Приключения Сэмюэля Пингля
Шрифт:
– Алло, Пингль, вы живы? Ну, слушайте. Старый Муххам в крайней хижине еще не умер, я только что от него.
– Кажется, этот кошмар бесконечен, - еле шевеля губами, - прошептал я. Ваба или мари? Чет или нечет? Игра на жизнь или на смерть?
В совершеннейшем безумии я закрыл глаза.
...На пороге хижины в лучах заходящего солнца сидел седобородый голый индиец и усердно играл на пискливой флейте. Иногда он кашлял и сплевывал на песок. Из-под лилового камня медленно выползли две длинные полосатые змеи с узорчатыми плоскими голосами, разогнали веселых ящериц и прошуршали
Но, может быть, -это мне только казалось в жутком полусне?
Кончилась еще одна беспокойная ночь. Звезды растаяли в пунцовом отсвете зари. Обжигающее раснодушное солнце снова медленно поднималось над безмолвным селением мертвецов.. Я не кашлял. Пить хотелось до судорог. Мильройс, разбудивший меня, стоял спокойный и подтянутый, будто собрался в поход.
– Поздравляю, Пингль. Вы остались целы благодаря прививке: в Набухатре была ваба. Теперь нам надо уйти отсюда...
– Он поднял руку.
– Ветер с гор чистый... Отлично. Мы подожжем тростник, сложенный у деревенского чаупаля. Надо будет пройти через огонь. Индусы говорят, что смерть не властна над тем, что очищено огнем... Попробуем, Пингль?
Мильройс, вероятно, тоже бредил, но я та возражал против очередного безумия. Он долго возился около связок тростника и хаких-то трав, и, наконец, смрадное, тусклое пламя взвилось вверх. Густой дым заволок солнце, Мильройс взял меня за руку, и мы вошли в дым.
Огонь лизнул мне лицо, опалил волосы и одежду. У меня кружилась голова... Инстинктивно задержав дыхание, я подумал; "Упасть - сгореть..."
Действительно, в этом аду мне казалось, что лучше упасть и сгореть, чем опять выходить в ужасный зачумленный мир.
Но Мильройс сильной рукой поддержал меня и быстро провел сквозь огонь на другую сторону костра, разгоравшегося громадным пожаром. Влажный свежий воздух удивительной прохладой обласкал меня. В прозрачном хрустале нежного утра за синеватой каймой леса я увидел снеговые вершины, слабо вскрикнул и упал без создания.
ЧЕТВЕРТАЯ ТЕТРАДЬ
Вероятно, я слишком долго лежал на тростниковой жесткой циновке. Страшно болела спина, а шевелиться было так мучительно, чтд я даже не мог приподнять веки. Во рту чувствовалась отвратительная горечь. Плутоватое размалеванное лицо Клипса плавало в фиолетовой мгле, освещенное прожектором из-за невидимой кулисы, и улыбалось.
– Сделай прыжок, Пингль, и ты снова станешь чемпионом...
– Не хочу - закричал я.
И в ту же секунду сильные руки энергично приподняли мою голову.
– Сделайте же глоток, Пингль. Пейте, говорят вам.
Стуча зубами о края металлической ложки, я проглотил теплую жидкость, пахнувшую миндалем и шафраном.
Лицо Клипса растаяло..
– Откройте глаз, Пвигль!
– опята приказал властный голос.
Через распахнутую дверь видны далекие изумрудные горы. Койка, на которой я лежу, придвинута к стене бувгало, а рядом стоят Мильройс и высокая девушка в белом халате.
– Как живем, Пвнгль?
– спросил Мильройс, дотрагиваясь до
– Хорошо.
– пробормотал я, еще не зная, сновидение это или действительность.
– Что со мной? Чума?
– Нет, всего только реакция на прививку против вабы в мари. Вам удалось выкарабкаться, Пингль. Через два дня будете здоровы и можете путешествовать по любым Набухатрам, если захотите.
– Мильройс улыбнулся и обратился к девушке: А может быть, Пингль погостит у нас? Как вы думаете, Лиз?
– У нас совсем неплохо, профессор, - мягко ответила Лиз.
– Вы будете жить здесь, Пингль, - сказал Мильройс.
– Слуга Хо присмотрит за вами, пока вы еще нездоровы...
– Благодарю вас, профессор, - мог только вымолвить я.
Таково было мое пробуждение на научной станции профессора Мильройса, куда он привез меня из Набухатры.
Милый и чрезвычайно вежливый китаец Хо, принесший мне прекрасный завтрак, был очень приятно изумлен, когда я сказал ему несколько фраз на его родном, языке, и с этого момента я завоевал его доверие.
Два дня он не отходил от меня, ухаживая, как за ребенком, и от него я узнал некоторые подробности.
Станция расположена на берегу реки к северу от Рангуна, как раз на дороге, ведущей к этому порту, что на берегу Бенгальского залива, к западу от границы Таи. Мильройса здесь зовут "змеиным профессором", потому что он целыми днями возится в лаборатории с ядовитыми змеями, и считают очень богатым человеком.
На третий день я почувствовал себя совершенно здоровым и мог несколько ближе познакомиться с научной станцией.
Она состояла из одного каменного дома, где помещались лаборатория и комнаты профессора, и из нескольких бунгало, в которых жили его ассистентка мисс Лиз, туземец-шофер и несколько служителей-китайцев. За высокими стенами был разбит обширный тропический парк, где профессор разводил всевозможные породы змей.
– Я изучаю змеиные яды, Пингль, - сказал Мильройс, вводя меня в парк. Мне думается, что их можно использовать для лечения некоторых заразных болезней. Но главное, змеиные яды, которые мы здесь собираем, нужны для изготовления противоядий против укусов этих гадов, которых вы видите перед собою...
Мы проходили по дорожкам между рядами клеток с мелкими решетками, где жили змеи.
– Ведь в Индии от укусов змей погибает не одна тысяча людей, а в Бразилии, скажем, ядовитые змеи кусают около двадцати четырех тысяч человек в год. Правда, лучшая профилактика - это массовое истребление змей, но когда человек уже укушен, его надо спасать прививкой...
Парк "змеиного профессора" поразил меня. Часть его была разделана под культурный ботанический сад, с дорожками, клумбами и водоемами, из которых вода переливалась приятно журчавшими водопадами. Здесь Лиз показала мне множество цветов и растений, о которых я только слышал на уроках ботаники. Ананасы и бананы я видел раньше, но только сейчас узнал, что листья ананаса дают отличное волокно, пригодное для тканей, и что куртка повара Хо, например, сшита из "ананасного полотна".