Примула. Виктория
Шрифт:
Принцесса Елизавета не спрашивала, кто предназначен ей в мужья. Бабушка объявила, что супругом Елизаветы должен стать брат всероссийского императора Александра III, Сергей Александрович.
Разумеется, никто не намеревался насильно выдавать замуж юную красавицу. Разумеется, молодые люди (впрочем, Сергей Александрович был почти на десять лет старше двадцатилетней невесты) беседовали, пытаясь узнать друг друга. Что можно было сказать о нём? Он производил впечатление самого обычного принца, европейского принца конца девятнадцатого столетия. Подобно всем Романовым, он получил домашнее образование, в котором весьма значительную роль играли гувернёры-англичане. Собственно, Романовы — увы! — давно уже были едва ли не самыми невежественными коронованными особами Европы. Принцу и принцессе, однако, не было так уж
В чём же могла заключаться беда принцессы Елизаветы? Дело было, видите ли, в том, что Сергею Александровичу вовсе не нужна была супруга. Его интимная жизнь заключалась в популярном в России и, в частности, в доме Романовых мужеложестве. Иностранные послы заметили ещё мужеложество Михаила Фёдоровича, первого Романова. Таким образом, Сергей Александрович также принуждён был исполнять свой долг. Долг принца, чей брак служит залогом политического союза. Но даже то, что брак принцессы Елизаветы и великого князя Сергея Александровича фактически и не являлся браком, было не самой большой бедой. Бедой были убеждения князя, пронизанные нетерпимостью, негибкие. Бедой была его репутация «реакционера, автократа, почти тирана». Но в июне 1884 года принцесса Елизавета стала Великой княгиней. Обряд бракосочетания производился дважды — сначала в дворцовой церкви молодых обвенчали по православному обряду, затем было произведено лютеранское венчание. Спустя два года Великая княгиня обратилась в православие.
Вероятно, стоит предоставить слово современнику. Вот что пишет о великой княгине Елизавете Фёдоровне известный князь Феликс Юсупов, самый знаменитый мужеложец из среды российской аристократии, завсегдатай тайных притонов, кокаинист, тщеславный капризник, прославился как один из убийц Распутина и с детства имел склонность к театральным эффектам. Поэтому и его описание великой княгини Елизаветы Фёдоровны грешит некоторой театральностью:
«...Об этой святой душе достаточно говорено и писано в хрониках последних лет царской России. Но и умолчать о ней в мемуарах не могу. Слишком важным и нужным оказалось её влияние в жизни моей. Да и сыздетства я любил её, как вторую мать.
Все знавшие её восхищались красотой лица её, равно как и прелестью души. Великая княгиня была высока и стройна. Глаза светлы, взгляд глубок и мягок, черты лица чисты и нежны. К прекрасной наружности добавьте редкий ум и благородное сердце. Она была дочерью принцессы Алисы Гессен-Дармштадтской. Кроме того, великая княгиня Елизавета Фёдоровна приходилась внучкой королеве Виктории, сестрой владетельному герцогу Эрнсту Гессенскому и старшей сестрой нашей молодой императрице. У Великой княгини имелись ещё две сестры: принцесса Прусская и принцесса Виктория Баттенбергская, впоследствии маркиза Милфорд-Хэйвен. Сама же она вышла замуж за великого князя Сергея Александровича, четвёртого сына Александра II.
Первые годы после замужества великая княгиня жила в Петербурге, много принимала в своём дворце на Невском, вела по необходимости жизнь роскошную, хотя уже тогда тяготилась ею. В 1891 году супруг её назначен был московским генерал-губернатором, и на новом месте она стала необычайно почитаема и любима. Жила она так же, как в Петербурге, и в свободное от светских обязанностей время занималась благотворительностью.
После смерти мужа она продолжала жить в Москве, но от светских дел отошла и целиком занялась делами богоугодными. Часть драгоценностей своих она раздала близким, остальное продала. Матушка купила у неё изумительную чёрную жемчужину, государев подарок. Даря её свояченице, Николай сказал:
— Теперь у тебя жемчужина не хуже, чем «Перегрина»
Раздав всё своё имущество, великая княгиня купила в Москве участок на Ордынке. В 1910 году она построила там Марфо-Мариинскую обитель и стала в ней настоятельницей. Последнее, что сделала она как бывшая светская красавица с безупречным вкусом — заказала московскому художнику Нестерову эскиз рясы для монахинь: жемчужно-серое суконное платье, льняной апостольник и покрывало из тонкой белой шерсти, ниспадающее красивыми складками. Монахини не сидели в обители взаперти, но посещали больных и бедных. Ездили они и в провинцию, создавали благотворительные центры, дело пошло скоро. За два года во всех больших российских городах появились такие обители. Ордынская тем временем разрослась. Пристроили церковь, больницу, мастерские, учебные классы. Настоятельница жила во флигельке из трёх комнат с простой мебелью. Спала на топчане без тюфяка, под голову подложив пучок сена. На сон отводила времени всего ничего, а то и вовсе не ложилась, бодрствуя у постели больного или у гроба в часовне. Из больниц и клиник присылали ей безнадёжных, и она самолично ходила за ними. Однажды привезли женщину, опрокинувшую на себя зажжённую керосинку. Одежда загорелась, тело превратилось в сплошную рану. Началась гангрена. Врачи махнули рукой на несчастную. Великая княгиня взялась лечить её, терпеливо и стойко. Перевязка занимала всякий день более двух часов. Вонь от нагноений была такова, что иные сиделки падали в обморок. Больная, однако же, поправилась в несколько недель. Выздоровление её почитали чудом.
Великая княгиня решительно не хотела скрывать от умирающих положение их. Напротив, она старалась приготовить их к смерти, внушала им веру в жизнь вечную.
В войну четырнадцатого года она ещё более расширила благотворительную деятельность, учредив пункты сбора помощи раненым и основав новые благотворительные центры. Она была в курсе всех событий, но политикой не занималась, потому что всю себя отдавала работе и не думала ни о чём другом. Популярность её росла день ото дня. Когда великая княгиня выходила, народ становился на колени. Люди осеняли себя крестным знамением или целовали ей руки и край платья, подойдя к её карете.
Революция семнадцатого не сломила твёрдости духа великой княгини. 1 марта отряд революционных солдат окружил обитель. «Где немецкая шпионка?» — кричали они, Настоятельница вышла и спокойно ответила: «Немецкой шпионки здесь нет. Это обитель. Я её настоятельница».
Солдаты кричали, что уведут её. Она отвечала, что готова, но хочет прежде проститься с сёстрами и получить благословение духовника. Солдаты разрешили, при условии, что они будут сопровождать её.
Когда вошла она в храм в окружении солдат с оружием, монахини, плача, упали на колени. Поцеловав крест, протянутый священником, она обернулась к солдатам и велела им сделать то же. Они повиновались. А затем, впечатлённые спокойствием её и всеобщим её почитанием, вышли из обители... Несколько часов спустя члены Временного правительства явились с извинениями. Они признались, что не в силах справиться с анархией, которая повсюду, и умоляли великую княгиню вернуться ради её безопасности в Кремль. Она поблагодарила и отказалась. «Я, — добавила она, — ушла из Кремля своею волей, и не революции теперь решать за меня. Я останусь с сёстрами и приму их участь, если будет на то воля Господня». Кайзер не однажды предлагал ей через шведского посла уехать в Пруссию, полагая, что Россию ждут многие потрясения... Но великая княгиня передала ему, что не покинет добровольно ни обители, ни России.
После того марфо-мариинским сёстрам вышла передышка. Большевики, придя к власти, не тронули их. Даже послали какое-то продовольствие. Но в июне восемнадцатого года они арестовали её вместе с верной её спутницей Варварой и увезли в неизвестном направлении. Патриарх Тихон сделал всё, чтобы отыскать и освободить её. Наконец, стало известно, что Великую княгиню содержат в Алапаевске в Пермской губернии, вместе с кузеном её, великим князем Сергеем Михайловичем, князьями Иваном, Константином и Игорем, сыновьями великого князя Константина Константиновича, и сыном великого князя Павла Александровича, князем Владимиром Палеем.