Приключения знаменитых первопроходцев. Азия
Шрифт:
Естественно, возникает вопрос, так ли уж срочно следовало во что бы то ни стало европеизировать этих прекрасных людей, которым чужды наши обычаи и которые могли бы, естественно, восстать против новых, налагаемых сходными с европейскими законами обязанностей, ибо они, возможно, заставили бы их отречься от самого духа их нации, ради желания стать похожими на других.
А теперь продолжим наше повествование.
Родители жениха, богатые торговцы шелком из Иокогамы, владели в получасе езды от города, неподалеку от домишка Митани, в прекрасной «долине Миссисипи», очаровательной японской виллой.
Согласно древним обычаям страны там и должно было состояться бракосочетание их сына.
В назначенный день
Было чудесное апрельское утро; с приходом весны природа расцвела; вдалеке, в небольшой рощице, виднелись сотни разноцветных флажков, развевающихся на ветру, и оттуда уже доносились веселые звуки сямисена. Вскоре за поворотом дороги показался маленький йосики, расцвеченный флажками, вымпелами, фонариками и гирляндами.
Когда офицеры ступили на землю, а вернее, на белые татами, расстеленные перед домом, большинство гостей, явившихся перед ними, уже заняли свои места в большом зале, красочно убранном для предстоящего торжества.
Двое друзей жениха, выбранные им, с большой помпой отправились за невестой к ее родителям; ждали только ее; но вот наконец показался запыхавшийся «бэтто», то есть вестник, посланный им навстречу; а вот и она сама, королева дня.
В то время как в доме завершаются последние приготовления к торжественной встрече новобрачной, двое «кодзукаи» (слуг) — мужчина и женщина, с факелами и ступами для риса, становятся в почетный караул по обе стороны входной двери.
В тот момент, когда новобрачная переступает порог своего нового дома, рис из двух ступ пересыпается в один общий сосуд, символизируя материальный достаток и прилежание в работе, а факелы — символ пылкой любви — соединяются, образуя одно пламя.
Эти знаки мистического единения чрезвычайно трогательны. Но, как заметил повествователь, едва соединившись, оба факела внезапно гаснут без всякой видимой причины, в чем суеверный наблюдатель мог бы усмотреть намек на весьма недолгое супружеское счастье.
Невеста, принаряженная, с головой, прикрытой длинной белой шелковой вуалью, дрожащая как былинка, входит в дом, полный гостей. Отец жениха торжественно подводит бедняжку к почетному месту, отведенному для нее на время церемонии, в то время как юноша незаметно усаживается на более скромное место, опустив очи долу.
На возвышении пола парадной залы установлены многочисленные подносы; на одном покоится клетка с двумя трясогузками, символом верности и душевной чистоты, на других — рыба, птица, всевозможные пироги, два сосуда с саке, три поставленные одна на другую чаши и, наконец, спиртовка для подогрева саке.
Пока девушки симметрично располагают на столе эти символические яства, женщины окружают новобрачную и увлекают ее в отдельную комнату, чтобы довести до совершенства ее свадебный туалет и, разумеется, дать полезные советы по поводу ее новых обязанностей.
Когда с этой важной процедурой покончено, все возвращаются в общий зал; две матроны берут сосуды с саке, каждый из которых прикрыт бумажной бабочкой, разных полов, разумеется; об этом различии японцы помнят всегда, даже при изготовлении картонных кукол. Бабочка-самка располагается на полу, а ее партнер — рядом.
Как только сосуды оказываются вскрытыми, старшая из матрон берет по одному из них в каждую руку; другая женщина берет чайник; саке из обоих сосудов смешивается и с величайшей осторожностью водружается на горячую печку, именуемую чибачи; как только жидкость закипает, та из женщин, которая сливала саке из двух сосудов в чайник, берет поднос с тремя составленными чашками, наполняет верхнюю и протягивает жениху. После чего начинаются нескончаемые возлияния; жених и невеста выпивают по девять чашек саке, которые они поочередно поглощают по три кряду, сначала выпивая первую, затем — вторую и, наконец, третью. Все это происходит так быстро, что оба офицера, озабоченные столь частыми возлияниями, начали уже беспокоиться, не упьются ли новобрачные до конца церемонии. Однако их очаровательная маленькая подружка О-Хана успокоила их, объяснив, что если согласно обычаю и следует выпить определенное количество чашек, то совсем необязательно их каждый раз наполнять и, следовательно, новобрачные едва ли выпили больше полсклянки саке.
Кстати, саке представляет собой довольно безвредный напиток. Это разновидность очень слабой водки, приготавливаемой из риса и сильно разбавленной водой; чтобы опьянеть, ее надо выпить изрядное количество, поэтому пьяный японец — большая редкость; и если обитателю Страны восходящего солнца и случается быть слегка навеселе, то ведет он себя при том настолько пристойно, что это заставило бы покраснеть пьяниц нашей страны, если, конечно, они еще не разучились это делать.
Следует, однако, признать, что подобная сдержанность и трезвость не были характерны для прежней Японии. Считается даже, что когда-то, согласно одной из легенд, виноградники были распространены здесь повсеместно, и божественное вино — будо-но-саке — пользовалось таким успехом, что тогдашний суровый тайгун, напутанный повальным пьянством, издал указ об уничтожении виноградников по всей империи, разрешив иметь лишь один куст на семью. Впрочем, как известно, в легендах много преувеличений, так что не всегда им можно верить.
Этот указ, сколь бы правильным он ни казался на первый взгляд, оказался тем более ошибочным, что вино никогда не являлось причиной падения народных нравов, и если судить по винограду, потребляемому в настоящее время японцами, то вино из него должно было бы быть великолепным.
Сегодня умное и образованное правительство микадо вступило на путь подлинного прогресса. Оно приняло специальные меры по развитию сельского хозяйства и распорядилось разбивать виноградники повсюду, где это только возможно; поэтому, добавляет рассказчик, я надеюсь, что через несколько лет мы смогли бы уже вкусить этого божественного напитка, который, если верить легенде, веков пять-шесть тому назад едва не погубил Японию.
Как бы то ни было, но первая часть свадебной церемонии закончилась; в ожидании второго акта, пока каждый беседовал со своим соседом по столу, закусывая печеньем, дабы поддержать аппетит, готовилось настоящее свадебное угощение, для которого столы накрывались в том же зале.
Оно состояло из трех перемен блюд: первая была из семи блюд, вторая — из пяти и третья — из трех.
Какая радость для Господа, если он, подобно поэту, предпочитает нечетные числа!.. Numero Deus impare gaudet [283] … Поскольку следует заметить, что все, что было связано с этой торжественной церемонией, повторялось три, пять, семь и девять раз.
283
Нечетное число угодно Богу (лат.).
Это свадебное пиршество, не оставившее бы равнодушным и самого Пантагрюэля, отличалось особенным разнообразием рыбных блюд и продержало приглашенных за столом до трех часов пополудни. Несмотря на обильные возлияния, за столом царило веселье и приятная атмосфера. Затем последовала череда речей, посвященных данному событию; наконец появились певцы и танцоры. Присутствующие заметно оживились, оставаясь при этом в строгих рамках приличий. Песни представляли собой восхваления новобрачных, пожелания благополучия, плодовитости, безоблачного счастья и любви. Танцы, гораздо более экспрессивные, на взгляд европейцев, нежели музыка, в которой они не очень-то разбирались, изображали с большой достоверностью различные этапы супружеской жизни.