о своей досаде и столь ревностно воздали должное бутылке, что вскоре шампанское оказало весьма заметное действие на поведение всех присутствующих.
Глава XLV
Живописец, по просьбе Пикля, злоумышлявшего против ушей графа, угостил общество песней о «Пьянчуге сквайре Джонсе», которая доставила чрезвычайное удовольствие барону, но оскорбила деликатный слух итальянца в такой мере, что лицо его выразило изумление и тревогу; и вследствие его неожиданных и не раз повторявшихся путешествий к двери, обнаружилось, что он попал в такое же неприятное положение, как и те, кто, по замечанию Шекспира, от волнения не могут воздержаться от мочеиспускания, когда над ухом завывает волынка.
Посему, как только мистер Пелит справился со своей задачей, граф, с целью восстановить добрую славу музыки, потерпевшую урон благодаря варварскому вкусу, почтил друзей излюбленными ариями своей родины, которые исполнил с превеликим изяществом и чувством, хотя они оказались бессильны привлечь внимание немца, который крепко заснул на своем ложе и захрапел так громко, что прервал и совершенно заглушил сие восхитительное пение; в результате они поневоле прибегли снова к бутылке, которая произвела столь оживляющее действие на мозг врача, что он спел несколько од Анакреона на мотив, им самим сочиненный, и повел речь о музыке и речитативе древних с большою эрудицией, в то время как мистер Пелит, найдя способ ознакомить итальянца с характером своей профессии, разглагольствовал о живописи с удивительным красноречием на языке, которого, к счастью для его чести, иностранец не понимал.
Наконец, доктор почувствовал такую тошноту, что попросил Перигрина проводить его в спальню, а барон, которого разбудили, удалился вместе с графом.
Перигрин, развеселившись от выпитого вина, предложил Пелиту отправиться в маскарад, который, как он припоминал, был назначен на этот вечер. У живописца не было недостатка в любопытстве и желании сопутствовать Пиклю, но он высказал опасение потерять его на балу, что было бы весьма неприятно, так как он совсем не знал ни языка, ни города. Дабы устранить это возражение, хозяйка квартиры, участвовавшая в их разговоре, посоветовала ему появиться в женском платье, которое заставит его спутника заботиться о нем с сугубым вниманием, поскольку правила приличия не позволят ему отлучаться от своей дамы; вдобавок предполагаемые между ними отношения воспрепятствуют веселым особам затрагивать и соблазнять своими чарами человека, сопровождающего леди.
Наш молодой джентльмен, предчувствуя потеху при осуществлении сего проекта, поддержал предложение с такой настойчивостью и ловкостью, что живописец согласился, чтобы его одели в платье, принадлежащее хозяйке, которая достала ему также маску и домино, а Пикль раздобыл себе испанский костюм. В таких нарядах, которые они надели часов в одиннадцать, подъехали они в фиакре, сопутствуемые Пайпсом, к бальному залу, куда Пикль ввел сию мнимую даму к изумлению всех присутствующих, которые никогда не видывали такого неуклюжего создания в образе женщины.
После того как они обозрели все интересные маски и живописец угостился стаканом вина, его зловредный спутник улизнул от него и вернулся в другой маске и домино, надетом поверх костюма, чтобы насладиться замешательством Пелита и, находясь поблизости, защитить его от возможных оскорблений.
Бедный живописец, потеряв своего проводника, чуть не помешался от волнения и бродил в поисках его по комнате, делая такие гигантские шаги и странные жесты, что за ним следовала толпа, глазевшая на него, как на чудо. Эта свита усилила его растерянность до такой степени, что он невольно произнес вслух монолог, в котором проклинал свою судьбу, заставившую его положиться на обещание такого проказника, и клялся, что если только удастся ему выпутаться на сей раз из беды, он не доведет себя до подобного praemunire, хотя бы ему посулили все французское королевство.
Различные petit-maitres, догадавшись, что маска была иностранкой, которая, по всей вероятности, не умела говорить по-французски, подходили к ней по очереди, дабы покрасоваться своим остроумием и догадливостью, и поддразнивали лукавыми вопросами, на кои она не давала никакого ответа, кроме: «Ne parly Francy [28] . Будь проклята ваша болтовня! Не можете, что ли, оставить меня в покое?» Среди масок находилась одна знатная особа, которая начала позволять себе вольности с предполагаемой леди и попыталась засунуть ей руку за корсаж. Но живописец был слишком скромен, чтобы примириться с таким непристойным поведением, и когда кавалер возобновил свою попытку с еще большей неделикатностью, он закатил ему такую пощечину, что у того искры посыпались из глаз и возникло сомнение, женщина ли это; затем француз поклялся, что это либо мужчина, либо гермафродит, и, защищая свою честь, настаивал на расследовании с таким злобным упорством, что мнимой деве грозила неминуемая опасность не только быть разоблаченной, но и подвергнуться суровому наказанию за вольное обращение со щекой принца; тогда Перигрин, который видел и слышал все происходившее, нашел своевременным вмешаться и, стало быть, предъявить свои права на оскорбленную леди, пришедшую в восторг при этом доказательстве его покровительства.
28
Искаженное «Не говорю по-французски» (франц.).
Обиженный кавалер все еще добивался узнать, кто она, а наш герой с не меньшим упорством отказывался дать ему эти сведения; в результате разгорелся спор; и так как принц грозил наказать его за дерзость, молодой джентльмен, вряд ли имевший представление о его звании, указал на то место, где у него обычно висела шпага, и, щелкнув у него перед носом пальцами, взял живописца под руку и увел в другой конец комнаты, оставив противника размышлять о мести.
Пелит, попрекнув своего проводника за безжалостное исчезновение, поведал ему о том, в какое затруднительное положение он попал, и, заявив напрямик, что больше не позволит ему улизнуть, крепко держал его за руку до конца бала, к немалой потехе публики, чье внимание было всецело поглощено столь неловкой, неуклюжей, важно шествующей фигурой. Наконец, Пикль, которому надоело выставлять напоказ эту диковинку, подчинился настойчивым просьбам своей дамы и усадил ее в карету, куда он сам едва успел войти, как их окружил взвод мушкетеров, возглавляемых офицером, который, приказав открыть дверцу кареты, весьма решительно расположился в ней, тогда как один из его солдат взобрался на козлы, дабы командовать кучером.
Перигрин тотчас понял причину ареста, и хорошо, что не было при нем оружия, которым он мог бы обороняться, ибо столь необуздан и вспыльчив был его нрав, что, будь он вооружен, он скорее пошел бы навстречу любой опасности, чем сдался, каковы бы ни были силы противника; но Пелит, приняв этого офицера за джентльмена, занявшего по ошибке их карету вместо своей, попросил, чтобы его друг вывел незнакомца из заблуждения; когда же он был уведомлен о подлинном их положении, колени его задрожали, зубы застучали, и он произнес самую жалостную ламентацию, выражая свои опасения быть заключенным в какое-нибудь отвратительное подземелье Бастилии, где он проведет остаток дней своих в тоске и отчаянии и не увидит ни лучей божьего солнца, ни лица друга, но погибнет на чужбине, оторванный от родных и близких. Пикль послал его к черту за малодушие, а офицер, слыша, как леди оплакивает себя столь горестно, выразил сожаление по поводу того, что является орудием, причиняющим ей такое горе, и постарался их утешить, заговорив о снисходительности французского правительства и удивительном великодушии принца, по приказу коего они были арестованы.
Перигрин, которого в подобных случаях неизменно покидало благоразумие, высказался с большою горечью против деспотического правительства Франции и весьма презрительно поносил нрав оскорбленного принца, чей гнев (отнюдь не будучи, по его словам, благородным) был гнусен, невеликодушен и несправедлив. На эту тираду офицер не дал никакого ответа, но только пожал плечами, удивляясь про себя hardiesse [29] пленника, и фиакр должен был вот-вот отъехать, как вдруг они услыхали шум драки позади кареты и голос Тома Пайпса, восклицавшего: «Будь я проклят, если уйду!» Этому верному слуге один из конвойных приказал слезть с запяток, но, решив разделить участь своего господина, Том не обратил никакого внимания на уговоры, пока стража не прибегла к насилию, против которого он пустил в ход собственную пятку, коей он столь энергически ударил в челюсть первого подступившего к нему солдата, что раздался треск, словно щелкнул сухой — грецкий орех между крепкими зубами школяра-юриста в партере театра. Возмущенный сим оскорблением, другой солдат угостил ягодицы Тома своим штыком, который причинил ему такое беспокойство, что он не мог долее удерживать свою позицию и, спрыгнув на землю, нанес противнику удар под подбородок, поверг его навзничь и, перепрыгнув через него с удивительным проворством, спрятался среди множества экипажей, пока не увидел конвойных, окруживших карету его господина, которая едва успела отъехать, как он уже последовал за ней на небольшом расстоянии, дабы увидеть тот дом, где будет заключен Перигрин.
29
Смелость (франц.).