Приключения Ружемона
Шрифт:
Дикари пробыли у меня уже недели две или три, как вдруг однажды вечером мужчина подошел ко мне и в совершенно понятных мне выражениях сказал, что он хочет покинуть этот остров и вернуться на родину. Он прибавил, что, по его мнению, ему легко можно добраться с семьей до материка, к своим друзьям, на том же самом плоту, который привез их сюда. А Ямба, это преданное и полное чего-то таинственного создание, указала мне на яркую звезду на далеком горизонте. «Там, — сказала она, — лежит страна моего народа». Это почему-то вселило в меня убеждение, что материк должен быть не более как в двух или трех стах милях от острова, и я решил отправиться туда с ними, в надежде, что это путешествие послужит началом моего приближения к цивилизованному миру и к моей родине. Мы не теряли времени. В одно счастливое утро я, Ямба и ее муж, втроем отправились к роковой лагуне, окружавшей мою драгоценную лодку, и без особенных затруднений втащили ее на крутой берег, проволокли через весь остров и наконец со страшным плеском, при восторженном «ура» с моей стороны, она соскользнула в воду, — она таки стала орудием избавления, которое было совершенно непроницаемо для воды и вполне пригодно для плавания по морю, хотя по-прежнему сидело слишком глубоко в воде кормою. Г-н Ямбы нетерпеливо хотел ехать сейчас же; но я указал ему, что ветер постоянно, изо дня в день, дул все в противоположную сторону, и что вследствие этого мы вынуждены отложить на несколько месяцев наш отъезд. Г-н Ямбы не считал нужным делать какие-нибудь приготовления к путешествию; по его мнению, нам стоило только сесть в лодку и, направив паруса, пуститься в безграничное море. Но я позаботился о воде, провизии и прочих жизненных припасах. Таким образом, мессир Ямбы вынужден был спокойно выжидать еще несколько времени; впрочем, это ожидание не так удручало его, как я мог предполагать.
В течение этого периода нетерпеливого ожидания мы сделали несколько пробных вояжей по морю и все время, по возможности, приспособляли лодку к нашему великому и торжественному путешествию. Я заботился о том, чтобы лодка была снабжена достаточным количеством провизии и всего необходимого, давно уже отложенного с этой целью, и в последнюю минуту перед отплытием втащил на лодку еще трех огромных живых черепах, которые снабдили нас свежим мясом до самого нашего приезда в Австралию. Взят был также большой запас воды, которая хранилась в пузырях, сделанных из внутренностей рыб и птиц; одним словом, сделано было все, что только возможно, чтобы запастись всем необходимым для этого в высшей степени важного путешествия. Но подумайте только, какие ужасные сомнения и страх должны были мучить меня; ведь я только предполагал, что материк должен быть недалеко от нас, но не знал наверно, через сколько времени мы можем достичь его, и поэтому не мог быть уверен, будет ли достаточен тот запас пищи и воды, который мы берем с собою. Наших запасов, при свободном обращении с ними, могло хватить недели на три приблизительно. Мы взяли с собой также несколько одеял, гвоздей, смолы и других вещей, которые могли бы нам пригодиться. Лодка двигалась при посредстве большого косого паруса, конец которого мы всегда держали свободно в руках и никогда не прикрепляли из опасения, чтобы внезапным порывом ветра не опрокинуло лодку.
Прошло шесть месяцев с тех пор, как чернокожие поселились у меня; и вот однажды утром мы все вышли из нашей хижины и направились к берегу. Мальчики дико визжали от радости и размахивали пучками зеленых колосьев, сорванных ими на моей ниве; мать их весело подпрыгивала, да и я сам едва мог сдержать сильный прилив восторга. Даже мистер Ямба просиял, видя приготовление к отъезду. Я не разрушил свою хижину из жемчужных раковин и оставил ее совершенно в том же виде, как она прослужила мне в течение двух с половиной лет. Ящик же с драгоценным жемчугом был зарыт в песок на конце островка, по всей вероятности, он и теперь лежит там; конечно, возможно, что, во время сильной бури волны размыли песок и снесли это сокровище в море; но вероятнее, наоборот, еще большие слои песку отложились над этим огромным богатством. С собой я не смел брать ничего, что не было крайне необходимым для жизни; да и какую пользу мог бы принести мне этот жемчуг в моем отчаянно рискованном путешествии на простой самодельной лодке по неизвестному океану, в сопровождении еще четырех человек?! Даже целые слитки самородного золота оказались бы совершенно бесполезными для меня в последующие годы, а не то что жемчуг. Гораздо важнее для меня было в то время здоровье, но, благодарение Богу, тогда я был очень крепок и силен, чем был обязан большому количеству съеденного мною черепашьего мяса…
Наш отъезд в последних числах мая 18… года навсегда запечатлелся в моей памяти. Когда я отчалил от спасительного для меня, но ужасного берега, то от всей души поблагодарил Создателя за то, что Он помогал мне вынести все страшные опасности, которым я подвергался, и сохранил мне все время доброе здоровье. Что касается чернокожих, то когда лодка начала отчаливать, все они пришли в такой сильный восторг, что я боялся, как бы они не опрокинули маленькое судно в своем возбуждении.
Дул довольно сильный попутный ветер, и скоро моя хижина на островке начала понемногу скрываться из виду. Ямба сидела подле меня на корме; муж же ее, как только мы вышли в открытое море, лег, скорчившись, на другом конце лодки и не покидал своей спокойной позы, пока мы не достигли материка, все время сохраняя угрюмое молчание. Зато пил и ел он страшно много, будто мы находились в стране, «текущей млеком и медом», а не на лодке с очень ограниченным запасом провизии в виду путешествия, которое должно было продолжиться неизвестно сколько времени.
Ветер не изменял своего направления ни разу за все это время, так что мы совершенно безопасно могли плыть безостановочно и днем и ночью, без малейших уклонений в сторону от нашего пути. Но было очень тяжелым испытанием провести дни и ночи, сидя в лодке в этом томительном однообразии, хотя и в обществе нескольких человек. Дней через пять мы увидели маленький островок и причалили к нему единственно для того, чтобы хоть немного размять свои онемевшие члены. Островок был необитаем, но весь, до самых берегов, покрыт роскошной тропической растительностью. Возможность гулять на настоящей земле, видеть прекрасные деревья, травы и цветы — показалась мне чем-то совершенно необычайным после стольких долгих и тяжелых месяцев заключения на бесплодной песчаной полоске. Мы испекли здесь немного черепашьего мяса и, погуляв несколько часов, сели опять в лодку и двинулись дальше. Управлял все время я, но каждый вечер Ямба сменяла меня на несколько часов, обыкновенно от шести до девяти приблизительно; это время я посвящал хотя и короткому, но глубокому сну. Муж же ее никогда не подумал предложить мне свою помощь; да мне казалось, что не стоило и беспокоить его.
Таким образом, мы безостановочно плыли день и ночь, встречая иногда акул и даже китов; и можете ли вы представить себе, что я почувствовал, когда на десятый день утром Ямба вдруг схватила меня за руку и прошептала: «Мы приближаемся наконец к моей родине». Я быстро вскочил на ноги и, действительно, через несколько мгновений различил в тумане очертания материка. Но вместо того чтобы направиться прямо к нему, мы пристали к прекрасному маленькому островку, лежавшему у устья большой бухты, и высадились здесь, чтобы отдохнуть день или более. Как только мы сошли на берег, Ямба и ее муж немедленно развели несколько костров, дым от которых, очевидно, должен был служить сигналом для их друзей на материке. Сначала они нарубили моим топором множество зеленых ветвей и сложили их в виде пирамиды, а потом добыли огня посредством трения двух кусков дерева известной породы; когда дым поднялся вверх, мы почти тотчас же увидели ответные сигналы с противоположного берега. Немного погодя, после этого странного обмена сигналами (как я узнал впоследствии, этот обычай распространен между всеми туземцами Австралии), мы увидели три плота, направлявшихся прямо к нам; на каждом плоту было по одному человеку. Я смотрел на их приближение со смешанным чувством страха и надежды. «Я во власти этих людей», — думалось мне. Они могут растерзать меня на куски, всячески мучить, убить и съесть меня, если пожелают; я был решительно беспомощен. Но эти мысли только на минуту промелькнули в моей голове; затем мною овладела спокойная уверенность, которую я почерпнул в светлом взоре моей покровительницы Ямбы, не говоря уже о таинственном голосе надежды и утешения, который я слышал в торжественной тишине достопамятной тропической ночи. Я знал, что эти люди — людоеды, потому что во время наших долгих разговоров с Ямбой на песчаном островке она описывала мне их отвратительные празднества после удачной войны. Тем не менее я ожидал прибытия плотов со всею любезностью, которую только мог выразить, хотя все-таки позаботился о том, чтобы Ямба первый встретил их.
Он пошел к ним навстречу. Новоприбывшие, сойдя на землю, остановились на небольшом расстоянии от человека, которого они приехали встретить. Затем Ямба и они стали медленно приближаться друг к другу, пока наконец каждый из них не коснулся носом плеча другого. Это был, по-видимому, туземный способ приветствия. После этого г-н Ямбы подвел своих друзей ко мне, и я, насколько у меня хватило уменья, проделал ту же смешную церемонию. Надо сознаться, что при виде меня мои новые друзья обнаружили страшный ужас; но г-н Ямбы ясно доказал им, что я не вернувшийся на землю дух мертвого, но такой же человек, как и он, конечно великий и даже таинственный, но все же человек. Хотя к этому времени кожа моя значительно загорела и потемнела, но все же она бесконечно поражала чернокожих. Они робко дотрагивались до нее, ощупывали мое тело, ноги, руки, и им страшно хотелось узнать, чем было покрыто мое тело. Но мало-помалу общее возбуждение несколько улеглось, и тогда новоприбывшие занялись подачей новых дымовых сигналов своим друзьям на материке; на этот раз было разложено пять отдельных костров, расположенных кругообразно. Интересно было наблюдать способ сообщения туземцев между собою. Каждый последующий костер зажигался спустя несколько секунд после того, как предыдущий разгорался полным пламенем. В конце концов дым от всех костров соединился в один столб и в виде громадной пирамиды поднялся на громадную высоту в тихом, горячем воздухе. Мне объяснили значение этих сигналов; они должны дать знать народу на материке, что передовая партия, выехавшая нам навстречу, нашла меня и четырех моих спутников, и что мы вернемся на материк все вместе немедленно… Между тем я к этому времени, благодаря терпеливым и разумным урокам Ямбы, мог уже довольно бегло разговаривать на странном языке чернокожих и довольно порядочно понимал их, если они не трещали слишком быстро.
Вскоре после наших сигналов мы увидели столбы дыма, подымавшиеся с разных сторон материка. Каким образом можно было посредством подобных сигналов дать знать о присутствии белого человека и всех его чудес, я решительно не в состоянии себе представить. Между тем Ямба занялась приготовлением большого пира для приезжих, видную роль в котором играли сохранившиеся еще у нас остатки огромной черепахи, которую чернокожие ели с огромным аппетитом. Потом я объяснил им, что нуждаюсь в продолжительном отдыхе, так как долгое путешествие очень утомило меня, и после этого объяснения удалился от них, повесил свой гамак в тенистом уголке и проспал, ничем не тревожимый, приблизительно с полудня до позднего утра следующего дня, когда верная Ямба, заботливо охранявшая мой сон, разбудила меня, сказав, что скоро должно начаться пиршество.
Освежившись продолжительным сном, я присоединился к чернокожим и, к безграничному их восторгу и удивлению, позабавил разными акробатическими штуками, — прыжками и всевозможными кривляниями. Некоторые из чернокожих, наиболее возбужденные, вздумали было подражать моим легким прыжкам, но каждый раз падали самым печальным образом; однако эти неудачи вызывали только еще более безумный восторг, чем мои представления. Потом чернокожие удалились и через некоторое время возвратились, пышно разукрашенные желтыми, красными и белыми полосами на всем теле. Эта пестрая раскраска служила приготовлением к великому корроборею в честь моего прибытия, и я, понятно, должен был принять участие в этом странном священнодействии. Оно продолжалось целую ночь, с необыкновенной торжественностью; от меня требовалось только сидеть тут же, ударяя палками одна о другую, и принимать участие во всеобщих криках. Это была очень легкая роль, но слишком однообразная, поэтому я еще до полуночи отправился опять в свой гамак. Утром на следующий день мы увидели целую флотилию пилотов, приближающихся к нам со стороны материка, и вскоре на берег вышли от пятидесяти до шестидесяти туземцев; они выразили то же комичное удивление при виде меня и всего, принадлежащего мне, к которому я уже привык. Несколько часов спустя все мы покинули остров; впереди всех плыл я в своей лодке, которая, между прочим, вызывала почти такое же удивление, как и я сам. Дикари очень быстро двигали вперед свои плоты, действуя только одним веслом, которое они погружали сначала на одну сторону плота, а потом очень быстро переносили на другую, не причиняя ни малейшей качки своим, по-видимому, неустойчивым судам.
Когда мы приблизились к материку, я увидел на берегу новую громадную толпу чернокожих; тут были мужчины, женщины и дети, все совершенно нагие. Как только мы причалили, они опрометью бросились к моей лодке и с любопытством и большою тщательностью осматривали все, находившееся в ней.
Я сидел в лодке совершенно растерянный и оглушенный громкой болтовней и восторженными криками удивления, раздававшимися вокруг меня. Наконец чернокожие, выехавшие на остров встретить нас, пришли ко мне на помощь; они проводили меня с видимой гордостью сквозь толпу и привели к небольшому возвышению, с которого виднелась деревушка туземцев. Тут я узнал, что весть о моем прибытии успела уже распространиться на сотни миль во все стороны; вот почему на берегу собралась такая громадная толпа.