Примкнуть штыки!
Шрифт:
– Кто ею командует?
– Сержант Смирнов. – И у Воронцова мелькнула мгновенная надежда. – Вам что-нибудь о них известно, товарищ лейтенант?
– Вопросы пока буду задавать я. На левом фланге вы, таким образом, действовали двумя группами?
Воронцов молчал. «Что это, – думал он, – недоверие, проверка или желание показать свою власть и подчинить своей воле?»
– Ну? Отвечайте же? – В голосе нетерпение и раздражение.
– У вас хороший одеколон, товарищ лейтенант, – сказал Воронцов и почувствовал, как скулы у него закаменели.
Кто-то из
Лейтенант переступил с ноги на ногу, кашлянул в кулак. «Нет, – думал Воронцов, – это не особисты, не заградзастава. У часового под плащ-палаткой петлицы наши, курсантские, ППУ».
– Повторяю: мы, обе группы, имели приказ удерживать просёлочную дорогу на станцию Мятлево до двенадцати ноль-ноль десятого октября. Я руководил действиями северной группы. Приказ нами выполнен. Отошли восточнее в тринадцать ноль-ноль. Потеряли одного человека убитым. Документы и оружие убитого вынесли.
– Драпанули, значит?
– Я повторяю, мы отошли в тринадцать ноль-ноль. Бой приняли в составе стрелкового полка и взвода ИПТАП.В бою уничтожено два танка, три бронетранспортёра и до ста человек живой силы противника. Сведений о второй группе не имею. Каждая из групп действовала автономно.
– Ну да, – буркнул лейтенант, скрипнул ремнями и начал осматривать бойцов Воронцова.
Взошла луна. Она отражалась на снегу, и предрассветная мгла сразу просветлела, будто отстоявшаяся вода. Лица бойцов, лейтенанта и часового в этом сиянии белели, как береста.
– Товарищ лейтенант, я так понял, что вам что-то известно о нашей южной группе?
– Кто ею командовал?
– Я уже сказал: сержант Смирнов.
– Они вышли к нам тремя часами раньше. Двое. Сержант Смирнов и старшина. Оба ранены. – Лейтенант махнул рукой в сторону окопов, сверху затянутых плащ-палатками и потому почти незаметных на склоне горы. – Они сейчас там, отдыхают. Климов, – обратился он к часовому, – проводи и сержанта Воронцова с его людьми. Подъём в пять ноль-ноль. Оружие должно быть готово. Гранаты есть?
– Две на всех, – ответил Воронцов.
– Негусто.
– Мы вышли из боя.
– Не уверен, – угрюмо сказал лейтенант.
– Что нам предстоит?
– Утром узнаете.
– Я должен знать заранее. Чтобы знать, кого брать с собой, а кого оставить здесь.
– На задание пойдут все. Даже раненые, если они есть. Хорошо, сержант, останьтесь. Климов, проводи остальных.
Теперь, оставшись вдвоём, они сразу почувствовали себя иначе. В голосе лейтенант уже не было того металла и категоричности.
– Мост будем рвать, – сказал он. – Таков приказ.
– Какой мост? А вы разве не мост охраняете?
Лейтенант усмехнулся.
– До моста отсюда полтора километра, – сказал он, – вчера днём нас оттуда вышибли. С большими потерями. Это – чтобы ты понимал общую обстановку. Наши, третья рота, ушли к Медыни. Ваши – тоже. А нам поставлена задача отбить мост, заложить взрывчатку и взорвать его. Поскольку вы вышли в наше расположение, а проверить вас, кроме как в бою, мы не можем, отпустить тоже не можем, то пойдёте вместе с нами. Тем более что у нас не хватает бойцов в группе захвата и прикрытия. Подрывники не наши. Спецы из десантной бригады. Наша задача – убрать охрану и, пока десантники будут закладывать взрывчатку, удерживать мост. Вот так, сержант. Сейчас своим ничего не говори. Утром скажешь. Оружие, повторяю, должно быть готово. Боеприпасами обеспечим.
Лейтенант, похоже, был не совсем уверен в успехе предстоящей операции и делился с Воронцовым подробностями только потому, что, скорее всего, рассчитывал на опыт человека, побывавшего в боях. Воронцов молчал. Лейтенант ждал. Это невозможно было не почувствовать.
– Когда вы из училища?
– Вчера утром, – тут же ответил лейтенант. – Сразу на мост, в бой. Там чуть не угодили в окружение.
Уже успел повоевать, а одеколоном пахнет, как сирень на плацу.
– Ладно, сержант, идите и вы, – не выдержал молчания лейтенант. – Времени на отдых осталось мало. А вы, я вижу, с ног валитесь.
Воронцов отыскал своих в тесном окопчике, похожем на начатую траншею. Все уже спали.
– Завтра утром атакуем, – сказал он, устраиваясь между Зотом и Алёхиным.
– Что? – во сне буркнул Зот. – Куда? Куда они побежали? Сволочи…
– Ничего. Ничего, ребята, спите спокойно. Завтра утром горячую кашу подвезут, – горько усмехнулся он сам над собой, потому что никто его не слышал.
Уткнувшись в распах шинели, в своё скудное тепло, Воронцов попытался сосредоточиться, прислушаться к звукам канонады и понять, где шоссе, где мост, а где Медынь, в направлении которой им предстояло отходить после проведения операции. Но ничего не смог различить в сплошном гуле пространства, окружившего их окоп. Война гудела повсюду. И мост, и Медынь могли быть в любой стороне. «Чёрт бы его побрал, этот проклятый мост», – подумал он, вздохнул и на вздохе уснул мгновенным потерянным сном, как спят усталые дети.
Спать им пришлось недолго.
Ещё не рассвело как следует, а лейтенант уже повёл их вдоль речки Шани вверх по течению. И только уже в пути они встретились с группой Смирнова. Обнялись молча, пошли.
– Где твои люди, старшина? – спросил Воронцов старшину Нелюбина.
Старшина только рукой махнул и даже не посмотрел на него. Смирнов потрогал запёкшийся на подбородке рубец и сказал:
– Подошли… Миномётами… как дали… пулемётчики и диска расстрелять не успели. Всех накрыло.
– Тихо вы! Шестая рота… – скрипнул зубами лейтенант, пропуская их вперёд.
Воронцов вдруг вспомнил этого лейтенанта. Он командовал вторым или третьим взводом третьей роты. Лучший строевик в училище.
Остановились. Воронцов наскочил на идущего впереди Климова. На Воронцова – старшина Нелюбин.
– Что там, товарищ командир? – шепнул старшина, бледнея.
– Мост.
– Я так и знал. Дошли, значит. – Старшина вздохнул. – Вот теперь покурить бы, затянуться по-хорошему, а там… Там и на мост можно.