Примула. Виктория
Шрифт:
Прогуливался он обычно вечерами, заходил в таверны, разглядывал людей, останавливался на мостах через Темзу.
С одной стороны прорезываются и готовы исчезнуть сталактиты парламента, с другой — опрокинутая миска св. Павла... и... фонари... фонари без конца в обе стороны. Один город, сытый, заснул; другой, голодный, ещё не проснулся — пусто, только слышна мерная поступь полисмена с своим фонариком. Посидишь, бывало, посмотришь, и на душе сделается тише и мирнее. И вот за всё за это полюбил Александр Иванович этот страшный муравейник...
Лондон, эта столица добродетельной и, в сущности, консервативной королевы Виктории, уже сделался пристанищем эмигрантов со всех концов Европы; Мадзини, Гарибальди, Кошут [76] , да и сам Герцен, все они там
Старик Оуэн, похожий скорее на разорившегося аристократа, на меньшого брата большой фамилии, чем на плебея и социалиста, говорил Герцену:
76
...Мадзини, Гарибальди, Кошут... — Джузеппе Мадзини (1805—1872) — борец за создание единого Итальянского государства. Джузеппе Гарибальди (1807—1882) — борец за независимость Италии, сражался также за независимость южноамериканских республик. Лайош Кошут (1802—1894) — борец за независимость Венгрии.
— Я жду великого от вашей родины. У вас поле чище, у вас попы не так сильны, предрассудки не так закоснели... а сил-то... а сил-то!..
А кто посмеет утверждать, что Оуэн ошибся?! Разве в своё время Россия не создала великую державу — Советский Союз, разве не пленила идеями коммунизма весь мир, разве не простёрла своё влияние фактически на всю Восточную Европу, фактически на весь Балканский полуостров?.. Было дело!..
Альберт мечтал о новом доме. Это не будет королевская резиденция, наподобие Букингема; в Букингеме Альберту неуютно; Букингем словно бы постоянно напоминает Альберту всем своим видом о том, что Альберт в этой стране — по сути никто, муж королевы, принц-супруг! И это в Англии, где мужчина — традиционно — глава, глава семьи, столп общества, повелитель своей жены... Нет, нет, нет, не Букингем!.. Но и не Осборн. В Осборне Виктория и Альберт всё же чувствуют себя королевой и принцем, хотя с самого начала своей частной жизни в Осборне они внушали себе, что здесь-то они — у себя дома, здесь они — обычные муж и жена!.. Нет, не Осборн...
Несколько поездок в Шотландию определили решение Альберта. Зелёные леса, высокие горы, пьянящий чистотой воздух, яркие краски природы... Здесь он и Вики будут оставаться наедине с детьми, здесь их жизнь наконец-то сделается истинной частной, семейной жизнью!..
Ведь Шотландия так отдалена от Лондона, да, в сущности, и от самой Англии. Но жилища шотландских лордов были не по душе принцу. Эти суровые феодальные крепости, щетинившиеся бойницами, эти сумрачные залы, эти винтовые лестницы, — всё это никакого отношения не могло иметь к мирной, частной, семейной, современной уютной жизни! Эти замки возможно было осаждать, брать приступом, защищать; возможно было броситься с высокой башни, возможно было мчаться верхом, спасаясь от погони, выскакав отчаянно из ворот... Но жить?.. Жить рядом с тенями Джеймса Босуэла и Марии Стюарт?... О нет!..
Для нового дома выбрана была живописная местность — Бэлморал. Здесь Виктория и Альберт проводили время с детьми, играли в крокет, устраивали пикники. Здесь, в комнатах, где жила семья, ничто не напоминало о дворцовой обычной обстановке, не было и следа королевской роскоши. В этих комнатах разместилась, казалось, обычная и счастливая буржуазная семья. В столовых и гостиных на стенах — простые для восприятия пейзажи, оленьи головы — тщательно сделанные чучела — глядят со стен стеклянными глазами — в Бэлморале принц Альберт часто отправляется на охоту... Времена, когда королей окружали не только расточительницы-фаворитки и жестокие временщики, но и гениальные художники, те времена безвозвратно удалились в вечность. Теперь семейная жизнь королевской семьи, вкусы королевской семьи, — всё это является идеалом отнюдь не богемных живописцев и развратных аристократов, но приличных буржуа с их понятиями о благопристойности. И, в сущности, это очень даже хорошо! Страна научилась, хорошо научилась быть нравственной. Для большинства людей,
Замок Бэлморал по виду напоминал всё же старинную крепость. Но он уже не был настоящей крепостью, на стенах которой мелькают в лунном свете кровавые призраки мятежных баронов. Бэлморал являлся крепостью романтической, он был игрой в крепость, игрой в романтику.
Внутри было уютно, внутри праздновали победу простые буржуазные вкусы. Альберту нравилось в Шотландии, в огромной прихожей замка теперь висел его портрет в шотландском народном костюме. Мебель была уютно обита клетчатой материей. На стенах — дагерротипные — в золочёных рамочках — фотографии детей — кудрявых, в локончиках, в пышных платьицах и панталончиках — прекрасных буржуазных детей...
Вечная «Таймс» тотчас же откликнулась на новоселье королевской семьи карикатурой, изображающей принца Альберта в шотландской клетчатой юбочке, в килте. Однако... вероятно, именно потому, что в Англии давно уже позволено газетам помещать карикатуры на королей, монархия в этой стране благополучно продолжает своё существование!..
Но втайне принц не был настолько уж буржуазен. Конечно, в Бэлморале выдавалось много дней, когда семья в сопровождении нового камердинера принца, настоящего шотландца Джона Брауна, проводила время среди яркой природы, на свежем воздухе. Дети весело бегали и перекликались. Вики, мать семейства, уверенная в себе, счастливая, собирала домашних, собственноручно вынимала из корзины кружки, тарелки, бутылку имбирного эля, ветчину, холодного цыплёнка, пироги... Но выдавались и другие дни, когда принц просыпался поздно, далеко за полдень; звонил, и тотчас, бесшумно ступая (он, оказывается, умел ступать бесшумно!) в отдельную спальню входил Джон Браун, неся перед грудью поднос с чашкой чая и кипой газет. Это был фарфоровый старинный поднос — севрский фарфор...
Джон Браун раздвигал зелёные шёлковые портьеры на блестящей синей подкладке, закрывавшие три высоких окна.
— Вы сегодня хорошо выспались, мистер? — спрашивал верный слуга запросто.
— О да! — принц подавлял зевок и спрашивал: — Который час, Джон?
— Четверть второго, мистер.
— Как поздно!..
Альберт садился в постели и, попивая чай, разбирал газеты. В одиночестве он праздновал короткое время мужской свободы, столь необходимой для отца семейства, то есть периодически необходимой!..
Принц вставал и, накинув кашемировый халат, расшитый шёлком, отправлялся в свою ванную комнату, облицованную ониксом. Холодная вода освежала...
Уже одетый он шёл в библиотеку и садился за круглый столик у раскрытого окна, где уже был сервирован лёгкий завтрак на французский манер. День стоял чудесный. Тёплый летний воздух был насыщен пряными ароматами. В комнату влетала пчела и, жужжа, кружила над стоявшей перед Альбертом синей китайской вазой с поставленными в неё жёлтыми розами. Принц чувствовал себя совершенно счастливым...
Джон Браун подавал кофе. После завтрака принц вставал из-за стола, закуривал папиросу и растягивался на кушетке...
Вики и дети были в Лондоне. Но он не скучал. В конце концов им также необходима некоторая степень свободы от него, от мужа и отца!..
Сегодня он не занимался делами, сегодня — никаких бумаг, никаких документов!..
Сегодня был день прогулки по окрестностям Балморала, долгой, одинокой, основательной прогулки. Полное одиночество. Принц так никогда и не узнал, что верный Джон Браун крадётся поодаль, бдительно охраняя своего господина. Но этот Джон Браун, ворчливый, независимый, обладавший в высшей степени чувством собственного достоинства, нисколько не раболепный, но исключительно верный, всё более и более нравился принцу. Джон Браун решительно не позволял Альберту совершать одинокие прогулки верхом. Но, странным образом наделённый удивительным тактом, Браун всегда ехал вслед за принцем, держась в отдалении, на определённом расстоянии.