Приключения Родрика Рэндома
Шрифт:
Тут его перебил один из фермеров, спросивший, почему же у него нехватило честности познакомить их с этими способностями Шаффла прежде, чем они сели за игру. Сборщик акциза, не задумываясь, ответил, что незачем ему было вмешиваться в чужие дела; вдобавок он не знал, что им неведома натура Шаффла, который славится по всей округе. Этот ответ не удовлетворил фермера, который обвинил его в пособничестве и помощи мошеннику-кьюрату и настаивал на том, чтобы тот вернул проигранные им деньги; от этого сборщик акциза отказался наотрез, заявив, что к какой бы ловкости рук Шаффл ни прибегал в других случаях, но в этой игре, — он не сомневается, — Шаффл не плутовал, о чем сборщик акциза готов был свидетельствовать перед любым судом в христианском мире. С этими словами он встал и, уплатив свою часть по счету, улизнул.
Хозяин гостиницы выглянул в коридор посмотреть, ушел ли он, и, покачав головой, сказал:
— Да поможет нам бог, если каждый грешник получит по делам своим. Ну, да мы, трактирщики, не должны ссориться со сборщиками акциза. Но вот что я знаю: ежели бы его и священника Шаффла взвешивали на одних весах, то соломинка, брошенная на любую чашку, нарушила бы равновесие… Но это между нами, — закончил шепотом Бонифэс.
Глава X
Мы уже собрались со Стрэпом отправиться в путь, как вдруг заметили двигавшуюся навстречу нам по дороге толпу, оравшую и улюлюкавшую. Когда она приблизилась, мы увидели в центре ее всадника со связанными за спиной руками, в котором тотчас признали Райфла. У разбойника лошадь была хуже, чем у двух слуг, пустившихся за ним в погоню, поэтому его скоро настигли, и он, разрядив в них оба пистолета, больше не сопротивлялся и был схвачен. Слуги, сопутствуемые шумными возгласами толпы, с торжеством вели лошадь к мировому судье в соседнюю деревню, но остановились у нашей гостиницы, чтобы присоединиться к своему товарищу и промочить глотку.
Когда Райфла стащили с лошади и поставили во дворе в кругу крестьян, вооруженных вилами, я с удивлением увидел, каким жалким и пришибленным казался теперь тот, кто всего несколько часов назад привел меня в такое смятение и ужас. Мой спутник столь осмелел, видя такую перемену, что подошел к грабителю, поднес к его носу сжатые кулаки и выразил желание драться с пленным либо дубинками, либо на кулачках за одну гинею, тотчас же им предъявленную, и стал раздеваться, но я отговорил его, растолковав всю нелепость этой затеи, раз Райфл уже находится в руках правосудия, которое несомненно доставит всем нам полное удовлетворение. Но я раскаялся в нашем неуместном любопытстве, потому что люди захватившие разбойника задержали и нас как свидетелей против него, когда мы собирались двинуться дальше. Однако делать было нечего; нам пришлось подчиниться и, стало быть, присоединиться к кавалькаде, направившейся, по счастью, той же самой дорогой, которой нам предстояло итти.
К наступлению сумерек мы достигли места нашего назначения, но судья уехал в поместье к какому-то джентльмену, где мог заночевать, и грабителя заперли в пустой чердак на третьем этаже, откуда бегство казалось невозможным. Тем не менее эго-то и случилось: когда на следующее утро поднялись наверх, чтобы вести его к судье, птичка уже улетела, выбравшись из окна на крышу. Затем разбойник продолжал путь, пробираясь по крышам соседних домов, и влез в другое чердачное окно, где и притаился, пока семья не заснула, после чего он рискнул спуститься вниз и выйти на улицу через дверь, которую нашли открытой. Такой исход весьма разочаровал людей, задержавших его и крепко надеявшихся получить награду, но мне он доставил большое удовольствие, ибо я получил теперь возможность двинуться дальше без всяких помех.
Порешив нагнать упущенное время, мы в тот день шли, не щадя сил, и еще до темноты прибыли в базарный город, в двадцати милях от того места, откуда вышли поутру, не встретив дорогой ничего примечательного. Здесь, заняв комнату в гостинице, я почувствовал такую усталость, что стал отчаиваться в возможности продолжать наше путешествие пешком и поручил Стрэпу узнать, нет ли каких-нибудь возвращающихся назад лошадей, фургона или другого дешевого способа передвижения, чтобы на следующий день отправиться в Лондон. Он разузнал, что фургон из Ньюкалса в Лондон останавливался здесь два дня назад и что нетрудно будет нагнать его если не завтра, то, во всяком случае, послезавтра. Это известие пришлось нам по душе; сытно поужинав рубленой говядиной, мы отправились в нашу комнату, где было две кровати, — одна для нас, а другая для очень порядочного джентльмена, который, как нам сказали, сидит в это время за выпивкой внизу. Хотя мы очень хорошо обошлись бы и без него, но рады были принять и такое предложение, раз в доме не оказалось больше ни одной свободной кровати, и улеглись спать, предварительно запрятав наши пожитки под валик подушки.
Примерно в два-три часа ночи мой глубокий сон был нарушен страшным шумом, поднявшимся в комнате и не преминувшим привестименя в ужас, когда я расслышал следующие слова, произнесенные громовым голосом:
— Гром и молния! Вонзи алебарду в живот того, кто рядом с тобой, а я вышибу мозги из другого!
Когда этот грозный призыв достиг ушей Стрэпа, он, нимало не медля, вскочил с кровати, набросился на кого-то в темноте и поверг его наземь, заорав во все горло: «Пожар! Убивают! Пожар!» Этот вопль мгновенно всполошил весь дом, и в нашу комнату ворвалась толпа полураздетых людей. Когда принесли свечи, обнаружился виновник всей этой суматохи, каковым оказался наш сожитель, который лежал на полу и с изумленным видом созерцал сборище призраков, окружавших его.
Оказывается, этот порядочный джентльмен был сержант-вербовщик, накануне вечером завербовавший двух парней, а теперь ему приснилось, что они взбунтовались и грозили убить его и бывшего с ним тогда барабанщика. Это так потрясло его воображение, что он вскочил во сне и разразился приведенными выше словами. Когда наши опасения рассеялись, собравшиеся оглядели друг друга с недоумением и смехом; больше всего привлекли к себе внимание наша хозяйка, на которой не было ничего, кроме рубашки и пары широких штанов из оленьей кожи, надетых ею второпях задом наперед, а также ее супруг, набросивший на плечи ее нижнюю юбку. Один был завернут в одеяло, другой закутался в простыню, а барабанщик, отдавший единственную свою рубаху в стирку, появился нагишом, опоясавшись мягким валиком из-под подушки. Обсудив происшествие, все разошлись по своим комнатам, сержант юркнул в постель, и я с моим спутником проспали без всяких треволнений до утра, а пробудившись, позавтракали и пустились в путь, рассчитывая нагнать фургон, однако на сей день надежда нас обманула.
В этот день мы выбились из сил больше, чем обычно; я едва держался на ногах, когда мы в сумерках подошли к маленькой деревушке. Мы осведомились о гостинице, и нас направили к одной, весьма непривлекательной на вид. При нашем входе хозяин, по виду почтенный пожилой джентльмен с длинными седыми волосами, встал из-за стола, стоящего у большого очага в опрятной кухне с каменным полом, и благодушно приветствовал нас такими словами:
— Salve te, pueri, ingredimini [5] .
5
Приветствую, отрок, входи! (Гораций) (В дальнейшем трактирщик также цитирует оды и одно послание Горация.)
Я порадовался, услыхав латинскую речь хозяина, так как возымел надежду выиграть в его глазах благодаря моему знанию этого языка; без промедления я ответил:
— Dissolve frigus ligna super foco — large reponens [6] .
Едва я выговорил эти слова, как старый джентльмен подбежал ко мне и потряс мне руку восклицая:
— Fill mi dilectissimi! Unde venis? A superis, ni fallor! [7]
Коротко говоря, убедившись, что мы оба начитаны в классиках, он прямо-таки не знал, как выразить свое уважение и приказал своей дочери, миловидной, румяной девице, единственной его служанке, принести нам бутылку его quadrimum [8] , цитируя при этом Горация: «Deprome quadrimum Sabina, o Taliarche, merum diota» [9] . Этот quadrimum оказался превосходным домашним элем; по его словам, он всегда держит амфору четырехлетнего эля прозапас для себя и своих друзей. Во время этого разговора, уснащенного латинскими словечками, мы узнали, что этот добряк был школьным учителем, вынужденным из-за ничтожного жалованья держать для проезжающих напитки и таким образом ухитрявшимся сводить концы с концами.
6
Чтобы сбавить холод, нового топлива в очаг подбрось.
7
Любимый сын! Откуда, идешь? От богов, если не ошибаюсь!
8
Четырехлетнее.
9
Черпни из амфоры сабинской кружкой, о Талиарх, нам вина четырехлетнего.