Приключения в Красном море. Книга 2(Человек, который вышел из моря. Контрабандный рейс)
Шрифт:
Наконец мы прибываем в Суэц. Вот и наше судно, уснувшее на рейде. Знакомый голос отзывается на мой призывный крик, и за мной посылают лодку.
Я спешно улаживаю все формальности, чтобы сняться с якоря на следующее утро.
В консульстве мне сообщают, что англичане не разрешили мне добычу перламутра в заливе под предлогом необходимости продажи подряда с торгов. Что ж, на нет и суда нет…
В шесть часов все наконец закончено, я прощаюсь со Спиро и другими служащими консульства, а также с агентом по морским перевозкам.
У меня еще остается время навестить Ставро. Он приглашает меня отужинать с ним в последний раз
На сей раз самосское вино действует на меня благотворно и придает нашему последнему застолью задушевный характер.
— Когда вы теперь вернетесь? Это самое главное, — говорит Ставро.
— Бог весть! Насколько я понял из речей Горгиса, новое греческое правительство запретило выращивать коноплю. Значит…
— Да, знаю, это, наверно, серьезно, потому что решение навязано англичанами. Данный закон разорит множество землевладельцев, хотя им обещана компенсация. Предвижу серьезные осложнения. Ясно, что наше правительство слишком бедно, чтобы возместить им ущерб, и, как любое правительство, оно не любит давать деньги налогоплательщикам.
— Это кажется мне странным, — откликаюсь я после не долгого раздумья. — Англичане швыряются в Греции драхмами, чтобы собрать в другом месте урожай фунтов стерлингов. Возможно, они хотят приостановить производство гашиша в вашей стране. Они прикрываются гуманными принципами. Но эти принципы не помешали англичанам хладнокровно спаивать великолепный народ, индейцев, чтобы завладеть их страной. Те же самые пасторы, которые мечут сегодня в Америке молнии против безобидного вина, подносили несчастным туземцам вместе с библиями и проповедями губительную «огненную воду». Они убивали их тела во имя великой нации, но спасали души именем Бога. Совесть английских граждан оставалась чиста. Я говорю вам это, чтобы вы поняли цену правительственной филантропии… Все власти таковы. Впрочем, нельзя осуждать англичан за убийство американских индейцев, потому что их все равно пришлось бы убить — так что лучше было совершить этот акт безболезненно, преподнося смерть в рюмках. Теперь вы понимаете, что душеспасительная миссия англичан в Греции вызвана стремлением устранить конкурентов. Следовательно, гашиш разводят в одной из их колоний.
— Вы открыли мне глаза, — говорит Ставро после небольшой паузы, — я уже несколько раз получал через своих агентов партии гашиша, который продают команды английских судов.
— Откуда прибывали эти суда?
— Из Бомбея. Мне сказали, что этот продукт стоит намного дороже греческого гашиша и открыто продается в Индии в специальных лавках.
— Возможно, — говорю я, — их торговля сродни нашей монополии на опиум в Индокитае, где якобы из добрых побуждений, чтобы не лишать местное население яда, к которому оно пристрастилось на протяжении сотен лет, мы продаем этот яд в сто раз дороже его стоимости.
— Может быть, вы и правы, ведь сипаи [41] , расквартированные в Исмаилии, курят разновидность гашиша, его раздают им каждую неделю. Было бы интересно изучить этот вопрос. Вам бы следовало туда заглянуть, ведь вы поплывете в сторону Индии.
— Поживем — увидим. А тем временем сообщайте мне обо всем, что сможете узнать по этому поводу.
На самом деле я не горю желанием ввязываться в подобное дело. Чтобы довести его до конца, мне придется войти в контакт с чуждыми
41
Сипаи — наемные солдаты в Индии из числа местных жителей, завербованных в английскую колониальную армию. (Примеч. пер.)
Каким же наивным я был в ту пору! Я видел только внешнюю сторону явлений и даже не подозревал о тайном могуществе организации, контролирующей в Египте самую выгодную контрабанду. Кроме того, я пошел на поводу у судьбы. Тот, кто изведал азарт рискованной игры, вряд ли смирится с участью скромного бакалейщика из Монруж или мирного каботажника. Чтобы обрести житейскую мудрость и понять сущность подобных устремлений, нужны годы и годы… Мне же было тогда всего лишь тридцать восемь лет.
XXXIX
Предметы, выброшенные морем
Прощай, Суэц, прощайте, таможенники и пограничники! Прощай и ты, ужасный северный ветер, то и дело возникавший на моем пути. Теперь ты станешь ласковым попутным ветром и будешь мягко подгонять мое судно вместе с послушным стадом белогривых волн. Атакайские горы исчезают в ночи, огни города уступают место звездам, усыпавшим бесконечный небосвод. Море поет и разговаривает под форштевнем, рассекающим разбегающиеся волны, которые уносят наш парусник и заставляют плясать вместе с ними веселую сарабанду.
Я слушаю песню моря с радостью, и все матросы, без сомнения, разделяют мои чувства. Никто из них не спит, все смотрят на бегущие волны и восходящие звезды.
Но всякое счастье преходяще, особенно счастье моряка, осмелившегося возрадоваться благоприятной погоде. С юга набегает долгая зыбь, и корабль начинает сильно раскачивать. Белые барашки, обдающие нас пенными брызгами, предвещают надвигающийся шторм. Северный бриз слабеет и угасает. Наступает затишье, только молчаливая зыбь продолжает набегать с юга. Но породивший ее ветер не заставит себя ждать. Нужно поднять и до отказа натянуть шкот, чтобы не слишком отклониться от курса. Почти тотчас же налетает свирепый юго-восточный ветер, который предвещали волны.
Я приказываю сменить большой парус на маленький в ожидании бури, ибо ветер крепчает. Я бы дорого дал за этот ветер во время нашего плавания в Суэц, но тогда он налетал только с севера, теперь же, как назло, дует с противоположной стороны! Ну да ладно, в конце концов моя миссия окончена, и, кроме того, такая погода несвойственна этим широтам и не может стоять дольше одного-двух дней. Но, хотя юго-восточные ветры и не характерны для Суэцкого залива, они неизменно достигают ураганной силы и сопровождаются сильным волнением.
Несмотря на то что, к счастью, еще день и ярко светит солнце, я не питаю никаких иллюзий: этой ночью нам придется сразиться с бурей. Бесполезно ложиться в дрейф, лучше переждать непогоду у берега, под защитой мыса Абу-Доредж, до которого рукой подать.
Заброшенная бесплодная земля Египта переливается золотистыми тонами, но уродливая телефонная линия, бегущая берегом моря, нарушает очарование ее величественного безлюдья. Передо мной расстилается унылая бездушная местность, ощетинившаяся бетоном.