Прикованная
Шрифт:
Елена удивилась такой памятливости:
– Давайте лучше займёмся делом, Вера, а не обсуждением больных и их родственников.
Они засели за скучную бумажную волокиту, и будничный день покатился шершавыми минутами к вечеру.
– Лена-Лена-Лена, – приятель-анестезиолог Миша скрестил руки на груди, глядя, как она подходит к своей машине, – и отчего твой прекрасный букет потащила домой Верочка?
Елена нахмурилась и отмахнулась:
– Слушай, не начинай, и так день дурацкий.
– Ого! – Миша прислонился к
Кажется, он был всерьёз обеспокоен.
– Да что ты с букетом этим! – вспылила Елена.
– Да ладно, ладно, – он примирительно развёл руками, – ты же знаешь, я ничего…
– Знаю. – Она вздохнула и оперлась о капот своего авто.
– Не первый же это букет от родственника пациентки в твоей жизни.
– Не первый и, скорее всего, не последний, но… – она задумалась, – эта идиотка Верочка дала ему мой личный номер телефона, и теперь он мне строчит послания.
– Хоть не любовные? – усмехнулся Миша.
– Да ну тебя, – Елена встала, – не нравится мне это всё. Как-то… – Она подыскивала слова.
– Назойливо?
– Гм… да вроде и нет, но… ты знаешь, – Елена смотрела на своего давнего приятеля, пытаясь почувствовать и выразить то, что беспокоило её изнутри, – но в то же время да. Странный он какой-то, ведёт себя не то чтобы нагло, а…
– Почти, – подсказал Миша.
– Вот именно, вроде не переходит границу, но…
– Так, может, он просто в тебя влюбился?
– Ой, я тебя умоляю! – Елена скривилась.
– А я вот и не шучу, – неожиданно серьёзно сказал Миша, – ты красивая женщина, лечащий врач его матери, почти бог, а он молодой мужик – в общем-то, очаровательное сочетание. Просто будь внимательнее с этим.
– В каком смысле? Что значит внимательнее?
– Ну, не знаю, – он неопределённо повёл в воздухе руками и заговорил нарочито менторским тоном: – В нашей психически нездоровой среде нередко встречаются такие же психически нездоровые элементы, которые норовят проявить это самое психическое нездоровье во всей его сумасшедшей красоте.
Елена выдохнула и улыбнулась:
– Ладно, шутник, поехала я домой.
– А как я уже сказал, я совсем не шучу, – он снова посерьёзнел, – просто береги себя, Лен.
Она открыла дверцу своей машины:
– Спасибо тебе, Миш, буду обязательно.
Села и включила двигатель.
– Елена Васильевна, Елена Васильевна, – Верочка едва не бежала по коридору, – погодите, там… эти Дубовец, э-э-э… Дубовцы пришли.
– Кто? – Елена торопилась на консилиум и не понимала, о чём говорит её помощница.
– Ну, помните, вы их на два часа назначили. – Медсестра ускорила шаг. – Ну, тот заикающийся парень с…
Елена остановилась:
– Сегодня четверг?
Верочка едва в неё не врезалась, но успела затормозить:
– Да. В вашем расписании. На два часа дня.
– Гм… да… – она смотрела в одну точку, пытаясь сложить в уме эту головоломку, потом перевела взгляд на Верочку: – Что же вы мне не напомнили? Ни вчера, ни утром?
– А я… – медсестра покраснела, – я тоже забыла.
– Ладно, – Елена поняла, что ругаться без толку, только время тратить, – так… отмените, гм… нет, не надо. Тогда вот, – она всучила Верочке папку, – отнесите это Островскому, скажите, что у меня экстренный вызов и я приду как смогу, если смогу. Хотя нет, просто скажите, что приду обязательно и постараюсь побыстрее.
– Хорошо. – Верочка захлопала ресницами, идти к главврачу и говорить, что доктор Киселёва опоздает, ей совсем не хотелось, но другого выхода не было.
Подходя к кабинету, Елена выбросила из головы грядущий консилиум и сосредоточилась на будущем разговоре.
– Здравствуйте, – она открыла кабинет, – проходите, пожалуйста.
С кресел в холле поднялась исхудавшая до прозрачности женщина, раза в два меньше той, которую помнила Елена по прошлой выписке. Одежда, явно на несколько размеров больше, висела на ней как на вешалке, лысую голову покрывала круглая тканевая шапочка.
Желтоватая кожа скульптурно обтягивала выступающие скулы, Елена мельком подумала, что, наверное, когда-то она была красивой. Рядом шёл молодой мужчина, среднего роста, в растянутой толстовке. Он бережно поддерживал её под локоть и смущённо смотрел себе под ноги.
Как только они сели на стулья для посетителей, Елена встретилась взглядом со Светланой Афанасьевной – прозрачным и пустым. Её глаза почти без ресниц на исхудавшем лице казались огромными и яркими.
«Она умрёт, – доктор посмотрела на сына пациентки и взяла пухлую папку, которую тот ей протягивал, – она точно умрёт».
Елена зябко передёрнула плечами, ей показалось, что тени в кабинете вдруг стали отчётливее и резче, а воздух холоднее и плотнее. Чужая смерть незвано пришла и вольготно расположилась, праздно зевая шакальей пастью, выжидая… Как бы говоря каждому: «Я здесь. Я прихожу, когда хочу. И могу прийти за тобой».
Плечи ссутулились. Доктор листала принесённую Иваном карту, понимая, что оперировать бессмысленно, метастазы почти везде. Остаётся тяжёлое лечение, способное хоть немного отсрочить неизбежное.
Она захлопнула карту, выпрямилась, улыбнулась и… начала говорить округлые, уже почти заученные фразы о том, что нужно верить в то, что выздоровление возможно на любой стадии, что настрой самого пациента – это половина дела… и так далее и так далее…
– В-вы будете оперировать? – Иван её перебил, спросив довольно резко.
– К сожалению, уже невозможно, просто невозможно, метастазирование слишком обширное. Я бы и хотела вас хоть чем-то порадовать…
– Доктор, сколько? – голос женщины тихо, но отчётливо прошелестел в кабинетной тишине.