Приключения в Красном море. Книга 1(Тайны красного моря. Морские приключения)
Шрифт:
— Когда освободишься, сообщи мне, в каком часу мы отходим.
Вечером появляется матрос от Измаила и сообщает, что отправление назначено на завтрашнее утро. Вот тебе раз! Из-за этой задержки я не смогу улизнуть к заливу Таджуры, воспользовавшись темнотой.
Придется ожидать следующей ночи в открытом море, скрываясь за линией горизонта. Значит, если ветер к вечеру утихнет, я здорово задержусь и не поспею в Амбадо до воскресенья.
Решив ускорить события, я возвращаюсь в резиденцию. Там за стаканчиком неизменного «Перно» сидит Шеве, погруженный в чтение вырезанных из газет романов с продолжением, которые Тома выделил для него из своей походной библиотеки.
— Мне во что бы то ни стало надо уехать сегодня вечером, — говорю я, повысив голос, чтобы меня услышал незримый таможенный бригадир.
— Но эскорт должен дождаться рассвета.
— Весьма сожалею, но, имея обязательства перед людьми, которым платят за их службу, я не хочу, чтобы страдали мои дела, тем более что я уплатил таможенную пошлину, разрешающую мне вывоз товара. Поскольку наша администрация сочла возможным позволить мне путешествовать без документов, я не обязан соблюдать правила обычного судоходства.
— Все это меня не касается. Эскорт выйдет в море лишь завтра утром, это все, что я могу вам сказать. Поступайте, как хотите. Я не получал приказа удерживать вас здесь.
При этих словах он улыбается и жестами дает мне понять, что Тома опасается морской болезни. Это он решил отсрочить отплытие, чтобы переночевать на суше. Днем он чувствует себя бодрее.
— Тем хуже, я уезжаю. Если власти жаждут сопровождать меня, пусть следуют за мной!
Матрос Измаила, родственник одного из моих людей, появившись у меня на судне, умоляет отказаться от намерения сняться с якоря сегодня вечером. Мне так и не удается вытянуть из него сколько-нибудь убедительное объяснение этому весьма странному посредничеству. Я делаю вывод, что матроса подослал Измаил, который, как всегда, хочет провести ночь в Обоке, и я перестаю ломать над всем этим голову.
Солнце стоит уже низко над горизонтом. Я поспешно собираю матросов, пока не подул ветер.
За Рас-Биром поднимаются большие вихри желтой пыли. Это хамсин. Этот ветер является исключением в данное время года, когда над Индийским океаном еще хозяйничает северо-восточный муссон. Поэтому он обещает быть особенно жестоким. В море будет не слишком приятно, так как сильная зыбь, катящаяся с востока, столкнется с этим шквалистым ветром.
Скала, у подножия которой находятся развалины исправительной тюрьмы, уже скрылась в песчаном тумане. Через несколько минут ураган обрушится и на нас.
В тот момент, когда я сажусь в пирогу, Измаил выбегает на пляж и, насмерть перепуганный, осведомляется, не уезжаю ли я.
— А как же! Если хочешь последовать за мной, поторопись! — кричу я.
Я отталкиваюсь от берега, и мы исчезаем в облаке пыли, налетевшем на пляж.
Как только мы поднимаемся на судно, колючий ветер начинает свистеть в снастях.
Едва не ослепнув от песка, мы направляемся, подняв штормовой парус, к проходу в рифе.
Я беру курс в открытое море, как того требует маршрут, которым я должен якобы следовать.
Когда облака пыли рассеиваются, воздух становится более чистым и берег показывается из желтого тумана, я вижу таможенное судно, которое также снимается с якоря, чтобы устремиться за нами вслед.
Нас разделяет дистанция примерно в две мили. При таком «плотном» наблюдении за нашей фелюгой мне нечего и думать о том, чтобы повернуть к заливу Таджуры. Поэтому я держусь ближе к ветру, чтобы проплыть как можно меньше в том направлении, которое отдаляет меня от цели. Уже смеркается. Я надеюсь, что скоро станет достаточно темно, чтобы уйти, не простившись, с моим рассерженным спутником. Но по мере того как сгущаются сумерки, таможенное судно подходит все ближе, стараясь не терять нас из виду.
Теперь волнение на море очень сильное, так как нас больше не прикрывают скалы Рас-Бира, и, по мере того как мы удаляемся в открытое море, ветер крепчает.
Судно накрывает очередное песчаное облако. Мрак становится непроницаемым, но парус таможенного судна, по-прежнему с трудом различимый в темноте, неотступно следует за нами, как призрак.
Думая, что и меня можно заметить только благодаря парусу, я опускаю его и сразу поворачиваю румпель под прямым углом, подставляя корму под ветер. Я рассчитываю, что таможенное судно пройдет достаточно далеко от нас и не увидит нашей фелюги. Но, вероятно, мой маневр не ускользнул от внимания сопровождающих, потому что таможенное судно направляется в нашу сторону и тоже спускает парус. Оно проплывает под ветром на расстоянии слышимости. Я кричу им, что должен заштопать порвавшийся парус, и ставлю судно боком к ветру. Мой расчет таков: полагая, что мы по-прежнему плывем с попутным ветром, они сохранят этот курс и потеряют нас из виду. Ночью в такую погоду два судна, перестающие видеть один другого, уже больше не находят друг друга.
Но тут таможенники предпринимают странный маневр: наполовину подняв парус, чтобы набрать скорость, они плывут против ветра, дабы иметь перед нами преимущество, а затем, убрав парус опять, скользят по инерции, направив нос своего судна в борт нашей фелюги, которая переваливается с боку на бок, испытывая бортовую качку.
В такой ситуации я не способен управлять судном, они же, подгоняемые ветром и волнами, по-прежнему сохраняют приличную скорость.
Их судно в три раза крупнее, чем мое, и верхняя часть форштевня возвышается более чем на два метра над нашим планширем.
При столь сильной бортовой качке форштевень, который то взмывает вверх, то обрушивается вниз, подобный огромному топору, представляет для нас невероятную опасность. Через секунду этот призрак появляется из мрака в брызгах пены. Еще несколько мгновений — и он, нависнув над нами, уже грозит разбить мое судно вдребезги, как яичную скорлупу. Ему же подобное столкновение не принесет серьезных неприятностей, самое большее — он обдерет краску на передней части корпуса.
Я пытаюсь уйти с его дороги, подняв парус. Но фал был использован в других маневрах. Положение усугубляется паникой, охватившей мой экипаж: поднять парус невозможно.
Идущее на абордаж судно подплывает все ближе. Ему ничего не стоит изменить курс.
Я ору им что есть мочи, требуя повернуть вправо, а сам в это время пытаюсь попасть под ветер, чтобы набрать хоть какую-то скорость, но руль не действует. Кажется, что мое судно парализовала угрожающая ему опасность. Жуткое ощущение кошмара.
Несмотря на извергаемые мною проклятья и вопли всей моей команды, грозный форштевень по-прежнему нацелен на середину корпуса, словно он подчиняется чьей-то непреклонной воле.