Приметы любви
Шрифт:
Лиззи растерянно молчала. Кроме имени и того факта, что он служил в Индии, она про Эдвина за время их прогулки не узнала ничего. И голове девушки снова всплыли пропавшие было вопросы.
Поскальзываясь и приседая, Пэт спускалась с косогора и кляла себя за неуемное любопытство, но вернуться назад уже не могла. И упрямство не позволяло, и здравый смысл — подняться по пологой дороге будет гораздо легче.
В очередной раз оступившись, девушка уцепилась за чахлый кустик, ободрала ладонь, ойкнула, отпустила веточку и боком съехала по мокрой траве на подоле платья.
Вскочив на ноги, она первым
Цыганские кибитки располагались справа, у излучины, отгороженные с одной стороны водой и узкой полосой песка, а с другой — спускающимися с крутого берега колючими кустами. Со становища не доносилось ни звука, но Пэт понимала, что жизнь замерла лишь с ее появлением.
Сама-то она цыган не боялась, с детства зная, что злые языки могут оговорить любой народ. Правда, и настоящего табора еще никогда не видела, потому и бросилась в прямом смысле сломя голову поглазеть на диковинку.
Воображение рисовало красивых женщин и цветастых нарядах, дрессированных медведей с музыкальными инструментами в лапах, пегих пони с плюмажами на головах, танцующих вальс и отбивающих чечетку, и нарядные шатры с зазывалами на входе. Она даже заготовила несколько монеток — отплатить гадалке, но теперь, при виде унылого запустения, испытала настоящее разочарование.
На растянутых кольях сушились какие-то тряпки, потухший костер был закидан жалким мусором, два фургона, стоящие поодаль, хотя бы имели немного загадочный вид благодаря росписи и резьбе по дереву, но остальные «дома» — наспех сооруженные шалаши, — казалось, вот-вот снесет ветер. Несколько бурых лошадок вяло щипали скудные клочки травы, сохранившиеся на прибрежной почве.
Пэт обошла покосившуюся тележку, наполненную точильными брусками разного размера, перевернутую недоплетенную корзину и в нерешительности остановилась перед крытым фургоном.
«Постучать или нет? Не съедят же они меня. А так я выгляжу глупо — скатилась с горы, потопталась и ушла…»
Деревянная дверь из нескольких, соединенных сияющими кольцами планок скрипнула и откинулась в сторону. В торце телеги стояла немолодая женщина в массивных юбках с оборками, выглядывающих друг из-под друга. Плотный корсаж еле сдерживал крупную фигуру, а просторная блуза с большим вырезом и пышными плечами подчеркивала стать цыганки. Голову покрывала диковинная шаль, расписанная мифическими животными, и растерянная девушка уставилась на нее, позабыв правильные манеры. Не могла нормальная женщина носить подобное — это же не платок, а целое покрывало на кровать, в него десяток таких, как Пэт или Лиззи, завернуть можно, а цыганке — вроде и не велико даже. Великанша с сонным любопытством смотрела на девушку без тени раздражения ли дружелюбия.
— Молодая мисс заблудилась?
— Нет-нет, я… — Пэт отважно задрала подбородок и выпалила: — Зашла спросить, не нуждаетесь ли вы в чем-нибудь.
Женщина склонила голову набок, словно увидела что-то, не столько требующее внимания, сколько выделяющееся на общем фоне.
— А ты бы хотела помочь нам, девочка? — спросила она, по-мужски разведя колени и при саживаясь на корточки.
Теперь цыганка глядела Пэт прямо в глаза.
— Я живу тут… Неподалеку. И если вы голодаете… — она на миг запнулась, подыскивая подходящее слово, и женщина вдруг громогласно расхохоталась.
— Цыпленок… — сказала она, отсмеявшись. — Сущий цыпленок. Перелицованное платье, дорожные башмаки, старомодная прическа… Воспитывалась в монастыре или у старой девы?
Патриция нахмурилась и собралась уже гневно отчитать цыганку за фамильярность и проявление неуважения к памяти Дорис, но та неожиданно тихо добавила, то ли сама для себя, то ли чтобы не сильно
— Впрочем, от хорошей жизни ты бы к нашим старым перечницам не попала. Славная и добрая девочка, — снова сменила она тему, — жаль, что сиротка. Сиротам трудно жить, трудно… Эй, Янок, Ранко!
Цыганка обернулась и постучала по стенке фургона, подзывая к себе кого-то.
Пэт и глазом не успела моргнуть, как изнутри показались две чумазые мордочки, с любопытством уставившиеся на нее.
— Смотри, принцесса! — сказал один.
— Нет, королевна! — воскликнул второй.
— Мальчики! — с упреком произнесла цыганка и добавила несколько слов на певучем и громком языке.
— Ай, тетя Гало! — Мальчишки были ненамного младше Пэт, лет двенадцати-тринадцати, но ростом сильно отличались от нее: маленькие, юркие и тощие, похожие на индусов, но более подвижные и иначе одеты. — Мы не дразним ее, мы рады ее видеть, — проговорил один.
— А чего она такая серьезная? — поинтересовался второй и неожиданно так по-взрослому оглядел девушку, что Пэт порадовалась отсутствию кошелька и украшений.
— Знакомиться пришла, — пояснила тетя Гало и обратилась уже к Патриции: — Только у нас сегодня нет никого. Влад, глава рода, уехал на ярмарку вместе со всеми взрослыми. Лагерь караулить лишь я осталась, да мальчишки вот со мной. Наказанные за проделки.
— Да я не брал…
— Я не продавал… — одновременно заканючили ребята, и Пэт показалось, что они похожи на любых английских мальчиков: такие же непослушные и любят приврать.
— Ладно уж вам, — миролюбиво произнесла цыганка, — теперь чего спорить? Сейчас бы на ярмарке со всеми были, а не корзины целый день вязали да ножи точили.
Она кивнула в сторону точильной тележки и недоделанной корзины, и Пэт поняла, что прерванная работа принадлежит Яноку и Ранко.
— Да мы сделаем, — захныкал Янок, тот, что был повыше и с совсем уж лукавыми глазами.
Ранко же гримас вроде и не строил, но съежившимся видом и поникшими плечиками сердце тети Гало тронул.
Она вошла в фургон и вынесла оттуда три лепешки — по одной Яноку, Ранко и Пэт. Потом показала алую ленту, что прятала за спиной, и, теперь уже смущаясь сама, пояснила, что хочет подарить девушке что-то вроде амулета.
Не в силах сопротивляться своеобразному гостеприимству цыган, Патриция Беккет позволила завязать на своей шее шелковый шарф съела кусок плоского пресного хлеба и вслед за ребятами, показывающими кратчайшую дорогу вернулась прямо к дому. Дав себе слово молчать о своих приключениях, чтобы не вызвать очередной шквал порицаний со стороны тетушек, она отправилась навстречу Элизабет.
К ноябрю с моря задул ледяной ветер, принесший тяжелые дождевые тучи, и пронизывающий до костей холод сократил и без того недолгие прогулки Лиззи с Эдвином. Однако девушка уже так привыкла видеть его постоянно, говорить с ним, что день без встречи с юношей воспринимала как прожитый зря. Все остальное время с лица ее почти не сходила мечтательная улыбка, вышивала Лиззи или читала. Сидя у камина вечерами, она, бывало, застывала на несколько минут, устремив взгляд внутрь себя, и даже на обращение к ней сестры или тетки реагировала не сразу. Пэт ворчала, но прикрывала свидания Лиззи. Когда однажды Элизабет попыталась заикнуться при тетке Элис о том, чтобы к ним кто-то пришел в гости, то немедленно получила суровую отповедь в обычно не свойственном той духе: «Обзаведешься собственным домом, милочка, тогда и станешь приглашать, кого пожелаешь». «А при больной тетке нечего и думать о гостях, это в высшей степени неприлично», — добавила Ребекка, входя в комнату. Девушке оставалось только вздохнуть и потеплее одеться на очередную прогулку к церкви.