Приключения юнкора Игрека
Шрифт:
Похрустывая добытыми без всяких усилий трешками, мы спешно возвратились в зал игровых автоматов, где прожорливый кран тотчас же принялся уминать мою футболку. Только к концу третьего рубля нам удалось крюком царапнуть бутылку. Это вселило в нас надежду. В начале пятого рубля крюк наконец-то зацепил бутылку, но выронил ее на полпути. У нас оставалось монет ровно на три тура, когда наконец, изловчившись, Самохвалов хватанул крюком проклятую бутылку и швырнул ее в лоток. Бутылка тяжело скатилась вниз, и Борька взял ее за худющее горлышко. Наша! Наконец-то она наша!
Бутылку Самохвалов сунул в карман брюк, где ей было глубоко — с горлышком, и мы вышли на темнеющую улицу. Вдруг Борька дернулся и схватил меня за руку:
Идем сюда!.. Быстро!..— и потащил меня за толстый карагач.— Прячься, скорее!
Что случилось?— огорчился я, не готовый к новым приключениям. Пора было спешить домой, где уже не избежать упреков.
Гляди!— показал Борька.— Ромка топает. Он, гад!
И точно. К залу игровых автоматов, то и дело оглядываясь, посмеиваясь и давая друг другу «петушка», быстро шли Ромка и его дружок по кличке Шакал. Шакал, по рассказу Борьки, был знаменит тем, что, если дул ветер, он первым прибегал в общий сад за домом — собирать упавшие орехи и урюк... Кажется, мы успели!
Как говорит Акрам — «И на бревне можно приплыть раньше крейсера».
Но мало было обвести вокруг пальца Ромку Суровцева и Шакала. Что-то теперь надо было делать с взятым нами с боем призом, бутылкой.
— Закопать ее надо,— предложил утром Самохвалов, когда мы с ним утречком встретились в моем подвале. Лаз мы давно прорыли, и теперь наши подвалы сообщались как сосуды на столе лабораторных работ физика Николая Алексеевича.— Давай на три года закопаем. Здесь, в подвале, и закопаем... Идет?! А школу окончим — откопаем. Я читал — так все в Грузии делают.
—Там бочку закапывают,— возразил я.— И не на три года, а на сто лет — не меньше.
И что же ты предлагаешь?— спросил Самохвалов.
Директору отдать.
Просто отдать?
Зачем — просто. Отдать и сказать, что больше такого у нас не будет.
А мы скажем ему, что это Суровцева работа, солдата удачи? И — Шакала?..
Сказать бы надо,— кивнул я.— Но тогда мы будем просто ябедами.
Что же делать?— вздохнул Борька.— Может, сказать директору, что он обо всем может узнать у Хурсанда-бобо.
Все равно получается, что ябеды,— сказал я.— Все равно... Из-за нас они из школы вылетят.
Положение было сложным. Как же нам поступить? Вроде, и Ромку с Шакалом, наказать надо. Заслужили, раз молчали тогда, в зале, и ржали со всеми вместе. А вчера опять на охоту бежали. И подстрелили бы и эту, десятую, птичку с тремя звездочками на фюзеляже, если бы не мы.
Но и ябедами быть не хотелось. Молчать? Но тогда Ромка с Шакалом повадятся доставать эти дразнилки еще где-нибудь. Да хотя бы и в магазине...
—А почему только мы должны обо всем думать?!— возмутился Борька.— Мы свое дело сделали — пусть теперь и другие голову поломают.
Давай обсудим,— вздохнул он. Все равно мы так и не смогли придумать ничего лучше этого.
В вентиляционное окошко подвала я увидел Суровцеву. Она с независимым видом прохаживалась мимо дома в черной шубе с огромным мохнатым воротником.
—Глянь сюда,— кивнул я Самохвалову.— Последний истошный визг моды — весенняя шуба.
Кто визжит?— равнодушно бросил Борька.
Как обычно.
—Суровцева, значит,— скривился Самохвалов.
Борька глянул в окошко и присвистнул:
Ого, а ты, оказывается, не заливаешь! Чего она так весной вырядилась? Да в этой шкуре сейчас жарче, чем в бане.
Ну и что? Зато она всему дому бесплатное кино показывает. В главной роли — звезда массива Кэт Суровцева! Спешите видеть и завидовать!
Ты бы еще присвоил ей звание «Мисс Юнусабад!»— засмеялся Борька.
Она его себе сама присвоит. Ты не удивляйся, что она сейчас в шубе шастает. Это ей, значит, батя только что подарил — вот и надо всем срочно показать, чтоб глаза чесались от зависти. Погоди, зимой еще и вторая серия кино будет. Он ей тогда откуда-нибудь супер-купальник привезет. Вот увидишь — напялит на себя и, как морж, в мороз здесь же фасонить станет. Гляди — а мою футболку с Сироповым почему-то не надевает. Надоела она ей уже за ночь, что ли? Быстро...
Сравнил! Шубу и футболку. А может, и футболка на ней. Под шубой. Вполне может статься.
Возможно, Борька был прав и Суровцева вместе с шубой обкатывала сейчас и футболку. Разглядеть ее сейчас под шубой мог разве что только радар с теплохода Акрама.
Бутылку я положил на дно портфеля. В школу мы пошли через зал игровых автоматов — захотелось заглянуть к Хурсанду-бобо и посмеяться, послушав его рассказ о том, как жестоко были разочарованы Ромка с Шакалом, у которых вчера прямо из-под носа ускользнула добыча. Увидев нас, Хурсанд-бобо погрозил пальцем:
Ваша работа... Тут из-за вас мне вчера та-акое было! Этот... ну, который с солдатом... прямо зеленый стал, когда увидел, что бутылки нет. Пристал — ну просто как следователь — куда дел последнюю бутылку? Ставь ему приз, или так, без игры, продай — и все тут. А где я ему возьму, если нету? Если вы последнюю унесли... Полчаса меня мучили. Я уж им тогда и сказал — идите со своей десяткой к пацану, у которого на животе написано про богатырей — он выиграл. Вот у него, говорю, и купите, если продаст.
Как!— насторожился я.— Вы сказали Ромке, что приз у меня?
Почему — у тебя? Ничего такого не говорил. Да и имени твоего не знаю — как скажу? Просто сказал — спроси у пацана с газетой... То есть — у которого...
Я махнул рукой.
—Все ясно! Это для него все равно, что сразу имя мое сказать. Подвел нас Хурсанд-бобо. Стоило ли тогда за дерево прятаться... И не на животе эта надпись, а на груди. А точнее — на футболке.
Мы поплелись в школу, искоса поглядывая по сторонам. Нам казалось, что Ромка с Шакалом теперь обязательно подстерегают нас где-нибудь в удобном месте и захотят отнять приз.