Приключения Златовласки в Венеции
Шрифт:
Игорь ничего не ответил. Он, вообще, был не очень контактным человеком, к тому же мужчина ему явно не импонировал.
— Ты скоро так же будешь выглядеть, — не дождавшись реакции на свои слова, неожиданно пообещал тот.
Игорь инстинктивно посмотрел по сторонам. Парочка вдали любовалась еще одним шедевром в том же духе.
— Вам что? — враждебно спросил он.
— Сваливай отсюда и мазню свою забирай, — угрожающе прорычал бугай.
— Это еще почему? — вспомнив предупреждение Тенгиза, обозлился художник.
— Мешаешь нам!
— Не очень, — бесстрашно глядя в ощеренный оскал, с вызовом ответил Игорь.
— Значит так: сутки на сборы, картины под мышку и — марш домой!
— И что я скажу тем, кто пригласил меня сюда? — пытаясь логикой образумить лысого, поинтересовался художник.
— Скажешь, что жена при смерти.
— У меня нет жены.
— Скажешь, что сам заболел, — не особо утруждая свою фантазию, подбросил тот еще один вариант.
— Ну я заболел, а картины мои что, тоже заболели?
— Если не понимаешь по-хорошему, то заболеешь и ты, и твои картины.
В это время к ним подошел охранник, привлеченный бурной дискуссией на чужом языке.
— Все в порядке? — поглядывая на них, спросил он.
— Все о’кей, алес гут, — противно заухмылялся лысый.
Охранник, еще раз подозрительно осмотрев обоих с ног до головы, медленно прошел в другой зал.
— Так вот, не только заболеешь, а может быть, даже и умрешь. Ферштейн? — прошипел незнакомец.
Но Игорь не сдавался.
— Тебя «Седой» подослал?
— Надоел, — заключил лысый и, стараясь не привлекать внимания, рыкнул: — Срок — до завтра.
Пока Игорь соображал, что бы ему возразить, тот исчез, причем так же неожиданно, как и появился.
Расставшись с лысым, Игорь покинул выставку и зашел в маленькую немецкую пивнушку. Начищенные до блеска деревянные полы, столы, лавки, гомон людей, звон кружек отвлекли его от неприятных размышлений. Он заказал пшеничного пива, о котором часто слышал в Москве от друзей. Это был мутновато-коричневый напиток, по вкусу чуть напоминающий квас. Плотный бармен в синем фартуке, ловко двигаясь между длинными столами, разносил зажаренные на углях, дымящиеся, покрытые корочкой колбаски. Игорь подумал, что с утра ничего не ел. «Духовной пищей сыт не будешь», — вспомнил он слова Тенгиза и, мысленно чокнувшись с ним пивом, заказал порцию немецкого лакомства.
5
На следующий день в Кассель примчалась Симона. Она была необычно взволнована.
— До меня дошли слухи, что кто-то давит на жюри, и оно, почти единогласно настроенное в вашу пользу, вдруг решило отдать предпочтение второму русскому художнику. — Француженка назвала фамилию «Седого». — Вы знаете его? Что это вообще могло бы значить? — задавала вопросы встревоженная девушка.
Игорь удрученно молчал.
Но чуткая француженка что-то уловила в его молчании.
— Иг'oр, я же ваш агент, — преданно глядя ему в глаза, настаивала Симона. — Мы должны быть ближе, откровеннее. — Ее голос становился громче: — Я чувствую, что вы знаете
— Симона! — Игорь попытался разрядить обстановку. — Вы очень симпатичная, но чересчур импульсивная девушка! Я к вам очень хорошо отношусь. Однако… как бы вам поточнее объяснить… Есть вещи, которые вам не понять!
— Я постараюсь.
Симона сидела у художника в номере уютного немецкого отеля. Устроители выставки не поскупились на дорогие апартаменты, конечно же, не без участия такого настойчивого агента, как Симона.
Дело, стоившее ей почти полгода труда, готово было рассыпаться по причинам, которые знал, но не хотел раскрыть ее клиент, будущий гений. Его работы она собиралась увековечить в изображениях на кузнецовских блюдах. Это был очередной проект Симоны, сейчас она работала над ним.
Закинув ногу на ногу, девушка нервно курила. Светлая челка косо падала ей на лоб, и она то и дело поправляла ее, привычным жестом откидывая с глаз. Симона не слыла красавицей, но, как все француженки, обладала неповторимым обаянием. Было в ней что-то неуловимое и притягательное: тонкие черты лица, живые серые глаза, изящная фигурка. Как подобает людям, имеющим отношение к искусству, а точнее, к миру западных художников, Симона одевалась с большим шармом.
Сейчас на ней был длинный, до колен, шелковый блузон, похожий на маленькое платьице. Расцвеченный серо-бирюзовыми маками блузон точно совпадал с цветом ее глаз. Вся она выглядела как хорошо выполненная абстрактная картинка — из тех, что вешают в комнатах отдыха. Стройные ножки облегали аккуратные башмачки, доходящие до щиколотки.
Живая, участливая, эмоциональная, она с таким воодушевлением отдавалась работе и так старалась изменить судьбу Игоря, что он был тронут и немного смущен.
— Я смотрела сегодня его работы, — возмущалась Симона. — Он бездарь! Его картины — примитивная компиляция, все содрано с чужих работ. Любому, даже неспециалисту это видно невооруженным глазом. А ваши работы без проблем прошли все предварительные отборы, и вдруг…
— Да, с гением вам явно не повезло! — Игорь невольно подлил масла в огонь.
— Неправда, мне очень повезло, — взвилась Симона. — Все признали ваш талант! Вы будете знаменитым! Вы… вы… — Вдруг ее губы задрожали.
Игорь растерялся:
— Симона, только, пожалуйста, не расстраивайтесь так. Я, наверное, действительно плохой объект для агента.
— Нет, хороший, вы замечательный объект, — уже со слезами на глазах прорыдала француженка.
Этого он не мог вынести. Огорчившись, что послужил причиной слез девушки, Игорь вытащил носовой платок и, вытирая крупные, точно жемчужины, капли, стал уговаривать ее, как ребенка:
— Перестань, пожалуйста! Никто не стоит твоих слез! — Игорь даже не заметил, что перешел на «ты». Желая успокоить Симону, он невольно обнял ее, и она, благодарно прижавшись к нему щекой, разрыдалась еще громче, горько выплакивая свои обиды.