Приключения, почерпнутые из моря житейского. Саломея
Шрифт:
— Ах, боже мой, — вскричала Марья Ивановна, — что ж ты мне давеча не сказал?
— Думал, что сам барин скажет, а он, верно, посовестился… Да еще, вот давеча, я побежал за щеткой, а вы подали барину сами мундир; а порядку-то не знаете, мундир-то он надел, а портупею-то вы не подали. Вот я и отвечай; сами слышали, как он прикрикнул: что ж ты, говорит, шпагу подаешь, а портупея-то где? а?
— Ах, боже мой, я, право, этого не знала.
— То-то же, сударыня-барынька. Так вы не извольте не за свое дело браться; а я уж свое знаю: слава богу, не какая-нибудь служанка — орешки на уме.
Таким образом Филат учил свою барыньку порядкам в доме и был так исправен и по части горничной, что не только Иван Данилович, но и Марья Ивановна, приехав на место, забыли о женской прислуге: нет в ней ни малейшей необходимости.
Так прошел год. Ивану Даниловичу бог дал наследника. Вы подумаете, может быть, что прислуга неизбежно увеличилась? Что завелись на квартире Ивана Даниловича няньки и кормилицы? Нимало! этих должностей Марья Ивановна сама никому не уступила. Она довольствовалась только помощью Ивана Даниловича и Филата. Честолюбие и способность Филата распространялись и на обязанность няньки.
— Экой труд, — говорил он, — нянчиться с ребенком — да еще как весело-то: агу! Васенька!.. вишь какого славного молодца дал нам бог!.. Пеленочка-то, сударыня-барынька, немножко мокренька, надо посушить, позвольте-ко я сбегаю посушу перед печкой.
— Нет, лучше чистую; посмотри-ко, чтоб не упал!
— Не беспокойтесь уж. Васенька! агу!.. Право, спать-то ему не хочется… не сварить ли кашки?…
На другой год Ивану Даниловичу бог дал дочку. Васенька поступил на полное попечение Филата. Филат и на базар сбегай, и свари, и подай, и вычисти, и вымой, и убаюкай Васеньку, и накорми его кашкой, и понянчи его, и везде Филат, и на все ему время: Васенька, как будто по щучьему веленью, спит себе крепко, покуда Филат сбегает за провизией, пока исправляет прочие должности.
Иван Данилович Увалень просто блажен и женой и денщиком. Придет от должности, жена бежит навстречу с Лизанькой.
— На-ко поиграй этой игрушечкой.
— Нет уж, извините, мой-то Васенька получше, — говорит Филат, сидя на разостланном ковре подле Васеньки. — Извольте-ко посмотреть, как мы будем маршировать да выкидывать темп.
И он возьмет красное деревянное ружьецо, начнет выкидывать темп; Васенька, подражая ему, взмахнет ручонками и зальется смехом.
— Ну-ко, ну, сам.
И Филат даст Васеньке в руки ружье; Васенька схватит — хлоп по голове учителя и снова захохочет.
— Молодец!.. Славно!.. Извольте-ко, Иван Данилович, посмотреть за ним, а я подам кушать.
Еще не с большим через год в команду Филата поступила и Лизанька. Иван Данилович на службе, Марья Ивановна кормит и нянчит и убаюкивает Леночку; Филат обложит Васеньку на ковре подушками и игрушками, даст в руки морковку, а сам укачивает на руках Лизаньку. Только что она уснула, он ее в люльку, да и марш.
— Извольте, сударыня-барынька, смотреть, чтоб не убился Васенька, а я сбегаю за молоком.
И сбегает.
Проходит еще год, семья Ивана Даниловича увеличивается, то же самое жалованье растягивается на все потребности; все надо прикрыть; а между тем то там, то сям голо. Но что делать!
К счастию или к несчастию Ивана Даниловича, или ни к тому, ни к другому, полк был переведен на новые временные квартиры. Под штаб назначено было село Притычино. Иван Данилович с семейством своим также прибыл в село Притычино и вскоре заболел было горячкою. Полк отправился в поход, а он остался на несколько дней на месте, чтоб собраться с силами.
В это-то время прибыл в свое имение Чаров. Так как это событие нисколько, казалось бы, не касалось до Ивана Даниловича, то он, поднявшись на ноги, тотчас же сказал Марье Ивановне.
— Поедем, душа моя, пора!
Марья Ивановна убедительно просила подождать денька два-три, покуда посаженная ею курица на яйца высидит цыплят; Иван Данилович согласился.
— Эх, сударыня-барынька, болтуны будут, а не цыплята: и наседке-то не сидится что-то на месте, — сказал Филат, как будто по какому-то предчувствию.
Прошли три дня. Оказалось, что Филат прав, вышли болтуны.
— Ну! едем, господи, благослови! — сказал Иван Данилович, усаживая жену и детей в бричку.
— Да уж поздно.
Только что Филат уселся на козлы, а Иван Данилович занес ногу на подножку брички, вдруг бежит дворовый человек сломя голову.
— Стой! стой!
— Что такое?
— Сделайте милость, сударь, пожалуйте в дом. Барин приказал просить вас Христом богом: госпожа заболела.
— Да, братец… видишь, — сказал Иван Данилович.
— Сделайте милость, хоть на минутку! Уж там не моя будет вина, как вы сами откажетесь.
— Ах ты, господи! — проговорил Иван Данилович с досадой.
— Что ж делать, душа моя! — сказала Марья Ивановна, — нельзя же, люди помощи просят.
— Уж конечно, — пробормотал с досадой и Филат, — как поймали за хвост, так не уйдешь!
— Ну, нечего делать, схожу на минуту, — сказал Иван Данилович.
Навстречу ему другой посланец, третий, наконец сам Чаров.
— Сделайте одолжение, помогите жене моей, — сказал он, взяв руку Ивана Даниловича и ведя его в покой, где Саломея лежала в постели и стонала.
— Ernestine!.. вот доктор.
Иван Данилович посмотрел на нее, взял руку, считает биение пульса, качнул головой. Чаров испугался. «Пустяки!» — думает Иван Данилович.
— Сделайте милость, помогите, я вам буду благодарен по гроб.
— Я принесу лекарства из своей аптечки, это ничего, пройдет, — сказал Иван Данилович.
Нечего делать, надо было вытаскивать из брички чемодан, из чемодана аптечку, из аптечки пузырек.
— Подожди, душа моя, я сейчас, — сказал Иван Данилович жене, — между тем уложите опять все в бричку.