Приложения (Властелин колец)
Шрифт:
— Как же нам быть? — сказал он. — Шли мы долго, прошли много. Может быть, пока не будем выходить из леса, спрячемся где-нибудь и переночуем?
— Незачем прятаться в темноте, — сказал Горлум. — Днем пусть прячутся хоббиты, да, днем.
— Да ладно тебе! — сказал Сэм. — Отдохнуть-то все равно надо, хоть до полуночи, а потом уж потащимся в темноте, коли ты и правда дорогу знаешь.
Горлум нехотя согласился, и они побрели вслед за ним назад по бугристой опушке, забирая к востоку. Он опасался ночевать на земле так близко от страшной дороги, и они надумали забраться в развилину огромного падуба, под густую сень пучка ветвей: устроились
Проснулся Горлум, должно быть, немного за полночь. Они вдруг увидели два бледных, мерцающих огня. Он вслушался и принюхался; хоббиты давно заметили, что так он определял время ночью.
— Мы отдохнули? Мы хорошо поспали? — спросил он. — Тогда пошли.
— Не отдохнули и не поспали, — проворчал Сэм. — Надо, так идем.
Горлум спрыгнул с дерева сразу на карачки, хоббиты медленно слезли. Он повел их вверх по склону на восток. Стемнело так, что они чуть не наталкивались на деревья. Идти в темноте по буеракам было трудновато, но Горлума это не смущало. Он вел их сквозь кустарник и заросли куманики, огибал глубокие овраги; иногда они спускались в темные кустистые ложбинки и выбирались оттуда, а восточные скаты становились все круче. Оглянувшись на первом привале, они увидели, что лес остался далеко внизу, он лежал огромной тенью, словно сгустившаяся темнота. Темень еще гуще наползала с востока, и меркли без следа крохотные мутные звездочки. Потом из-за длинной тучи выглянула заходящая луна в мутно-желтой поволоке.
Наконец Горлум обернулся к хоббитам.
— Скоро день, — сказал он. — Надо хоббитцам поторопиться. Здесь днем нельзя на открытых местах, совсем нельзя. Скореиньки!
Он пошел быстрее, и они еле поспевали за ним. Началась большая круча, заросшая утесником, черникой и низким терном; то и дело открывались обугленные прогалы — следы недавнего огня. Наверху утесник рос сплошняком: высокий, старый и тощий понизу, он густо ветвился и осыпан был желтыми искорками-цветками с легким пряным запахом. Хоббиты, почти не пригибаясь, шли между шиповатых кустов по колкой мшистой подстилке.
Остановились на дальнем склоне горбатого холма и залезли отдохнуть в терновую заросль: глубокую рытвину прикрывали оплетенные вереском иссохшие узловатые ветви-стропила, кровлей служили весенние побеги и юная листва. Они полежали в этом терновом чертоге. Устали так, что и есть не хотелось, выглядывали из-под навеса и дожидались дня.
Но день не наступил: разлился мертвенно-бурый сумрак. На востоке под низкой тучей трепетало багровое марево — не рассветное, нет. Из-за бугристого всхолмья супились кручи Эфель-Дуата, стена ночного мрака, а над ней черные зазубренные гребни и угловатые вершины в багровой подсветке. Справа громоздился еще чернее высокий отрог, выдаваясь на запад.
— В какую нам сторону? — спросил Фродо. — Там что, за этим кряжем, логовина Моргула?
— А чего примериваться? — сказал Сэм. — Дальше-то пока не пойдем, все-таки день, какой ни на есть.
— Может быть, пока и не пойдем, может быть, и нет, — сказал Горлум. — Но идти надо скорей — и поскорее к Развилку, да, к Развилку. Хозяин правильно подумал — нам туда.
Багровое марево над Мордором угасло, а сумрак густел: чадное облако поднялось на востоке и проползло над ними. Фродо и Сэм
— Мышкует небось, — сказал Сэм и зевнул. Был его черед спать, и сон его тут же сморил. Ему снилось, что он возле Торбы-на-Круче и чего-то он такое ищет на огороде, но тяжко навьючен и чуть землю носом не бороздит. Там все почему-то заросло и как-то запаршивело: сплошные репьи да купыри, аж до нижней изгороди. «Работенки невпроворот, а я, как на грех, уставши, — приговаривал он и вдруг вспомнил, что ему надо. — Да трубку же!» — сказал он и проснулся.
— Вот дубина! — обругал он себя, открыв глаза и раздумывая, с чего бы это он валяется под забором. Потом сообразил, что трубку искать не надо — она в котомке, а табаку-то нет — и что он за сотни миль от Торбы. Он сел. Было темным-темно. Ишь, хозяин додумался: не будить его до самого вечера! — Это вы совсем не спали, сударь? — строго сказал он. — Времени-то сколько? Вроде уже поздно.
— Нет, не поздно, — сказал Фродо. — Просто день становится все темнее. А так-то и за полдень, поди, еще не перевалило, и проспал ты не больше трех часов.
— Интересные дела, — сказал Сэм. — Это что ж, буря собирается? Такой бури небось еще и на свете не бывало. Не худо бы забраться куда и поглубже, а то вон веточками прикрылись. — Он прислушался. — Что это, гром, барабаны или так просто тарахтит?
— Не знаю, — сказал Фродо. — Уж давно затарахтело. То будто земля дрожит, а то словно кровь стучит в ушах.
Сэм огляделся.
— А где Горлум? — спросил он. — Неужто не приходил?
— Нет, — сказал Фродо. — Ни слуху ни духу.
— Ну, невелика потеря, — сказал Сэм. — Такой кучей дерьма я еще никогда не запасался в дорогу. Это надо же, сто миль провисеть на шее, а потом запропаститься, как раз когда в тебе есть нужда, хотя какая в нем нужда — это еще вопрос.
— Ты все-таки не забывай Болота, — сказал Фродо. — Надеюсь, ничего с ним не стряслось.
— А я надеюсь, что он ничего не затевает или хотя бы не угодил, как говорится, в хорошие лапы, а то нам крутенько придется.
Опять прокатилось громыхание, гулче и ближе. Земля под ними задрожала.
— Куда уж круче, — сказал Фродо. — Вот, наверно, и конец нашему путешествию.
— Может, и так, — согласился Сэм, — только мой Жихарь говорил: «Поколь жив, все жив» — и добавлял в придачу: «А не помрешь, так и есть захочется». Вы перекусите, сударь, потом на боковую.
«Хошь — день, а не хошь — как хошь», — говорил себе Сэм, выглядывая из-под тернового укрытия. Бурая мгла превращалась в бесцветный непроницаемый туман. Стояла холодная духота. Фродо спал беспокойно, ворочался и метался, бормотал во сне. Дважды Сэму послышалось имя Гэндальфа. Время тянулось по-страшному. Наконец Сэм услышал за спиной шипение и, обернувшись, увидел Горлума на карачках; глаза его сверкали.
— Вставайте, вставайте! Вставайте, сони! — зашептал он. — Вставайте бысстренько! Нельзя мешкать, ниссколько нельзя. Надо идти, надо выходить сейчас. Мешкать нельзя!
Сэм недоуменно взглянул на него: перепугался, что ли, или так гоношится?
— Прямо сейчас? Чего это ты вскинулся? Еще не время. Еще и полдничать-то не время: в порядочных домах даже на стол собирать не начали.
— Глупоссти! — засипел Горлум. — Мы не в порядочных домах. Время уходит, время бежит, потом будет поздно. Мешкать нельзя! Надо идти! Вставай, хозяин, вставай!