Прими день грядущий
Шрифт:
– Ну? – она первой нарушила затянувшееся молчание.
– Извини, – просияв улыбкой, выдавил юноша. – Я не хотел тебя смутить. Я просто удивился, увидев тебя, Мария. Ты выглядишь так прекрасно, как… как….
– Как белая женщина, – подсказала девушка.
Люк не мог понять, насмехается ли она над ним или же дразнит.
– Ты прекрасна, Мария, просто прекрасна.
– Спасибо, – просто ответила девушка, надевая шляпу.
– Как мальчик?
– Гедеон? Хорошо. Девушки мисс Нелли страшно балуют его.
– Значит, он стал Гедеоном?
– Я решила, раз нам приходится жить
Люк рассмеялся:
– Среди христиан? Держу пари, что женщины из церкви Уолнат-Хил едва ли согласятся с этим.
– Между прочим, Нел Вингфилд приютила нас. А многие ли бы из этих женщин решились на такой шаг?
«Ни одна, – подумал Люк. – Я бы тоже не сделал этого», – признался он себе, ощутив волну предубеждения, которая накатывала на него всякий раз при мысли об индейцах.
Однако сейчас Люк неожиданно ощутил непонятное чувство вины.
– А как ты живешь? – меняя тему разговора, поинтересовался он. – С тобой хорошо обращаются?
Девушка пожала плечами.
– Много стирки, уборки, беготни с поручениями и всякого такого, – она показала на корзину, доверху наполненную лентами и цветами из магазина Троттеров.
– Так значит, условия тебя устраивают? – допытывался Люк.
– Даже если и нет, разве у меня есть выбор? – с негодованием, столь неожиданно сменившим ее ровное настроение, спросила Мария. – Очевидно, ты просто не понимаешь, Люк Эдер, как я жила раньше. Я была свободна! Я могла, если мне этого хотелось, весь день собирать цветы, могла играть с детьми из деревни, петь с ними или слушать рассказы старших…
– … могла голодать зимой или умереть от болезни, – продолжил за нее Люк.
Мария упрямо вздернула подбородок:
– По крайней мере, все, что я имела и делала, было моим.
Люк сокрушенно покачал головой:
– Мне очень больно слышать, что ты несчастна.
– А как еще я могу себя чувствовать, живя среди людей, убивших мою семью? Единственное, что помогает мне терпеть – это то, что моя мать была одной из вас и всегда хорошо отзывалась о белых. А вот Гедеон выглядит вполне счастливым. Он уже забыл, как жил раньше.
Мария пристально смотрела на Люка, удивляясь выражению его зеленых глаз, потом хрипло рассмеялась.
– Ты злишься на меня, да? – спросила она. – Потому что я не чувствую благодарности за эту жизнь, которую ты подарил мне, и тебе не позволяю испытать удовлетворение от того, что ты проявил огромное милосердие к презренной шони?
Люк схватил ее за руку:
– Мария!
Девушка снова посмотрела ему в глаза, и он замолчал, потому что многое из сказанного было правдой. Люка, действительно, разочаровало, что Мария неудовлетворенна своей жизнью. Он не хотел от нее благодарности, но почему-то ее счастье было очень важно для него.
– Возможно, тебе просто не хватает общения. Ты слишком замкнулась в себе: я впервые вижу тебя в городе.
Мария окинула равнодушным взглядом площадь и центральную улицу города.
– Для меня здесь нет ничего интересного, Люк.
– А как насчет этого заведения? – он кивнул на здание за спиной.
– Что это? – спросила девушка.
– Публичная библиотека, глупая. Люди берут там книги.
– Я бы сказала, что это ты глуп, – с жаром возразила Мария. – Я же индейская дрянь и не умею читать, – она резко повернулась и отошла в сторону.
Люк схватил ее за руку и снова повернул к себе лицом, негодуя на свою бесчувственность.
– Дай пройти, – тихим, но полным гнева голосом произнесла Мария.
– Только, когда ты позволишь мне извиниться. Я сказал глупость. Я должен был сначала подумать.
Но глаза Марии остались холодными.
– Отпусти меня, – снова попросила она. – Неужели ты хочешь, чтобы весь Лексингтон увидел тебя в компании индианки?
– Мне это безразлично, – ответил Люк. – Кроме того, ты же только наполовину индианка.
– О, понятно! – горько рассмеялась Мария. – То, что моя мать была белой, делает меня для тебя более приемлемой?! Но это не имеет никакого значения, Люк. Я воспитана как шони и до глубины своей языческой души принадлежу этому племени. Эти юбки и шляпка – единственное, что изменилось во мне. В душе же я – краснокожая и останусь ей до конца своих дней!
– Это не делает тебя хуже, Мария.
– Лжец! Я знаю, как ты относишься к индейцам!
Ее гнев оказался заразительным. Люк так резко отпустил руку Марии – почти оттолкнул, – что девушка отшатнулась назад, едва не потеряв равновесие.
– А я знаю, как я отношусь к неразумным женщинам, – в сердцах выпалил Люк. – Я их терпеть не могу!
С этими словами он повернулся и ушел. Однако его тут же охватило непонятное чувство вины, совершенно не связанное с оскорблением, которое Люк бросил в лицо Марии. Он никогда не приходил в ярость, но что-то в этой девушке не давало ему покоя, заставляя одновременно отталкивать ее и вызывая желание прижать к себе, защитить.
Люк шел стремительными шагами, взволнованный и одновременно разраженный встречей с Марией. Черт возьми, как же с ней трудно! И почему она кажется такой хрупкой и обиженной? Спокойная красота девушки только подчеркивала ее неожиданное упрямство и непокорность. Люк всеми силами старался убедить себя в том, что Мария – просто индианка, продукт какого-то дикого наследия, породившего воинов, укравших Ребекку, но – тщетно. Старайся – не старайся, он не мог объединить ее с безликим ненавистным народом, она стала для Люка слишком настоящей, слишком близкой…
Прислонившись к зданию, называемому публичной библиотекой, Мария смотрела, как уходит Люк, сердитым жестом запустив пятерню в рыжие волосы. Высокий, широкоплечий, он легко нес свое сильное тело и выглядел, как сказали бы девочки мисс Нелли, просто шикарно. А эти прямые черты лица, уверенные манеры, улыбка, от которой подкашиваются ноги…
Боже, одернула себя Мария, Люк ведь ненавидит индейцев! Тем не менее, казалось, он ищет ее расположения. Подумав об этом, Мария презрительно улыбнулась: она не верила в искренность предлагаемой им дружбы. Да, очевидно, пока Мария будет изменять дикой, беспокойной крови шони, которая бьется в ее жилах, пока будет одеваться, говорить и поступать, как белая женщина, Люк Эдер будет интересоваться ею. Но он льстит себе, если считает, что достоин этого.