Приключения в Красном море. Книга 1(Тайны красного моря. Морские приключения)
Шрифт:
Временно исполняющий обязанности губернатора продолжает политику в духе Паскаля, и очевидно не без выгоды для себя, поэтому он не слишком заинтересован в том, чтобы в Джибути было слишком много разговоров в верхах. Действуя через посредника, этот благоразумный чиновник советует мне забрать эту неуместную жалобу. Возможно, совет и не лишен здравого смысла, но я не хочу и слышать об этом. Таким образом, я подаю в суд, рассчитывая добиться справедливости, ибо я еще наивен и не лишен иллюзий. И дело передают в суд.
Разумеется, доказать, что у таможенного судна были преступные намерения, невозможно. Только накуду Измаила приговаривают за небрежное управление судном к штрафу и возмещению судебных издержек.
Через шестнадцать лет после описываемых событий я узнал правду о том подозрительном столкновении с таможенным судном.
Накуда Измаил по-прежнему служил в администрации. В 1929 году по приказу господина Шапон-Бессака его внезапно уволили за одно дело, к которому он не имел никакого отношения.
Губернатор выместил на бедняге досаду за собственную неспособность наказать одного из подчиненных, управляющего Данея, который, изложив ему свой взгляд на вещи, подал в отставку.
После двадцати лет рабского служения французским властям старый Измаил оказался вдруг в нищете. И вскоре слег, заболев туберкулезом.
Видя, что он умирает в столь бедственных условиях, я, несмотря на сохранившиеся у меня неприятные воспоминания, пришел к нему на помощь и по просьбе Измаила усыновил его десятилетнего сына. Кроме того, я обратился к господину Шапон-Бессаку с призывом оказать снисхождение своему старому слуге, оставшемуся без куска хлеба. Но мне даже не потрудились ответить.
За несколько дней до написания этих строк (я находился тогда проездом в Обоке) мне сообщили, что Измаил хочет встретиться со мной, и я отправился в его лачугу.
Там в темноте я увидел какого-то тощего призрака, распростертого на анкаребе, — это было все, что осталось от старого данакильца. Уходившая из него жизнь, казалось, сосредоточилась лишь в его подвижных больших глазах, лихорадочно блестевших. Возле умирающего находилась молодая еще женщина, покорная и молчаливая, мать его последних детей. Она приподняла этот костлявый торс. Глухой кашель сотряс его пустую грудь, и на губах Измаила выступила кровавая пена. Женщина без всякой брезгливости вытерла ее рукой. Было ли это следствием непонимания, что таким образом можно заразиться, или типичной мусульманской покорностью судьбе? Возможно, и тем, и другим.
Обессилев от этого приступа кашля и безвольно уронив голову себе на грудь, несчастный Измаил замер в неподвижности, с трудом переводя дыхание.
В наступившей тишине я услышал шум ветра. Прилетая из голубых просторов моря, он врывался в эту хижину, где поселилась смерть. Он свистел в соломенных перегородках, словно в корабельных снастях. Умирающий старик, должно быть, слышал эту музыку, которая напоминала ему о прожитой жизни. Он приподнял голову, глаза расширились, будто его взору предстало нечто доселе невиданное, и, ткнув своим тощим пальцем на восток, старик глухо произнес:
— Асиб. (Муссон).
Старый моряк сверялся с ветром, прежде чем отправиться в свое последнее плавание.
Нас было трое свидетелей этой сцены: Мухаммед Дини, Абдаллах Одени и я.
Измаил велел нам подойти поближе, чтобы мы могли его услышать, и прошептал:
— Я хотел увидеть тебя именно сегодня, так как в твой следующий приезд, возможно, будет уже слишком поздно. Бог всемогущ, он может простить, если этого пожелает… Я поверил злым людям и был наказан за то, что помогал им в их борьбе с правоверными… Я доверил тебе своего сына и, поскольку ты согласился заменить ему отца, ты должен знать правду: я хотел погубить твое судно той ночью, о которой ты не забыл. Мне пообещали заплатить 500 франков, если я справлюсь с этим заданием.
— Кто посулил тебе деньги?
— Абду, переводчик вали… Я давно раскаялся в своем подлом поступке и не хочу, чтобы мой сын ел хлеб предательства, крадя у тебя доброту, с какою ты к нему отнесся.
— Все это мне было известно, мой бедный Измаил, да успокоится твоя душа, ты не виновен. Ты выздоровеешь, и новый губернатор вернет тебе твою должность. Не теряй надежды, и, если Богу будет угодно, ты снова выйдешь в море.
— Ин-ша-Аллах! (Если пожелает Аллах!) — прошептал умирающий…
В тот же вечер, незадолго до того, как солнце скрылось за данакильскими горами, Измаил испустил дух.
X
Шпионы Ато Жозефа
Когда я выиграл процесс против таможенного судна, пытавшегося протаранить мою фелюгу, я наивно радовался этой моральной победе над губернатором. Я и представить не мог, какие тайные пружины будут приведены в действие, дабы проучить меня за строптивость.
Понятно, что я привык быть начеку, но на сей раз я имел дело с очень сильным противником, ибо власть губернатора колонии почти безгранична, а его действия никем не контролируются и могут стать предметом судебного разбирательства только в том случае, если он допустил сугубо административные проступки.
Оба плавания принесли мне неплохую прибыль. Я заказал в Льеже ружья и боеприпасы и вложил в это дело все свои накопления.
До войны в Льеже находились крупные фабрики по модернизации списанного вооружения различных европейских государств с целью его дальнейшего использования в африканских королевствах.
Каждая страна имеет свои предпочтения. Абиссиния обычно запрашивает карабины системы грас с тремя ложевыми кольцами. В Аравии предпочитают кавалерийские карабины с двумя ложевыми кольцами. Льежские заводы могли предложить оружие на любой, даже самый взыскательный вкус по исключительно низким ценам. Например, карабины системы грас, поставляемые в Джибути, стоили от двенадцати до пятнадцати франков.
Таким образом, эти прямые закупки сулили мне немалые барыши. Но джибутийский синдикат торговцев оружием не дремал.
Администрация сообщила мне, что партия оружия, прибывшая на мой адрес из Льежа, не может оставаться на хранении в таможне больше десяти дней. По истечении этого срока мне придется уплатить всю сумму таможенного налога, и, кроме того, если товар не будет отправлен немедленно, доставить его на перевалочный склад с непомерно высокой тарифной ставкой, исчисляемой в зависимости от времени хранения и достигающей к концу года 200 процентов от стоимости оружия.