Приключения Жихаря
Шрифт:
Кожа эта, по слухам, принадлежала самому первому человеку на свете. Конечно, у далекого племени адамычей насчет первого человека были свои мнения, но к ним, за дальностью, в Вавилоне никто не прислушивался.
Первый же человек, как известно, жил в мире со всеми животными – сам их не боялся, и они его не боялись. Поэтому второй человек – тот самый, что убил ни за что родного брата и получил за это клеймо во весь лоб, – дождался папашиной смерти, ободрал покойника и пошил себе этот самый охотничий наряд.
Охотника в таком
подходили к нему и даже ластились. Их можно было теперь свободно колоть,
резать и даже душить голыми руками.
Одежды эти считались утерянными во время потопа, который был хуже двух пожаров и даже одного переезда. Только Нимроду и посчастливилось их найти.
Молодой царь немедленно и с удовольствием забросил государственные дела (что пришлось жрецам весьма по нраву) и стал целые дни и недели проводить на охоте в обществе таких же молодых бездельников.
Настоящие охотники, жившие этим ремеслом и покрытые многочисленными шрамами
от зубов, рогов и когтей, ворчали и негодовали. Говорили, что никакая это
не охота, а самая настоящая скотобойня, что у зверя должны быть равные
права с добытчиком. Вавила Охотник их, конечно, не слушал и всех прогнал с
очей своих, чтобы не портили настроения бессмысленными причитаниями.
Львов царь считал дюжинами, диких быков – дюжинами дюжин, а на всяких там серн, косуль и птиц даже чисел не хватало – это в грамотном–то Вавилоне!
А ежели никакой добычи не попадалось, царь не брезговал и домашней скотиной, и горе было тому пастуху, который подвернулся венценосному промыслителю. С десяти шагов Нимрод промахивался нечасто.
Вот и в этот день Вавила Охотник выехал в поле, сопровождаемый десятком боевых колесниц. Царю доложили, что в окрестностях города появился лев, а львы его стараниями стали уже редкостью.
Нимрод властным движением руки отослал спутников подальше от себя и остался
один поджидать, пока доверчивый хищник подойдет поближе.
В это время далеко за холмами что–то грохнуло так, что земля затряслась и загудела. Лев испуганно поджал хвост и помчался в сторону ближайших гор, покрытых лесом. Вавила Охотник в гневе оглянулся на спутников, словно подозревал, что кто–то из них подстроил ему такую каверзу. Но царские егеря и доезжачие вовсе не глядели на своего владыку, а преступно пялились куда–то в небо.
Подманить и подстрелить хотя бы дикого гуся – все–таки лучше, чем ничего, поэтому Нимрод тоже уставился в небо, запрокинув голову так, что охотничья шапка свалилась.
По небу летел голый человек. Было понятно, что это не демон, поскольку даже
вавилонские демоны без крыльев летать не могут. В полете человек выкрикивал
незнакомые, но, несомненно, оскорбительные слова.
Сколько ни лети без крыльев, а где–то придется рано или поздно упасть. Обнаженный летун упал ни рано ни поздно, а в самый раз – прямо на Вавилу Охотника. Тот, разинув царский рот, даже не удосужился посторониться.
Когда государева охота наконец догадалась приблизиться к поверженному владыке, то увидела, что бедный Нимрод по колени вбился в землю. Летун валялся рядом, все еще делая судорожные движения руками.
Царя быстро откопали, невежливо удивляясь вслух, что он остался жив после такого удара. Придворный лекарь ощупал тело властелина и объявил, что все кости, как ни странно, целы и даже шея не сломана. Все хором вознесли хвалу богам, поскольку следующий царь мог оказаться вовсе не расположенным к такому благородному занятию, как охота.
Вавилу Охотника ласково побили по щекам, приводя в чувство. Нимрод открыл мутные глаза и громко замычал. Потом вскочил, сорвал с себя всю одежду, встал на четвереньки и начал ходить по лугу, хватая зубами траву.
Преступному летуну, конечно, отрубили бы тут же голову, да заметили на груди его священную татуировку: боги Мардук и Нергал глядели друг на друга в безмолвном поединке. Летуна, не приводя в сознание, скрутили ремнями. Потом, поколебавшись, скрутили и царя. И, сетуя на странную волю богов, повезли в Вавилон – одного во дворец, другого в темницу.
… – Обратите внимание, дорогой сэр Лю, на грудь нашего нового товарища по
несчастью. Не кажется ли вам этот рисунок знакомым?
– Кажется, уважаемый. Именно таким был украшен наш отсутствующий побратим Ни Зо, когда я встретил вас на выходе из того страшного ущелья. Изображение нанесла та же неискушенная рука. Возможно, этот молодой студент побывал там же, хотя все это выглядит очень и очень странно…
– О, если бы это оказался действительно достойнейший сэр Ньюзор! Он, несомненно, изыскал бы способ покинуть это печальное узилище, куда мы угодили столь неосмотрительно.
– Как говорится, разбив драгоценную вазу эпохи Бинь, напрасно будешь разыскивать ее в эпоху Мяо. Человек этот, несомненно, нарушает последовательность времен…
Жихарь уже пришел в себя и, слыша знакомые голоса, боялся открыть глаза, чтобы все это не оказалось сном. Потом маленькие сухие руки Бедного Монаха нажали ему на виски, и в голове окончательно прояснилось.
Сначала он увидел сырой низкий каменный потолок, озаренный слабеньким рассеянным светом, потом синий шелковый рукав с черным отворотом. Желтая рука держала грубую каменную чашку.
– Выпейте, уважаемый незнакомец, чтобы перестать странствовать за пределами
человеческого…
Питье было горьким, как и полагается лекарству. Богатырь выпил, приподнялся
на локтях.
Король Яр–Тур казался постаревшим лет на десять – то ли здесь уже успел настрадаться, то ли это власть так быстро старит человека. А Лю Седьмой, подобно всякому аскету, пребывал в той же неопределенной поре возраста.