Приключения в Красном море. Книга 2(Человек, который вышел из моря. Контрабандный рейс)
Шрифт:
После любезного вступления, подобающего светской беседе, я изъявляю желание увидеть консула, но Спиро сообщает мне по секрету, что, видимо, господин консул еще предается сиесте, ибо сейчас только четыре часа.
— Видите ли, вчера мы встречали «Поль-Лек'a» в одиннадцать часов вечера, — поясняет Спиро, — и провели беспокойную ночь, так как больше часа ушло на то, чтобы добраться до рейда на «Елене», буксирном катере мореходной компании.
— Разве консул должен посещать все суда? — спрашиваю я.
— О да! Это так тяжело! — откликается Спиро, возводя глаза к потолку, — только представьте, выходить в море два раза в
— Понятно, — отвечаю я с самым серьезным видом, — в самом деле, если вчера консул был на борту «Поль-Лека», вполне естественно, что он еще отдыхает после обеда. Я загляну завтра утром…
— Что вы, что вы, подождите, еще немного, господин консул поднимется с минуты на минуту. Впрочем, он только собирался посетить «Поль-Лека», ибо перед самым отъездом немного похолодало и его экономка не разрешила ему выходить на улицу. Он очень подвержен простудам. У нас здесь коварный климат.
Спиро замолкает, прикладывает палец к губам и прислушивается, затаив дыхание. Его лицо озаряется улыбкой.
— Тсс!.. Кажется, господин консул…
Французский консул господин дю Гардье — мужчина лет пятидесяти. Прежде всего бросаются в глаза его огромные очки в черепаховой оправе. Светский человек, изысканный, образованный, любезный собеседник, он занял консульское кресло, чтобы укрыться от превратностей судьбы. Он не честолюбив и не оставит после себя след. В Суэце о нем тоже скоро позабудут. Он принимает меня с сердечной простотой, сочетающей такт, скромность и снисходительность, с простотой, не оскорбляющей достоинства нижестоящих и лестной для равных.
Я рассказываю ему о добыче жемчуга, объясняя этим занятием свой затянувшийся рейс в здешних пустынных водах, и слегка преувеличиваю размеры улова в заливе.
Спиро, которому его начальник разрешает слушать, сопровождает мой рассказ соответствующей мимикой: глупо улыбается, качает головой, закатывает полные восторга глаза, скрещивает руки со слезами на глазах или дрожит, бросая испуганные взгляды. Эта мимика настолько красноречива, что кажется преувеличенной и выглядела бы издевательской, если бы Спиро был хоть чуть-чуть способен на иронию. Он изображает бурные эмоции из почтения к своему начальнику, который слушает мой рассказ с интересом и вниманием.
Дю Гардье происходит из старинного дворянского рода из Бретани — родины корсаров и мореходов. В его жилах также течет немного их крови, говорит он с лукавой улыбкой. Он страстно влюблен в море и говорит о нем с лиризмом, подобно Шатобриану. До чего же он мечтает, вздыхает консул с сожалением, о жизни, которую я веду! Как он завидует моей свободе, приключениям, беспрестанным опасностям… Но вот его удел… — и он обводит унылым взглядом свой письменный стол и зеленые стеллажи с кипами папок — уютный интерьер богатого старого холостяка.
Спиро внимает признаниям своего шефа с восхищением, словно представляя его в пылу сражения с абордажной секирой в руке… Но разве строгая экономка, которая греет консулу кровать грелкой, кормит его гоголь-моголем и не пускает на улицу в сырую погоду, допустит, чтобы он стал морским волком!
Дю Гардье и сам чувствует смехотворность подобных притязаний и посмеивается над своими авантюрными мечтами, не соответствующими его роскошной обстановке в стиле рококо, где старая кормилица лелеет его так же, как некогда баюкала младенца в люльке под белой кисеей. Он отнюдь не кажется мне смешным,
Дю Гардье знакомит меня со своим братом — официозным художником, который каждый год приезжает сюда на этюды и увозит в своем чемодане партию небольших картинок. Это вылитый консул, за исключением очков в черепаховой оправе.
Оба старых холостяка трогательно обожают друг друга, под неусыпным оком старой экономки. Можно подумать, что она умывает их по утрам как малых неразумных детей.
Художник только что вернулся с утреннего сеанса, длящегося от десяти часов до полудня, как подобает пунктуальному чиновнику. Его сурово отчитали за мокрые ноги, и он был вынужден покинуть нас, чтобы переобуться.
Подобно брату, он имеет награды и также сознает собственную значимость. Сотрудничает с «Иллюстрасьон». Он позволяет себе носить галстук Лавальер, как знак принадлежности к богеме, и на этом кончаются «его причуды», по выражению экономки. Фиолетовые тона в темных местах его морских пейзажей свидетельствуют о том, что он — современный художник, и этим ограничивается его «импрессионистская» дерзость. Кабинет министров доволен: своим творчеством он сохраняет традиции романтической мазни и провозглашает авангардистский дух наших властей.
Консул изумлен, что совсем рядом, в заливе водится жемчуг, а Спиро смотрит на меня широко открытыми восхищенными глазами, изображая еще большее удивление. Мне приходится дать слово показать им добычу жемчуга в одно из воскресений. По этому случаю будет приглашен весь цвет Суэца, и дю Гардье очень гордится тем, что ему выпала честь представить своим подчиненным соотечественника из сказок «Тысячи и одной ночи».
XXVI
Ставро
Александрос по-прежнему дремлет в греческой кофейне; дождавшись, когда совсем стемнеет, он ведет меня к загадочному человеку, о котором говорил этим утром.
Мы направляемся в арабскую часть города; в узких улочках с редкими прохожими, пропахших затхлой водой, ладаном и жареной рыбой, ощущается хорошо знакомый запах голубого дыма. Но здесь он составляет неотъемлемую часть атмосферы как аромат арабского города. Александрос ничего не чувствует: он привык к этому запаху, подобно всем местным жителям. Только посторонний человек способен уловить его.
Мы выходим на довольно широкую улицу, окаймленную высокими пятиэтажными домами с длинными деревянными балконами, соединенными между собой вертикальными балками, которые придают зданию вид клетки.