Приключения Ружемона
Шрифт:
Можете представить себе мой ужас и замешательство, когда, взглянув по указанному ею направлению, я увидел по другую сторону этого странного круга, образованного вершинами деревьев, внутри которого стоял наш плот, множество аллигаторов, которые тупо глядели на нас сквозь ветви; некоторые из них щелкали своими огромными челюстями со свирепостью, которая не оставляла никакого сомнения относительно их намерений. Ямба объяснила мне, что вынуждена была направить плот в это странное, но надежное убежище потому, что в этом месте реки было, очевидно, множество этих пресмыкающихся. Она легко провела плот сквозь ветви, а как только проехала, то сейчас же опять соединила их, чтобы не дать возможности этим прожорливым чудовищам последовать за нами.
Представьте себе, если можете, весь ужас нашего положения! На хрупком плоту, кое-как сколоченном из бревен, со скудным запасом пищи, мы были буквально осаждены множеством ужасных аллигаторов! Притом мы не знали, как долго может продолжаться это ужасное положение. Бедный Бруно был страшно перепуган; он сидел, весь дрожа, и выл самым жалким образом, не обращая внимания ни на какие ласки и уговаривания как с моей стороны, так и со стороны Ямбы. Сознаюсь, я также сильно перетрусил, тем более, что чудовища издавали время
Наступила ночь. Какими словами передать мне весь ужас ее? Даже теперь, когда я пишу эти строки, мне кажется, будто я слышу беспрерывное рычание и как бы лай этих ужасных созданий и вместе с ним легкий, очаровывающий шум этих безграничных вод, которые покрыли все пространство, какое только можно было охватить глазом.
Часто в течение этой ночи я готов был впасть в полное отчаяние, чувствуя, что для нас уже не оставалось никакой надежды. Но к утру аллигаторам, очевидно, надоело ожидать, и они начали медленно, один за другим, поворачивать назад и исчезать из виду. Через какое-то время после того, как скрылся последний из них, видя, что они более не возвращаются, мы вывели свой плот осторожно, без всякого шума опять в открытое место и направили его к небольшому островку, лежавшему прямо против нас. Островок оказался необитаемым; но на нем было множество белых и черных птиц, величиной немного меньше наших голубей; яиц также было сколько угодно, так что Ямба наскоро могла приготовить прекрасный обед, после которого мы немедленно улеглись спать, так как сильно нуждались в отдыхе после ужасной ночи, проведенной в осаде. Подкрепившись сном, мы поехали дальше; милях в девяти или десяти от покинутого нами островка лежал другой остров, очевидно заселенный, потому что при нашем приближении поднялся целый ряд дымовых сигналов. Когда мы подплыли ближе, то увидели большую толпу чернокожих, собравшихся на берегу, чтобы встретить нас; но намерения их были, очевидно, далеко не дружелюбны: все они самым угрожающим образом держали свои копья наготове, чтобы бросить их в нас, как только мы достаточно приблизимся. Поняв это намерение, я быстро встал на ноги и знаками начал объяснять им, что я желаю вступить с ними в переговоры и остановиться у них. Тогда они опустили свои копья, и мы вышли на берег; но, к величайшему моему разочарованию, ни я, ни Ямба не могли понять ни одного слова на их языке: он не имел ни малейшего сходства с языком, которым говорили в стране Ямбы. Первая наша встреча с чернокожими сопровождалась обычным у всех туземцев обрядом: сначала мы все присели на корточки, а затем стали медленно приближаться друг к другу, пока не подошли настолько, что каждый из нас мог потереться носом о плечо другого. После этого приветствия я объяснил им с помощью знаков, что желал бы пробыть у них несколько дней и вместе с тем показал им свою палочку-паспорт, которую всегда очень заботливо хранил при себе. Действие ее, к величайшему моему облегчению, оказалось таким же благоприятным, как и везде до сих пор. Чернокожие сразу переменили свое обращение и сделались гораздо дружелюбнее; я знаками объяснил им, что ищу белых людей, подобных мне, они ответили, что мне следует в таком случае ехать дальше к югу. Потом они повели нас с Ямбой в свой лагерь и снабдили запасом провизии, состоявшим главным образом из различных сортов раковин, рыбы и кореньев. Кенгуру и двуутробок, насколько я мог заметить, совсем не водилось на этом острове. Пробыв здесь дня два или три, я понял, что не могу получить от этих дикарей никаких полезных для меня сведений, и потому решил ехать дальше. Впрочем, как ни старались они уговорить меня направиться к югу, уверяя, что я непременно найду там белых, я твердо решился держаться прежнего пути, т. е. к северу, зная наверно, что мыс Йорк находится там. И так как я рассчитывал теперь плыть морем, то чернокожие подарили мне лодку, очень, впрочем, ненадежную, выдолбленную из ствола дерева. Вследствие этого мы покинули свой плот, на котором проехали много сотен миль, и продолжали путь в лодке; но из-за ее ненадежности мы все время старались не терять берега из виду. Много прекрасных островов встречали мы по дороге: и больших и малых; на некоторых из них мы останавливались, чтобы отдохнуть и запастись провизией. Между прочим, на одном из них я нашел несколько рисунков туземной работы, сделанных на скале. На них были изображены фигуры людей, — животных, сколько я помню, не было. Впрочем, рисунки были сделаны очень грубо; мне приходилось видеть гораздо лучшие в области мыса Лондондерри.
Время от времени мы останавливались у материка и вступали в сношения с вождями различных племен. Поначалу все они, как правило, относились к нам враждебно. Раз, помнится, я встретил одного или двух чернокожих, знавших даже несколько английских слов; по всей вероятности, они когда-нибудь принимали участие в экспедиции для ловли жемчуга; но затем опять вернулись к родным местам, очевидно, за много лет до нашего посещения. Я спросил их, не знают ли они, где здесь можно встретить белых; они указали на восток, уверяя, что мыс Йорк лежит там и что белые живут очень далеко, на расстоянии многих месяцев пути от них. Но так как я был твердо уверен, что мыс Йорк находится на севере, то продолжал держаться прежнего направления.
Долго двигались мы без всяких особенных приключений; целый день гребли, держась постоянно в виду берега, а на ночь обыкновенно причаливали и выходили на сушу. Пища наша все это время состояла главным образом из раковин и яиц морских птиц. Жизнь наша была томительно однообразна и печальна, что, впрочем, в значительной степени зависело от моей тоски и беспокойства. День за днем мы плыли все вперед, заходили в каждую бухточку, осматривали каждый островок и ни разу
Однажды рано утром, вскоре после того, как мы покинули место ночлега и огибали небольшой мыс одного из островов, я вдруг увидел у самого берега мачты какого-то судна. Это было между материком и Куковым проливом. Сначала я как бы оцепенел от радости; затем быстро вскочил на ноги в состоянии крайнего возбуждения. «Слава Богу! Славу Богу! — закричал я Ямбе. — Мы спасены, наконец спасены! Спасены!» В ту же минуту я быстро повернул лодку и изо всех сил стал грести прямо к судну. Через несколько минут мы были уже подле него. Судно стояло почти на сухом месте, потому что это было время самого сильного отлива. Но на нем не было ни души. Это показалось мне очень странным. Тут же на берегу, недалеко от судна, стояла маленькая хижина; мы направились к ней, но и здесь также никого не было, хотя, впрочем, подле нее валялось множество костей сушеной и копченой рыбы. Пока мы с Ямбой осматривали внутренность хижины, вдруг неожиданно появилась целая толпа малайцев, и тут я узнал, что судно принадлежало им и что они приехали сюда для ловли рыбы.
Рыболовы были, казалось, крайне удивлены, увидя нас с Ямбой. Но когда они узнали, что я могу немного говорить на их языке, то пришли в восторг, тотчас же пригласили нас самым радушным образом к себе на судно, которое было тонн в пятнадцать или двадцать. Они объяснили мне, что приехали с голландских островов, лежащих к югу от Тимора, и вскоре сделали мне предложение, которое заставило мое сердце сильно забиться от радости. Они собирались уже в обратный путь и предложили мне, если я пожелаю, доставить меня в Копанг; Ямбу также они соглашались перевезти вместе со мною. Но, к величайшему моему горю и невыразимому отчаянию, Ямба заявила, что не хочет ехать с нами; она вся дрожала при этом точно от страха и уверяла, что как только мы перейдем на их судно, то они непременно меня убьют, а ее задержат. Я знал другую причину ее страха, но все это нисколько не могло облегчить моего глубокого горя, когда я вынужденно отказался от предложения, которое было, быть может, единственной представившейся мне возможностью возвратиться в цивилизованный мир. Я с такой тоской мечтал об этом день и ночь в течение четырех или даже пяти лет; и вот, когда наконец это было в моей власти, приходилось отказаться от него, так как могу сказать по чистой совести, что если бы моя родина находилась всего на расстоянии нескольких миль от меня, то я твердо решил не сделать ни шагу по направлению к ней без этой преданной женщины, которая была моей спасительницей не один только раз, но буквально в каждую минуту моего существования.
Долго старался я убедить Ямбу изменить свое решение, но она твердо стояла на своем, и почти сраженный горьким разочарованием, в состоянии полнейшего отчаяния, я должен был отказаться от предложения малайцев. Все же мы провели вместе несколько недель; потом они проводили меня в лагерь чернокожих, которые жили подле небольших лагун не особенно далеко от стоянки малайцев. Перед отъездом они оставили нам много рыбы и морских раковин, из которых Ямба варила великолепный суп. Вождь чернокожих, к которым они проводили меня, прекрасно говорил по-английски. Одна из его жен могла даже прочитать весь «Отче наш», хотя, конечно, ничего не понимала из того, что говорила. «Капитан Джек Дэвис», как называл себя вождь, служил какое-то время на одном из английских кораблей. Он сообщил мне между прочим, что недалеко от бухты Раффлей (так называлось место, где жили эти чернокожие) есть древнее европейское поселение, и предложил мне проводить меня туда, если я пожелаю посетить его. Сначала он показал место в бухте Раффлей, на котором также было раньше поселение белых, форт Веллингтон, насколько мне помнится. Я нашел там несколько больших фруктовых деревьев, в том числе и манговые; все они были отягчены множеством спелых плодов; кроме того, здесь было много кустов малины, крыжовника, клубники. Нет нужды прибавлять, что вид всего этого делал меня в высшей степени счастливым, потому что я чувствовал, что нахожусь вблизи места, где жили белые люди. Я даже подумал, что, быть может, в конце концов выйдет и лучше, что Ямба отказалась ехать с малайцами, и с самыми светлыми надеждами отправился осматривать другое покинутое поселение европейцев, о котором говорил мне вождь. Это был, оказалось, порт Эссингтон; мы добрались до него довольно скоро, дня в два или три. Хотя я и знал, что поселение это было уже покинуто, но все-таки надеялся встретить здесь хоть кого-нибудь из бывших поселенцев, но тут меня постиг очередной жестокий удар.
Можете представить себе мое горькое разочарование и печаль, когда я увидел перед собой угрюмую, покрытую множеством болот и совершенно покинутую местность. Впрочем, местами, действительно, виднелись развалины домов, остатки садов и огородов. Чернокожие объяснили мне, что некогда это было самое главное место ссылки преступников в Австралии; но так как с окрестных болот поднимались очень вредные испарения, которые заражали воздух и вызывали сильную смертность, то пришлось давно уже покинуть его. На самом деле нам довольно часто попадались здесь могилы, в которых, очевидно, покоились ссыльные поселенцы.
Местность эта была в высшей степени Богата всевозможного рода пищей: малина, бананы, манговые деревья росли в изобилии; кроме того, на болотах было множество гусей, уток, белых ибисов и разных других диких птиц. Они водились здесь в таком громадном количестве, что когда стаи их поднимались в воздух, то буквально заслоняли солнечный свет. Чернокожие ловили их довольно своеобразным способом. Кто-нибудь пробирался в воду через камыши и заходил до тех пор, пока вода не достигала шеи; тут он останавливался и покрывал себе голову чем-нибудь зеленым. Он стоял совершенно неподвижно, стараясь ничем не выдать своего присутствия. Когда какая-нибудь птица — гусь, утка — приближалась к нему настолько, что ее можно было достать рукой, он просто брал ее за ноги и удерживал под водой до тех пор, пока она не задыхалась. И таким образом в самое непродолжительное время один человек мог наловить просто удивительное количество всяких птиц.