Примкнуть штыки!
Шрифт:
Воронцов прополз ещё немного, стараясь подальше отползти от окопа, из которого его только что отматерил пожилой, обросший чёрной бородой боец, и прильнул всем телом к сырой земле, пахнущей не то листвяной прелью, не то толовым дымом. Руки дрожали. Где его окоп, он не знал сейчас. Надо было поднять голову и оглядеться, чтобы хотя бы определить, где он находится и куда надо ползти. Но в следующее мгновение сразу четыре мины, частой неровной очередью разорвались на линии обороны полка. Послышались крики раненых. «Добрались, гады», – подумал Воронцов, прислушиваясь к воплям раненых. Особенно невыносимо
– Уй-й, ребяты-ы!.. Не мог-г-у! Добейтя-а-а!
С трудом он заставил себя оторваться от земли и пополз дальше. Он полз, и ему казалось, что ползёт он в неверном направлении, навстречу минам. Что окоп его и окопы Зота и Васяки находятся совершенно в другой стороне. Автомат, который все эти дни он так оберегал от ударов и грязи, тащился по земле. Он волок его за ремень, лишь бы не потерять.
Но направление он всё же удержал верное. Окоп его был пуст. Он ящерицей юркнул в него, подобрал ноги, сжался в углу. Отдышался. Вынул из-за пазухи гранату, сунул её в нишу.
До полудня оставалось всего несколько минут.
Мины рвались уже повсюду. Земля ходила ходуном. Оставалось ждать, когда всё это кончится и надеяться, что ни одна из мин не попадёт в его окоп.
Воронцов стоял на коленях в своём тесном ровике и судорожно сжимал в кармане медную тёплую пластинку складня. Он пытался вспомнить молитву Краснова. Хотя бы какую-нибудь фразу. Но любая фраза распадалась после очередного взрыва мины и приходилось начинать всё сначала. Ничего не получалось. Он вдруг испугался, что, если ничего не вспомнит, то этого обстрела ему уже не пережить.
Две мины, одна за другой, разорвались совсем рядом, смели маскировку с бруствера. Осколки, шипя и фырча, словно живые, злые твари, пронеслись над головой. «Куда они полетели, – ошалело подумал Воронцов, и вдруг понял, что они прилетали за ним, Санькой Воронцовым, что главная их цель – он, и только он один. – Но почему тогда они пролетели мимо? Мимо… Да потому, что они не нашли его окопа». Он ещё крепче сжал створку медного складня и торопливо зашептал первое, что пришло в голову. Ещё одна мина ударила вблизи и сыпала его комьями земли. Но и эти осколки второпях не заметили его окопа.
– Да воскреснет Бог, – всхлипывал он, уткнувшись лбом в угол окопа и стуча зубами. – И расточатся… расточатся враги Его. И да бежат от лица… от лица Его… Его ненавидящие…
Немцы скоро пойдут в атаку. Они скоро пойдут… Сейчас обработают минами наши окопы и пойдут. Точно так же они атаковали и на шоссе. Теперь мысль его была более собранной и точной. И память легче добывала из своей глубины слова молитвы:
– И расточатся враги его! И да бежат от лица его! – Лихорадочно, упорно выкрикивал он и чувствовал, как на зубах хрустит песок.
Они сейчас пойдут. Надо подниматься. Подниматься… Встать на ноги и посмотреть, что там творится. Встать…
– Встать! – закричал он и не услышал своего крика, а только звон разбиваемого стекла, как будто его колотили сейчас по всему полю перед окопами и над самими окопами и осколки стекла летели на головы бойцам, стучали по каскам и оружию…
Миномётный обстрел длился с полчаса. Мгновенно всё затихло. И тут же на правом фланге застучал станковый пулемёт. Длинными очередями с короткими, торопливыми паузами. Значит, уже пошли. И Воронцов стряхнул оцепенение. Он сразу забыл о молитве, будто и не было её в нём, и, схватив автомат, высунулся из окопа.
Пока шёл миномётный обстрел, немецкие кавалеристы, числом до взвода, обошли их правый фланг, спешились и кинулись в атаку. К счастью, пулемётчики, в самом начале обстрела предусмотрительно перебравшиеся на запасную позицию, вовремя обнаружили опасность. Кавалеристы, ещё не успевшие развернуться в цепь, всей гурьбой выскочили прямо на них. Пулемётчики открыли огонь из «максима», а подоспевшие бойцы и курсанты забросали ручными гранатами тех, кто всё же успел спуститься в овраг и пытался закрепиться в промоинах и за деревьями.
После неудавшейся атаки новая серия мин обрушилась на окопы. За нею вторая, тертья. И ветер не растащил ещё по лугу толовую копоть и вонь, как над окопами, над дымящимися воронками пронеслось:
– Командира убило!
– Бра-атцы-ы! Майора!..
Жутким, загнанным эхом отозвался этот крик в каждом окопе, в каждом ровике, где ещё дрожала жизнь. И столько ужаса было в тех возгласах, извещавших остатки полка о гибели их командира, что на мгновение стрельба затихла.
Воронцова пружиной выбросило из окопа. Пробегая вдоль опушки, он невольно обратил внимание на то, что многие окопы опустели. Только в одной из ячеек он увидел долговязого пожилого бойца, того самого, профессора, который так бережно надевал очки и просил у своих товарищей, окопавшихся рядом, тряпицу протереть затвор своей винтовки перед боем. Профессор торопливо увязывал свой сидор. Неподалёку лежал убитый. Лежал он лицом вниз, раскинув руки, головой к лесу. Воронцов бежал и лихорадочно искал глазами живых. «Почему все окопы пусты? Почему бойцы не стреляют? Где остальные? На запасных позициях? Но почему не стреляют оттуда, с запасных?» Он подбежал к НП и упал на колени. На дне развороченного окопа копошились два бойца. Сапёрными лопатами они торопливо разгребали землю в углу просторного окопа, который после прямого попадания стал ещё шире.
– Всех! Всех наповал! – Боец огляделся по сторонам и снова принялся за работу, бормоча глухим западающим голосом: – И майора, и Хромина, и Ушакова. Всех.
– Где майор Алексеев? – закричал Воронцов.
– Тут они все. Не видишь, что ли? – И перед Воронцовым выпрямился другой боец, грузный, лет тридцати, глаза злые, мутные, шинель расстёгнута. – А ну-ка, начальство, в сторонку прими…
Бойцы выкопали в углу небольшое углубление и сложили туда две пары ног, ещё какие-то обрубки, комья слипшейся окровавленной одежды, обрывки красной материи. И стали всё это торопливо закапывать.
– Где планшетка майора Алексеева? Где знамя?
– Пошёл ты, – ответил второй злым голосом и оттолкнул Воронцова лопатой. – Не видишь, что ли? Похоронить надо командира и ребят.
Подбежал профессор, положил на бруствере винтовку и принялся помогать копавшим. Лопаты у него не было, землю он загребал руками.
– Всё, профессор, уходим. – И боец сунул лопату в чехол, подхватил винтовку.
– Стоять! – закричал Воронцов. – Кто вам позволил самовольно покидать позиции? Всем – назад!