Приключения в Красном море. Книга 1(Тайны красного моря. Морские приключения)
Шрифт:
Какая буря эмоций сопровождает вскрытие каждой раковины! Что там внутри? Человек, открывающий двустворчатые раковины, раздавливает своими пальцами моллюска, чья плоть может содержать известковые цисты, коими являются драгоценные жемчужины. И как радуются ловцы, когда она, поблескивая, показывается из клейкой мякоти! Каждый уверяет, что это та устрица [22] , которую выловил именно он. Порой вспыхивают ожесточенные споры, единственная их цель состоит, правда, в том, чтобы отстоять свою честь и продемонстрировать, что ты баловень судьбы (носиб), поскольку вся добыча принадлежит всем. Поэтому надо быть на редкость совестливым человеком, чтобы, находясь в одиночестве на отдаленном рифе, не поддаться искушению вскрыть тут же, в лодке, часть
22
Широко распространенный термин «устрица» неточен. Имеется в виду двустворчатая раковина. Однако для удобства я буду пользоваться этим термином. (Примеч. авт.)
Они совершают многодневные плавания, сидя на веслах в хрупкой лодке, чтобы добраться до мест, изобилующих жемчугом.
Чаще всего они гибнут: ловца либо опрокидывает мощный порыв ветра, либо он становится добычей акул, когда ныряет вблизи отдаленных островов. Его уцелевший товарищ, оставшись один, уже не в силах преодолеть расстояние, отделяющее его от источника пресной воды, так как одного гребца недостаточно для такого долгого путешествия, и он тоже гибнет.
Однажды я повстречал в море дрейфующую хури, на которую указали мне стаи хищных птиц, круживших вдали над каким-то судном. Труп без глаз, со вспоротым ударами клюва животом, разлагался на палубе рядом с опустошенной таникой (незадачливый ловец умер в мучениях — от жажды); и неразлучная тамбура, на которой, возможно, умирающий в последний раз воскресил в памяти свой родной лес, покачивалась в мутной воде, наполнившей бедственную лодку.
Однако искушение бывает слишком велико, и в один прекрасный день оба члена команды решают испытать судьбу; оба они всецело зависят друг от друга, их связывает повседневная борьба за жизнь; один, сидя на корме, гребет не спеша, другой, опустив голову в ящик, снабженный стеклом и удерживаемый на уровне воды, всматривается в дно. Стоит ему увидеть устрицу, как он ныряет за ней, а оставленный им ящик, покачивающийся на поверхности, тут же подхватывает напарник. Он следит за перемещениями своего товарища, чтобы в случае опасности прийти к нему на помощь. Вооруженный железным прутом длиной в три метра, своего рода пикой, он готов в любой момент нанести удар по внезапно появившемуся врагу, будь то акула или другая хищная рыба.
Ныряльщик плохо видит в воде, несмотря на ее прозрачность: глаза человека не приспособлены к такой преломляемой среде. Он видит так, как если бы хрусталика не существовало вовсе, обретая необыкновенную дальнозоркость: все вокруг расплывчато, лишено четких контуров. И наоборот, наблюдатель, оставшийся наверху, четко различает предметы на глубине, словно глядит сквозь стекло аквариума.
Ныряльщику угрожает еще одна опасность, и это происходит довольно часто: он может стать жертвой крупного моллюска. Есть места, где этих раковин столько, что они соприкасаются друг с другом; створки их приоткрыты, и внутрь поступает насыщенная планктоном вода; солнце освещает их внутреннюю мантию, которая как бы фосфоресцирует, отбрасывая зеленые, желтые, красные или фиолетовые отсветы. Если по неосторожности нога или рука ныряльщика попадет в эту отверстую пасть, то створки с силой захлопнутся, как тиски, ломая кости. И напарнику придется тогда также нырять на глубину, прихватив с собой здоровенный нож, чтобы обрубить связку, с помощью которой огромная раковина прикреплена к скале.
Понятно, что обоих людей связывают прочные узы братства, ибо они доверили друг другу собственные жизни.
Когда удается добыть красивую жемчужину, ее прячут. И тут-то и начинаются все сложности, ведь жемчуг надо продать. Часто проходит много времени, прежде чем сообщникам удается сбыть добычу, и почти всегда, подстегиваемые страхом, они продают ее за ничтожную сумму.
Что делает подобное
Старый накуда советует мне отправиться в Массауа, где будет легче набрать команды ныряльщиков, а затем приступить к ловле у островов Дахлак, расположенных напротив.
С помощью доктора я нахожу вполне приличный рей, способный заменить тот, которого мы лишились. Появляется и возможность починить наш такелаж, а также пополнить запасы продовольствия.
Это первое знакомство с Красным морем уже потребовало немалых финансовых затрат. Если так пойдет и дальше, я долго не продержусь.
Ясным и ветреным утром мы вновь, после двухдневной остановки, выходим в море. Ветреная погода — норма для Асэба. Мистраль, которым так гордятся марсельцы, показался бы безобидным ветерком в сравнении с этим юго-восточным муссоном, обрушивающимся на Красное море, согласно своему привычному направлению, в течение всей зимы. Меня мало беспокоит его сила, так как до самого Массауа он будет для нас попутным: ветер, дующий в корму, превращает плавание в сплошное удовольствие.
Однако мне советовали переждать, ибо после двухдневного относительного затишья муссон будет необычайно мощным, тогда как через три дня он исчерпает свою ярость. Однако я хочу поскорее увидеть Красное море, где все для меня тайна.
Следя за маршрутом по карте, я плыву вдоль берега, на расстоянии двух-трех миль от него, и мимо нас быстро проносятся причудливые декорации, которые не могли бы возникнуть и в самом богатом воображении.
Однако волны огромны. Разбиваясь в пену, они то и дело захлестывают нас. Сохраняя высокую скорость благодаря достаточно мощным парусам, мне удается избежать затопления судна с кормы.
Из предосторожности я решаю провести ночь под прикрытием островов Ханиш, образующих гористый барьер высотой шестьсот метров, который протянулся на двадцать километров поперек Красного моря, затем, взяв курс норд, я плыву в открытое море.
Впереди над горизонтом вырастают высокие скалы, имеющие в основании ширину двести-триста метров, с абсолютно белыми, словно покрытыми снегом, вершинами. Это гуано, птичий помет. Я проплываю всего в нескольких метрах от скал — их пики отвесно обрываются в море, глубина которого здесь более пятисот метров.
Мириады морских птиц с длинными черными крыльями вихрем взмывают в воздух. С наветренной стороны море как бы взрывается, обрушиваясь на вертикальную стену, вдруг вставшую на его пути, и ветер подбрасывает вверх громадные снопы пены.
Что за гора с острыми вершинами погрузилась там в пучину? Ее последние, еще возвышающиеся над водой пики, кажется, продолжают вести отчаянную борьбу, пытаясь воспрянуть навстречу солнцу и ветру. Их семь, они отстоят далеко один от другого, но все их видишь одновременно, когда находишься в середине. Туземцы называют эти вершины братьями; три из них плоские, они поднялись над уровнем моря на высоту двадцать метров. На них нет никакой растительности, потому что даже высота не спасает их от соленых морских брызг.
В редкие дни затишья высадившиеся с фелюг люди собирают птичий помет, накопившийся на вершине за века и подчас образующий слой толщиной более одного метра, а также соль, выпадающую на плоских островах в результате испарения водяной пыли.
Эти скалы, затерянные в морском просторе, лишенные какой бы то ни было полоски берега, торчат из воды, словно изможденные, на последнем издыхании пловцы, создавая впечатление непрекращающейся смертельной схватки.
Грохот прибоя стихает по мере того, как я удаляюсь от этого места; теперь уже до моего слуха доносятся лишь глухие и редкие, подобные далекой канонаде, удары, затем все пространство заполняет свист ветра в снастях и шум катящихся вокруг судна волн. Постепенно розовые и белые купола семи братьев, оставшихся за кормой, опускаясь все ниже, уходят за горизонт, который вновь окружает меня своим одиночеством.