Приключения, почерпнутые из моря житейского. Саломея
Шрифт:
Катенька напоила Федора Петровича чаем, и он пошел домой.
— Что, приехала барыня?
— Никак нет! — отвечали ему в передней в несколько голосов.
В ожидании Саломеи Петровны он сжег десяток пахитосов, потому что Саломея Петровна трубку ему запретила курить; потом ходил, ходил по всем комнатам, смотрел на часы и, наконец, вышел из себя.
— Шесть часов! Эй! что ж не накрыт стол?
— Да кушать не готовлено. Барыня с вечера ничего не изволили заказывать.
— Тьфу! Это черт знает что за жизнь! — крикнул Федор Петрович и прибавил сквозь зубы: — Таскается день и ночь…
Федор Петрович, не зевая, к кому прибегнуть с горем своим, снова пошел к Петру Григорьевичу, застал его с женой, дочерью и двумя гостями за столом.
— А! обедали, Федор Петрович?
— Нет еще, — отвечал Федор Петрович, — Саломеи Петровны нет дома.
— Так садитесь, — оказал Петр Григорьевич и стал продолжать разговор с гостями. Софье Васильевне также некогда было с ним говорить, а потому он молча, торопливо догонял кушающих уже десерт.
— Куда ездила сегодня Саломея? — спросила, наконец, Софья Васильевна.
— Никуда, — отвечал Федор Петрович.
— Как же вы давеча говорили, что ее нет дома?
— Ее по сю пору нет дома, — отвечал Федор Петрович, — она вчера поехала в театр… и не возвращалась… я не знаю…
Софья Васильевна, вероятно, догадалась, наконец, что что-нибудь да не так, прервала слова Федора Петровича и сказала, захохотав:
— Бедный муж, не знает, где жена!.. а я знаю.
— Она мне ничего не говорила, — начал было Федор Петрович.
— Не говорила? да разве вы не помните, что она сбиралась с Малютиными в Вознесенск?
С этими словами Софья Васильевна встала из-за стола.
— Хотите трубку? — сказал Петр Григорьевич, взяв за руку Федора Петровича. — Пойдемте ко мне в кабинет… Федор Петрович, — продолжал он, — вы почти сами вызвались дать мне взаймы сорок тысяч, которые мне необходимы, чтоб поправить свои дела; для чего ж вы вместо исполнения слова нажаловались на меня своей жене, что я выдал нищую дочь свою за вас для того, чтоб обобрать вас? скажите пожалуйста?
— Я? я это говорил? вот вам Христос! — сказал Федор Петрович.
— Вот записка, полученная женою третьего дня от Саломеи; извольте читать:
«Папа просил у моего мужа сорок тысяч взаймы. Это крайне его удивляет, и мне слишком неприятно слышать упреки, что мои родители не только что не дали мне никакого приданого и выдали как нищую, но еще требуют от зятя, чтоб он для поправления их состояния отдал свое. По доброте своей муж мой не умел отговариваться; но, чтоб избежать вечных упреков, я ему сказала, что папа не нуждается уже в его деньгах».
— И не думал, и не думал этого говорить, Петр Григорьевич, клянусь богом! Я не знаю, что Саломее Петровне вздумалось про меня так писать… и не понимаю! Я уж и деньги приготовил для вас; она взяла их к себе и сказала, что вы от нее получите.
Петр Григорьевич закусил губы.
— О! бог ей судья! Мне только жаль, что я доброму человеку навязал на шею такого черта! — сказал он, задыхаясь от досады. — Где она?
— Я не знаю, Петр Григорьевич, где она; со вчерашнего дня еще не возвращалась домой; Софья Васильевна говорит, что она уехала в Вознесенск.
— Врет она! — вскричал Петр Григорьевич. — Эй! кто тут? позови барыню.
— Что тебе, друг мой? — спросила Софья Васильевна и испугалась, увидя, что Петр Григорьевич весь вне себя ходил большими шагами по комнате и поминутно набивал нос табаком. Это был худой признак.
— Где Саломея? — крикнул он.
— Я почему ж знаю, — отвечала Софья Васильевна, — кажется, мужу ее лучше знать об этом.
— К чему ж ты выдумала, что она поехала в Вознесенск?
— Я знаю, что она хотела ехать с Малютиными и без всякого сомнения уехала с ними.
— Я сегодня был у Малютиных; она, верно, уехала с чертом.
Софья Васильевна побледнела. Федор Петрович стоял безмолвно и смотрел на Софью Васильевну как на виноватую и как будто произнося с упреком: «Вот видите, Софья Васильевна, что вы сделали! Зачем вы сказали, что Саломея Петровна уехала в Вознесенск, когда она не уезжала туда».
— Любезный Федор Петрович, — сказал Петр Григорьевич, — грех не на моей душе, а на бабьей.
— Ох ты! — произнесла Софья Васильевна и торопливо вышла из комнаты.
Федор Петрович стоял молча посреди комнаты, в одной руке держал фуражку, другою приглаживал волосы на голове, потому что они становились у него дыбом в смутное для головы время.
— Что делать! — сказал Петр Григорьевич, глубоко вздохнув и пожав плечами.
— Я не понимаю, куда это уехала Саломея Петровна, — сказал, наконец, Федор Петрович.
Петр Григорьевич набрал снова глубоким вздохом оксигену [74] и пахнул азотом, как турок, затянувшийся табаком.
74
[74] Кислороду.
— Позвольте трубочку, — сказал Федор Петрович.
— Сделайте одолжение, — отвечал Петр Григорьевич, расхаживая взад и вперед по комнате.
— Поди, пожалуйста, посиди в гостиной с Иваном Федоровичем и Степаном Васильевичем, мне совсем не до них, — сказала Софья Васильевна, входя встревоженная в кабинет.
— А мне до них? — отвечал Петр Григорьевич.
— Вы посылали, Федор Петрович, узнать, к кому поехала Саломея?
— Не посылал, — отвечал Федор Петрович, затягиваясь длинной струей вахштафу, как утоляющий жажду.