Приключения, почерпнутые из моря житейского. Саломея
Шрифт:
— Что такое? — проговорил Черномский, — вы, милостивый государь, что такое?
— Совсем одурел! Ты, Матеуш, не узнаешь барина?
— Что такое? — повторил Черномский, вскочив с дивана; но ноги у него подкосились, и он осел снова на диван.
— Насекомое! на ногах не стоит! Что мне с тобой делать? — сказал Дмитрицкий захохотав.
— Что это, пан, значит? — вскричал Черномский.
— Дурак! как ты смеешь говорить мне просто пан! Ты не знаешь, что я пан грабе, вельможный пан? Говори мне не иначе, как ваше сиятельство, а не то я тебе пулю в лоб!
И Дмитрицкий взял пистолет со стола. Черномский затрясся.
— Цо то есть! [93] — проговорил он, задыхаясь.
— А вот цо то есть: смотри на себя, безобразная рожа! на кого ты похож?
И Дмитрицкий стащил Черномского с дивана, схватил за оба плеча и поставил против зеркала.
— Смотри, урод, на кого ты похож?
Черномского забила лихорадка, зубы застучали: он застонал, взглянув на себя в зеркало.
— Узнал? — спросил Дмитрицкий, — да врешь, друг, ты думаешь, что ты пан Желынский? Нет, погоди! Я за заслуги только произведу тебя в пана Желынского, а до тех пор…
93
[93] Что это! (польск.).
И Дмитрицкий сорвал с головы Черномского рыжий парик и положил к себе в карман.
— До тех пор ты лысый Матеуш, мой слуга, холоп, лакей, хамово отродье!
— А, дьявол! — проговорил Черномский.
И он повалился на диван, схватил себя за голову, заскрежетал зубами, забил ногами.
— Тише! — крикнул Дмитрицкий.
— А, дьявол, обманул! — простонал снова Черномский и вдруг вскочил с дивана, бросился на Дмитрицкого; но тот очень хладнокровно приподнял пистолет и сказал:
— На место!
Черномский со страхом отскочил назад.
— Послушай! — проговорил он дрожащими губами, — послушай, пан Дмитрицкий…
— Пан грабе Черномский, слышишь? Покуда на голове моей этот парик, — сказал Дмитрицкий, приподняв на себе парик, как шапку, — и покуда под носом эти наклейные усы, до тех пор я граф Черномский, шулер, подлец, который с шайкой своей наверняка обдул бедного Дмитрицкого. А ты, до тех пор, покуда я не награжу тебя рыжим париком и серым фраком, до тех пор ты хлап Матеуш.
— Одно слово, пан! — сказал пан Черномский, задыхаясь и кусая губы, — бесчестно это, это низко, воспользоваться моею доверенностью! Я полагал, что пан Дмитрицкий благородный человек!..
— А кого ж обманул пан Дмитрицкий?
— Меня!
— А ты кто такой?
— Кто?… я пан…
— Ну, ну, ну, договаривай скорей!
— Пан грабе Черномский.
— Врешь! ты знаешь ли кто? Черномский побледнел.
— Пан грабе Черномский вот этот парик, — продолжал Дмитрицкий, — а пан Желынский вот этот парик; а пан Дмитрицкий нанялся на службу к вельможному пану Черномскому, а не к тебе, не пану, а лысому болвану! Как же ты смеешь говорить, что пан Дмитрицкий тебя обманул?
— Пан Дмитрицкий, — сказал Черномский, — не я обыграл пана, даль буг же [94] не я; но я готов из своих денег возвратить пану десять тысяч.
94
[94] Ей-богу (польск.).
— Скажи пожалуйста, какой богач!
— Будь ласковый, пане, кончим шутки… Отдай, пане, мои ключи.
— Да ты кто?
— Перестань, пане, шутить… получай десять тысяч, и бог с тобой.
— А я с тобой вот как шучу: хочешь ты у меня служить Maтеушом? Я люблю это имя: у меня, пана грабе, все люди назывались Матеушами… хочешь? а не то — убирайся!
— Я прошу пана оставить шутки; а не то я объявлю полиции, что пан хочет ограбить меня и убить.
— Так ты ступай в полицию скорей, а не то я уеду… Ну, пошел же!
— Пане, я двадцать тысяч дам.
— Ба, уж рассветает! Пора ехать мне! Эй! кто там?
— Пане! — вскричал Черномский. — Прочь!
— Что угодно пану? — спросил вбежавший хозяин.
— Вот тебе за постой, — сказал Дмитрицкий, бросив красную бумажку на стол. — Неси сундук в коляску.
— Пошел, я сам понесу! — вскричал Черномский, совершенно потерявшись, — ступай вон!
— А, мерзавец, одумался! Жид, помоги ему; где ему дотащить до коляски.
— Караул! грабят! — вскричал Черномский как сумасшедший, оттолкнув жида и обхватив сундук, — караул!
— Хозяин, ступай к городничему, чтоб прислал солдат взять этого пьяницу! Скорей!
— Не буду! — проговорил Черномский, задыхаясь, — я понесу! Ступай, мне нужно поговорить с паном.
— Ни слова!
— Пане!
— Ну!
— Я понесу, понесу!
— Жид, тащи вместе с ним!
Черномский и жид понесли сундук в коляску. Черномский нес и стонал.
Вслед за ними вышел и Дмитрицкий.
— Ну, живо! — вскричал он, садясь в коляску. — Ты так и поедешь без фуражки, в одной рубашке? дрянь! ну, пошел, надень сюртук и фуражку!
— Панья матка бога! — проговорил Черномский жалобным голосом, держась обеими руками за коляску.
— Ну, долго ли будешь думать? Ямщик, пошел! Ямщик приподнял кнут.
— Караул! — вскричал Черномский, ухватясь за коляску, — постой, постой, еду! Вынеси, хозяин, картуз да сюртук мой.
— Ах ты, дурак, трус; боится, что я уеду, брошу его! Черномский охал, держась за коляску.
Жид вынес венгерку и картуз.
— Не мой сюртук, — сказал Черномский, — это венгерка пана.
— Не узнает своего платья! вот нализался! Долго ли я буду ждать? Куда? на козлы!
— Нет, этого уж не будет! — вскричал Черномский, — я не хлап какой-нибудь.
— Так оттащи его, жид; прощай, пан!
— Еду, еду!
И Черномский взобрался со стоном на козлы.
— Пошел! — крикнул Дмитрицкий, — болван! думает, что я с ним не справлюсь! Нет, брат Матеуш, заикнись только у меня, ступи не так, — не пожалею медного лба! мне, брат, все равно, семь бед один ответ… Хочешь служить верой и правдой — служи, а вздумаешь проказить, грубиянить, пьянствовать, подниматься на какую-нибудь штучку, чтоб опять парик надеть; так тогда уж извини — на все пойдет!.. Слышишь ты там?…