Приключения Ружемона

Ружемон Луи де

Туземцы обыкновенно едят два раза в день: завтракают около 8–9 часов утра и обедают значительно позже полудня. Их обыкновенная пища состоит из мяса кенгуру, эму, змей, крыс и рыбы; особенным лакомством считаются черви, находимые на одной из пород черного дерева. Этих червей они обыкновенно пекут на горячих камнях и глотают по несколько штук вместе, как маленьких рыбок. Я сам часто ел их и находил очень вкусными. После завтрака все женщины племени занимались ловлей крыс и мелкой дичи для обеда; мужчины же отправлялись на войну или охоту или забавлялись военными играми. Дети обыкновенно предоставлялись самим себе; любимой игрой мальчиков было, кажется, бросание тростниковых копий друг в друга. Женщины приносили домой коренья (которые они откапывали палками) в сетках, сделанных из волос двуутробки; сетки висели на их выносливых спинах. Обыкновенно они возвращались тяжело нагруженными между двумя и тремя часами пополудни.

Читатель, быть может, удивится,

как это я так точно указываю время; ведь у меня не было часов. Да, отвечу я, не было; но время я определял по солнцу; счет дням потерял, зато месяцы я считал по фазам луны, а года отмечал на внутренней стороне своего лука.

Во время моего кораблекрушения я имел очень смутное представление о географии Австралии, так что совершенно не знал, где нахожусь теперь, и только потом разведал, что родина Ямбы находилась у Кембриджского залива на северо-западном берегу Австралийского материка.

Почти каждый вечер чернокожие исполняли торжественный корроборей, с песнями, в которых почти неизменно воспевался я, все, принадлежавшее мне, и моя мудрость, которая была преувеличена до самых невозможных пределов. Я должен заметить, что в первое время не сопровождал туземцев в их внешних экспедициях, потому что еще слишком мало понимал их язык и, кроме того, не был еще искусным охотником и не умел находить следы в лесу. Поэтому, чтобы не показаться им смешным, я решил не принимать участия в их экспедициях до тех пор, пока не усвою себе вполне всего, что только может быть изучено. Положим, что я отправился с чернокожими и, пройдя несколько миль, вынужден был сознаться, что слишком устал. Подобное признание непременно породило бы презрение с их стороны, а раз в таинственном белом чужеземце были открыты слабости, свойственные обыкновенным людям, его обаяние исчезло, — и тогда жизнь его сделалась бы, вероятно, невыносимой. Во всем, что бы я ни делал, я должен был непременно отличаться; было решительно необходимо, чтобы я постоянно поражал туземцев в буквальном смысле слова. Вот почему в течение нескольких недель после моего прибытия сюда я обыкновенно сопровождал женщин, когда они отправлялись за кореньями и крысами, и выведывал от них много ценных сведений. Корроборей был, наверно, самым важным учреждением, известным чернокожим, служившим и для отдыха, и для развлечения в их однообразной жизни. Эти празднества заставляли туземцев забывать труды и лишения, которых, в общем, немало выпадало на их долю. Во время корроборея туземец со страстью отдавался полному наслаждению настоящим, не думая о будущем; и его неразвитый ум удовлетворялся этим. Корроборей после удачной войны начинался обыкновенно каннибальским пиршеством, на котором съедались тела павших врагов; пиршество продолжалось несколько дней, начинаясь обыкновенно часов около девяти утра и продолжаясь до поздней ночи, когда храбрые воины засыпали тут же у огня. Вожди в таких случаях украшали свои головы роскошными перьями какаду, а тело разрисовывали красной и желтой охрой и другими яркими красками. Эта разрисовка и приготовления к торжеству занимали обыкновенно около двух часов; когда все было готово, разукрашенные воины начинали танцевать или усаживались на корточки вокруг огня и пели монотонные песни, в которых воспевали свои собственные подвиги, храбрость и все необыкновенное, что им пришлось увидеть во время похода. Песни слагались для каждого племени своим собственным поэтом, который только и занимался этим; иногда он продавал их другим племенам. Но так как дикари не знали письменности, то покупатель заучивал песню прямо со слов продавца. Чернокожие отличаются вообще удивительной памятью; поэтому песни быстро распространялись между различными племенами.

Кроме того, все эти племена отличались великолепным сложением и очень большой силой; они спокойно могли проходить пешком громадные расстояния, и походка их была замечательно легка. Женщины не обладали приятностью, в движениях их и походке далеко не было той ловкости, которою отличались мужчины. На этих несчастных созданиях лежала вся тяжелая работа: постройка жилищ, добывание пищи, домашние услуги и прочее. Впрочем, иногда, когда почему-либо являлась надобность в очень больших запасах пищи, мужчины сами отправлялись на рыбную ловлю или на охоту или устраивали так называемые облавы. Это были охотничьи предприятия в очень обширных размерах; видную роль в них играл огонь. Обыкновенно в таких случаях зажигали деревья в лесу, и когда пораженные ужасом животные и пресмыкающиеся тысячами устремлялись на открытые места, чернокожие, разделившись на группы, убивали все, попадавшееся им под руку. Треск быстро распространявшегося пламени, жалобные крики пораженных ужасом животных, — кенгуру, двуутробок, крыс и других, которые метались туда и сюда, дикие возгласы охотников и резкий визг женщин, которые иногда присутствовали здесь, перебегая с места на место, окутанные, подобно сказочным ведьмам, густыми клубами черного дыма, — вся эта картина неизгладимо запечатлелась в моей памяти.

На рыбную ловлю дикари отправлялись или рано утром, вскоре по выходе

солнца, или же поздно вечером, когда уже становилось совершенно темно. В последнем случае мужчины брали с собой большие факелы, которые они держали в левой руке высоко в воздухе в то время, когда бросались в воду с пиками наперевес, которыми поражали первую попавшуюся им крупную рыбу. Удары дикарей всегда были замечательно верны; они никогда не делали промаха; раненые рыбы стаскивались на берег, где их забирали женщины, терпеливо ожидавшие с сумками из волос двуутробки за плечами. Иногда в воду бросалось сразу около ста человек, все с горящими факелами; и эффект, который получался от плеска воды при погружении рыболовов и диких восклицаний торжества или разочарования, легче представить себе, чем описать. Днем рыбная ловля производилась другим способом. Во время отлива огораживали большое пространство мелкой лагуны, оставляя открытый проход, через который рыба могла бы войти в эту заводь. Во время прилива, действительно, туда попадала масса рыбы, и тогда проход этот закрывался. Когда наступал опять отлив, огороженное пространство превращалось как бы в громадную сеть, переполненную крупной и мелкой рыбой. Тогда туземцы спускались в эту загородку и убивали рыбу копьями.

Вообще охота австралийцев крайне интересовала меня.

Особенно интересно было наблюдать этих детей леса, когда они преследуют кенгуру. Крадучись, не производя ни малейшего шума, дикарь идет иногда целыми милями по следу животного (след кенгуру совершенно незаметен для непосвященного). Если кенгуру почует присутствие человека или услышит какое-нибудь неосторожное движение его, дикарь мгновенно становится недвижим, как статуя, и может простоять целые часы, не изменяя положения. Наконец, когда ему удастся приблизиться к животному на тридцать или сорок ярдов, он бросает в него свое копье, и за все время, что я пробыл среди этих дикарей, не было случая, чтобы он промахнулся. Копья, употребляемые для этой цели, бывают футов около пяти длиною и делаются из мелкого, но твердого дерева, с костяным или каменным наконечником. Металлов дикари, понятно, не умеют обрабатывать.

Для ловли другой дичи — птицы эму — охотники устраивали из травы род шалаша в тех местах, куда эму приходили пить воду; и, когда птицы появлялись, их убивали копьями.

Самый крупный эму, которого мне пришлось увидеть, достигал около шести футов, а самый большой кенгуру был и того выше.

Наконец, змей убивали всегда палками, а птиц — бумерангами.

Дикари обыкновенно употребляли пищу в количестве, только необходимом для поддержания сил; но большие охоты облавами, которые я описал, доставляли большое изобилие пищи, на неделю и даже больше, и тогда начинались отвратительные оргии обжорства и продолжительный корроборей, пока запасы не истощались.

Я занимался охотой на китообразных животных, потому что привез с собой в лодке свой гарпун, и это полезное орудие привлекало особенное внимание дикарей. Они иногда притрагивались руками к моему топору и гарпуну и всегда очень удивлялись, почему металл был так холоден.

Когда я выезжал на охоту в сопровождении Ямбы (она всегда была со мной), чернокожие собирались толпами на берегу, наблюдая мои действия. Но, быть может, вы спросите, зачем мне было охотиться на китообразных, когда я имел так много всякого рода другой пищи под рукой? Да просто мне хотелось заготовить себе большой запас сушеной провизии к тому времени, когда придет время отправиться в лодке в цивилизованные страны. Я построил из бревен особый сарай, куда складывал все свои запасы; сам же жил в нескольких ярдах от него. Мое жилище было построено совершенно по европейскому образцу с покатой крышей. Оно занимало около 20 квадратных футов пространства, было около 10 футов высоты и имело небольшой портик, в котором постоянно поддерживался огонь.

Кстати, чернокожие никогда не допускали, чтобы огонь потухал у них; даже когда они переходили всем племенем на новые места, женщины несли с собой тлевшие палки, из которых легко можно было раздуть пламя. Очень редко случалось, чтобы женщины допускали огонь совершенно потухнуть: за это их подвергали очень жестокому наказанию. Вообще женщины с замечательным хладнокровием выносили дурное обращение со стороны своих мужей и никогда даже не пытались отразить самые дикие побои; они стояли покорно и неподвижно под градом самых зверских ударов палкой, затем спокойно уходили лечить свои кровавые раны известной им породой земли. Меня часто поражало, как быстро чернокожие залечивали самые ужасные раны, хотя не употребляли для этого ничего, кроме специальных пород глины и листьев.

Кстати, упомяну здесь о туземных докторах. Эти люди назывались здесь «рюи»; почти все болезни они излечивали усердным растиранием пораженного места маленькой раковиной, так что их способ лечения напоминает отчасти наш массаж; растирание производилось сначала по направлению сверху вниз, потом поперек. Впрочем, я должен заметить, что чернокожие вообще болели крайне редко; наиболее частые заболевания являлись следствием непомерного обжорства, когда, после крупной охоты или рыбной ловли, у них появлялось изобилие пищи.