Приключения юнкора Игрека
Шрифт:
Мирил?— удивился я.— Дай врешь ты, наверное.
—А вот и не вру,— с обидой выпалил Борька.— Меня к директору с шестого урока вызвали. Захожу, а они там...
—Погоди, а зачем тебя вызвали?
—А затем! Леопард Самсоныч уже все знает. Ему твой папа рассказал, а я подтвердил.
— Все подтвердил?— сощурился я.
— Конечно, все!
— Значит ты — врун!— заключил я.— Ты только про приз знал, а про зоокабинет я тебе сам рассказал. И вот... Тут еще одна история.... Ты вообще о ней не знаешь. Словом, Сиропов звонил. Говорит, кто-то на телеге в редакцию прикатил и на меня пожаловался. По телефону... Уверен, что Суровцевы. Но самое смешное— жалобу подписал юнкор Игрек. Представляешь?
— Игрек?!— ахнул Борька.— По телефону?
— Он самый.
—Понимаю!— глубокомысленно протянул Самохвалов.— Точно — Ромка с Катькой! Придется нам теперь избавляться от Игрека.
—В смысле?..
—Больше не будем так подписываться, мало ли есть других слов.
— Вот чудак!— рассмеялся я.— Ты ничего не понял! Они ведь когда так подписывались, — и вовсе не знали, что Игрек — это мы с тобой. Просто знают они — еще с конференции,— что Сиропов слышал такое имя в нашей школе,— вот и решили, что так он скорее поверит всему. Усёк теперь?
Самохвалов вздохнул.
—Высшая математика!
– Футболку жалко небось?— спросил Борька.— Сильно он ее порезал?
Так...— я жестом вспорол воздух перед собой, будто раздевал расфранченный скелет, как это сделал в школе Леопард Самсонович,— Пусть теперь футболку Катька жалеет — ее вещь порезана, а не моя. Так ведь? Леопард, видимо, и ее вызывал? Вызывал ведь?
Еще бы!
А что она сказала?
—Спроси у нее сам. Ее после меня вызвали. Так она, не поверишь, шубу свою новую зачем-то надела — будто ее не к директору зовут, а к рефрижератору.
— А Ромку?.. Шакала?..
— Не знаю.
— И Катька тебе ничего после этого не сказала?
—Сказала... Сказала, что которых завидки берут — те и жалуются. Только, говорит, фигушки что ей будет.
— Она что же — директора не боится?
— А чего ей директора бояться. Директор — не моль, шубу не съест. Она еще чего-то там сказала — про какую-то стенку и краску. Но я ничего не понял. Да мне, честно говоря, и разговаривать с ней было неохота.
—Но почему ты решил, что Леопард их мирил?
—Еще бы!— засмеялся Борька.— Я сам обалдел... Он нашу бутылку открыл. Рюмки полненькие стояли, я видел.
—Папа тоже пил?
—Почем я знаю — кто пил, кто не пил. А рюмки стояли, я их заметил. А бутылку Леопард в корзину для бумаг бросил. А что было потом — не знаю.
Ну, Борька! Целый день был в школе, а толком так ничего и не выведал. «Зашел»... «Увидел»... «Не знаю»... А еще — Игрек! Хотя, если по-честному, пол-Игрека, Ведь остальные «пол»— это уже я.
Папа с мамой пришли вместе. Я приготовился к новой атаке, но, на удивление, они и не собирались меня ругать. Даже мама. А папа взъерошил мне чуб и сказал:
—Все в порядке. Я все уладил. Можешь завтра идти в школу. Ты доволен?
Я промолчал.
Мама достала из сумки листок и протянула мне:
—Держи. Уроки на завтра. Я записала...
...В ту ночь мне приснился странный сон. Сначала приснился сердитый Сиропов. Будто я позвонил ему и сказал:
Примите срочную телефонограмму от юнкора Игрека.— И продиктовал: «Общественность школы возмущена поступком Хурсанда-бобо, который до сих пор не ликвидировал игровой автомат «Кран».
Заметку печатать не будем,— зевая, ответил Сиропов.— Тема — серьезная, пусть ею взрослые газеты занимаются. Ты бы лучше написал, как ваши тимуровцы шефствуют над аксакалом, помогают ему.
Есть!— доложил я.— Будет сделано.
И вот уже весь наш отряд, с Мартой Борисовой в голове колонны, идет с лопатами и кетменями наперевес на трудовой десант — корчевать игровой автомат. Но что это: там уже вовсю орудуют Ромка Суровцев и Шакал. Взломав стекло, они пылесосом Натальи Умаровны вылавливают все: призы подряд.
— Коньяк ищут!— шепчет мне Борька Самохвалов.
Тут дружки замечают нас и вдруг начинают бегать за нами со своим прожорливым пылесосом, и этот их ненасытный питон, не пережевывая, заглатывает наших объятых ужасом друзей. Вот и Борька, обессилев, бесследно пропадает в глухо урчащей утробе, и дружки гонятся уже за мной одним. С бешено колотящимся сердцем я подбегаю к школе и взбираюсь на крышу, чтобы сбить толстенную сосульку над окном кабинета зоологии. «Если метко швырнуть сосульку,— лихорадочно рассуждаю я,— да так, чтобы ее проглотила эта стальная утроба, авось пылесос и подавится!
Не тут-то было! Наталья Умаровна, просунув в форточку указку, пытается сбить меня с крыши — будто я стал вдруг опаснее сосульки, хотя и не собираюсь падать на головы прохожих. Что же делать?
И вдруг я слышу внизу призывный и такой знакомый клич:
—Му-у-у!
Да это же корова Киса! Из Катта-Каравана! Она!.. Киса жалобно смотрит на меня и, кивая головой, как бы приглашает:
Му-у-у-жайся! Я тебя сейчас с этой крыши сни-му-у-у!— и я вижу, как Киса, перебирая копытами, пытается подняться ко мне — по скользкой водосточной трубе.
Погоди, Киса!— кричу я.— Я сам!— и, смело оттолкнувшись от края крыши, я словно обретаю крылья и плавно лечу вниз и опускаюсь на теплую широкую спину терпеливо поджидающей меня Кисы, тотчас же взвившейся на дыбы и понесшей меня со школьного двора. Но уже у самых ворот — новая заминка. Закрыт контрольный автомат.
—Скорее бросай пятак!— взревела Киса.— Сейчас догонят... Гляди — уже скачут за нами, — и, оглянувшись, я вижу, что полку Ромки и Шакала прибыло — впереди них бегут, целя в нас с Кисой указки — словно пики —оба скелета.
Но что это! Из будки выбегает владелец турникета дядя Сидор Щипахин и кричит:
—Не нужен мне ваш пятак! Плату принимаем частушками. Или пойте, или — назад.
И тут Киса, не дожидаясь меня, промычала сольный номер, будто его нашептал ей на ухо знаменитый пионер-акын Рудик Крякин:
На горе стоит му-у-станг,
Бьет копытом звонко.
По какому такому-у-у праву
Му-у-учают ребенка?
—Годится!— засмеялся Щипахин и показал Кисе большой палец:— Ого, отлично, цистерна, спела!