Примула. Виктория
Шрифт:
Англия...
...Свой рай по сердцу выбирай, А я, с судьбой не споря, Люблю мой край, мой дивный край, - Да, Сассекс мой у моря! Не украшают ни сады, Ни ласковые рощи Китообразные гряды — Один терновник тощий! Зато — какая благодать! Просвет в нагой теснине Нам позволяет увидать Уильд лесистый, синий. Здесь полудик, небоязлив, Дёрн мудрый — нелюдимо Прилёг на меловой обрыв, Как при солдатах Рима. Где бившихся и павших след, Превратной славы знаки? Остались травы, солнца свет, Курганы, бивуаки. Тяжёлый, крылья просолив, Зюйд-вест летит вдоль пляжа. Свинцовой линией пролив Прочерчен против кряжа. О том, что отмель скрыла мгла, Здесь, на своём наречье, Гремят судов колокола, Бубенчики овечьи. Здесь нет ключей — долин красы, И только на вершине, Без вод подспудных, пруд росы Всегда есть в котловине. Пророча летних дней конец, Трава у нас не чахнет. Ощипан овцами, чебрец Восходом райским пахнет! Безмолвием звенящим весь Пронизан день прелестный! Творца холмов мы славим здесь, В забытой церкви местной. Но есть иные божества, Свой круг блюдёт их ревность, И, в тайнике его, жива Языческая древность. Достанься мне земель-сестёр Прекрасных наших сорок, Я разрешил бы равных спор: Мне старый Сассекс дорог!..Англия, Англия...
Дорсетшир... Две старые фермы, дорога к мельнице на берегу, дорога, глубоко врезавшаяся колеями в розоватую землю; маленькая замшелая церковь с оградой на подпорках и рядом совсем маленькая и совсем замшелая часовня. Речка, приводящая в движение мельницу, разбегается, журча, на ручейки, а вдоль её устья бродят свиньи...
Англия...
Фарфоровый Вустер. Курортные — Бат в Сомерсетшире, Хэрроугейт в Йоркшире, Ярмут на восточном побережье...
Англия — «мастерская мира»! Самая мощная промышленность, самый многочисленный военный и торговый флот...
Лондон — столица Англии.
1866 год. По улицам бродит журналист Джеймс Гринвуд, сын мелкого клерка, брат десяти братьев и сестёр. Он прикидывается бродягой, в дырявых башмаках и жалких лохмотьях, он несколько часов мёрзнет в ненастную осеннюю ночь, прежде чем ему удаётся получить место в ночлежке. Он выпускает книгу очерков «Семь язв Лондона». Газеты откликаются рецензиями.
«Картина, нарисованная Гринвудом, — тем более ужасна, что сам он провёл в этих условиях всего лишь одну ночь, а тысячи наших бездомных соотечественников вынуждены проводить таким образом всю жизнь...»
Дверь пивной распахивается, и из неё выталкивают женщину. Платье на ней всё изорвано и страшно испачкано, рыжие волосы всклокочены, губы разбиты, а на руках у неё ребёнок, завёрнутый в грязные тряпки. Её преследует мастеровой с багровым, немытым, опухшим лицом; тусклые глаза его заплыли, щёки давно не бриты, а волосы столь же давно не видали гребёнки. На нём засаленная грязная рубашка и старая, рваная, измятая шляпа... Да, здесь, в пивнушке на Тернмиллской улице, не увидишь рабочего, одетого по воскресным дням опрятно, даже щеголевато. Здесь никто не умывается хорошенько, вернувшись с работы, никто не наденет чистую рубашку и поверх — крепкую фланелевую куртку; никто не повяжет на шею шёлковую косынку...
Вот мальчишка, дрожащий от холода и голода, тянется раскрытой ладонью к хорошо одетому господину...
— Будьте так добры, подайте мне что-нибудь!
— А ты попроси у моего приятеля, — отзывается джентльмен. — Берни, дайте шиллинг бедному мальчику.
— Давай руку! — приказывает мистер Берни.
Мальчик в ожидании протягивает руку.
И получает плевок в ладонь!
— Вот какие шиллинги я даю попрошайкам.
Оба джентльмена смеются...
Прохожие снуют взад и вперёд. Мужчины в рабочих куртках, старики в тёмных шляпах, женщины в клетчатых шалях, накинутых на плечи и на голову, поверх чепца...
В Кемберуэлле, на маленькой грязной улице вдоль канала, дома ужасно убогие. Только дом трубочиста повыше и покрасивее прочих. К дверям привешен блестящий медный молоток. Цифра, обозначающая номер дома, тоже сделана из кованой меди. На дверях надпись: «Трубочист», а под медным молотком прибита дощечка со словами: «Звонок к трубочисту». Между окнами висит вывеска, изображающая настоящую картину: Букингемский дворец, из трубы вылетает столб огня, в окне дворца королева Виктория с короной на голове и с растрёпанными волосами простирает руки к трубочисту, бегущему во дворец. Часовой у ворот дворца кричит слова, написанные на ленточке, вьющейся вокруг его носа: «Мы думали, что вы не придёте! Принц Уэлльский ездил за вами и сказал, что вы ушли на другую работу». А трубочист отвечает (тоже при помощи ленточки): «Это правда. Я работал в доме герцога Веллингтона, там тоже случился пожар, но, услышав призыв королевы, я бросил там всё в огне, и вот я здесь!»
Англия, бедная Англия...
Все дороги, разумеется, ведут в столицу, в Лондон. К примеру, Илфордская дорога. Если у вас нет денег, не печальтесь. Судьба пошлёт вам экипаж с очень удобными запятками, не утыканными гвоздями. Вскакиваете на запятки и мчитесь в Лондон. Быстро, десять миль в час. Проезжайте через Большой и Малый Илфорд, доезжаете до Майл-Энда... Устали от езды на запятках? Конец дороги можете пройти пешком. А вот и рабочий квартал Уайтчепел — самое глухое место в Лондоне — лабиринт извилистых переулков и проходных дворов...
А если у вас всё-таки завелись кое-какие деньги, можете пойти в Шордичский театр. На галёрку, а то и в ложу. Покупайте пяток апельсинов, пару сосисок, выпивайте кружку пива и... в театр!
А у входа уже толпится народ, рабочие и их жёны в праздничной одежде. Сегодня бенефис любимого актёра, зрителей собралось много. Толпа! Вас тискают, толкают со всех сторон. Вы тоже работаете локтями, не забывая оберегать карман с сосисками, и другой — с апельсинами. У подъезда висит большая лампа. А это кто же? Старый приятель!
— Куда? На галёрку?
— А у меня денежки завелись! Давай со мной в ложу.
В ложе хорошо, сидеть привольно. Угощаться сосисками и апельсинами замечательно приятно...
На сцену выбегают танцоры.
— У! Какая славная джига!
— Да, отличный танец!..
После танцев начинается представление, пьеса о жизни каторжника, в конце концов раскаявшегося. Вы хлопаете в ладоши и вместе со всей публикой кричите «Браво».
Улица тянется извилистой мостовой между рядами двухэтажных домов под треугольными крышами... Из переулка выходишь на площадь Смитфилдского рынка. В одной лавчонке продаётся сливовое повидло. В другой — гороховый пудинг и масленые лепёшки. Скитаться по столице пешком — любопытное занятие. Можно дойти до аристократического Вестминстера, а там — и рынок Ковентгарден, и театр Ковентгарден. И улицы широкие, ярко освещённые газовыми фонарями. Очень славно забрести сюда после какого-нибудь славного театрального представления для простого народа — «Капитан-вампир», «Смерть разбойника», «Пираты пустыни», «Окровавленный бандит»...
Утром на площади рынка Ковентгарден — суета и суматоха. Разгружаются тележки и тачки. Чего здесь только нет! От простого салата до настоящих ананасов. Плетёные корзины, корзины. Корзины громоздятся, пустые и полные. Снуют женщины с корзинами... Здесь можно пообедать в отличной харчевне, выпить хорошего пива. А потом можно и прокатиться в омнибусе.
А если денег совсем нет, если ты упадёшь на холодную мостовую, тоже не тревожься особенно. Какой-нибудь фургонщик подберёт, отвезёт в работный дом. А там тебя разденут, обмоют, уложат в постель. Лежать в чистой мягкой постели — хорошо, дают лекарство, поят бульоном. Если умрёшь — похоронят. Если не умрёшь, а выздоровеешь, тогда заставят работать...