Принц Лестат

Райс Энн

– Что ж, это все чистая правда, – промолвила Габриэль. – Мы – народ независимый и вспыльчивый, нам нужен харизматичный вождь – любой, какой только согласится встать у руля. Но есть и другие причины.

Она посмотрела на Сиврейн. Та кивнула. И Габриэль продолжила:

– Лестат, у тебя есть сын-смертный, юноша, не достигший еще двадцати лет. Его зовут Виктор, и он знает, что ты его отец. Он родился в лаборатории Фарида у смертной женщины по имени Фланнери Джилман. Теперь она тоже стала вампиром. Но твой сын не приобщен к Крови.

Молчание.

Я не то что говорить – думать не мог. Не мог рассуждать. Вид, верно, у меня

сделался совсем невменяемый. Я потрясенно уставился на Габриэль, а потом на Сиврейн.

Никакими словами не выразить, что я испытывал. Никакими силами не мог бы я осознать весь масштаб того, что происходило не только в голове у меня, но и на сердце. Я знал, что взоры всех присутствующих устремлены на меня – но мне не было до этого никакого дела. Я смотрел на них, но на самом деле не видел их, для меня не существовало никого: ни Алессандры, что не сводила с меня глаз, ни Бьянки, сидевшей рядом с ней олицетворением сочувствия и печали. Ни Элени, взиравшей на меня со страхом, ни Эжени, что пряталась за подругу. Ни призрака, ни духа, на лицах которых тоже бушевали эмоции.

Сын. Смертный сын. Живой, дышащий сын – плоть от плоти моей. О, Фарид, Фарид! Должно быть, он с самого начала это планировал – вспомнить только ту полную соблазна спальню и доктора Фланнери Джилман, такую теплую, нежную, на все готовую. О, эти мягкие губы смертной, жаркие обнаженные руки…

Я оплодотворил ее! Мне и в голову никогда не приходила такая возможность. Ни на секунду!

Сиврейн телепатически передала мне полномасштабное изображение юноши.

В этом видении он смотрел мне прямо в глаза – молодой человек с совершенно моим угловатым лицом, коротким носом и непокорными белокурыми волосами. Голубые глаза тоже казались моими – но все же были не моими, а его собственными. Да, рот мой – чувственный и чуточку великоватый, однако начисто лишенный присущей мне жесткости. Несмотря на все сходство со мной – всего лишь красивый юноша, очень красивый. Лицо исчезло, сменившись целой вереницей коротких образов. Должно быть. Сиврейн как-то видела его лично. Он беззаботно шагал по американской улице, одетый в самую обычную одежду – джинсы, свитер, кроссовки. Здоровый, лучащийся счастьем юноша.

Боль. Невыразимая боль.

И совершенно не важно было, кто в этом или любом ином мире сейчас смотрит на меня, разглядывает меня, желая разделить со мной этот миг – или просто содрогается, видя мои мучения. Совершенно не важно. В минуты такой боли ты всегда одинок.

– Боюсь, тебя ждет еще одно потрясение, – промолвила Сиврейн.

Я ничего не ответил.

– С Виктором приехала девушка, которая тебе тоже небезразлична. Ее зовут Роуз.

– Роуз? – прошептал я. – Моя Роуз?! – Боль переросла в ярость. – Да как, во имя Всевышнего, они добрались до моей Роуз?

– Позволь мне тебе все объяснить, – сказала Сиврейн. – Позволь рассказать.

Медленно, тихим голосом она поведала мне обо всем, что случилось с Роуз. Как мои поверенные старались со мной связаться, но я в ту пору игнорировал все «земные послания». Она подробно описала мне, как на Роуз напали и как она ослепла, а лицо и шея у нее были обезображены – и как она рыдала, снова и снова в мучениях призывая меня, как Сет услышал этот крик, и Фарид тоже услышал его – и как они вмешались: ради меня же самого.

О, Смерть, как упорно ты алчешь заполучить мою любимую Роуз! Как жадно стремишься ты завладеть моей бесценной Роуз,

о Смерть!

– Девочке давали ровно столько Крови, сколько требовалось, чтобы исцелить ее слепоту, – продолжала Сиврейн, – но не столько, чтобы ее преобразить. Сколько нужно, чтобы восстановить ей пищевод, исцелить кожу. Но не начать трансформацию. Она все еще целиком и полностью человек – и любит твоего сына. А он любит ее.

Кажется, я пробормотал что-то вроде «Это все Фаридовы штучки», но без настоящего пыла. Мне было уже все равно. Совершенно все равно. Ярость улеглась. Осталась одна только боль. Я по-прежнему видел мысленным взором образ моего мальчика – и уж конечно, мне не требовалось никаких телепатических сигналов, чтобы представить себе Роуз, мою милую храбрую Роуз, такую счастливую во время нашей последней встречи – нежную, любящую Роуз, которую я покинул ради ее же блага, зная, что теперь она уже слишком взрослая, чтобы находиться рядом со мной, слишком взрослая, чтобы обманываться насчет моей природы. Моя Роуз! И Виктор.

– Теперь о мальчике с девочкой знают все, кто ни попадя, – объяснила Сиврейн, – потому что Фарид с Сетом привезли их на общий сбор в Нью-Йорке. И тебе тоже следует туда отправиться. Предоставь Маарет самой разбираться. Главное – это наш сбор. Что бы ни случилось с Маарет, Голос все равно будет представлять нам угрозу. Выступаем завтра на закате.

Вперив взгляд в лакированную столешницу, я гадал, что все это значит.

После долгой паузы Элени промолвила нежным голоском:

– Прошу тебя, пойдем с нами. Прошло время, когда мы могли позволить себе здесь отсиживаться.

Я посмотрел на ее пылкое серьезное личико, на лицо сидевшей подле нее Эжени. Потом взор мой скользнул по удивительно выразительным лицам Рэймонда Галланта и Гремта. До чего более человеческими они казались, чем остальные из нас!

– Послушай, – нетерпеливо обратилась ко мне Габриэль. – Понятно, что ты пока не можешь вместить в себя все эти откровения – никто не смог бы. Но знай, пожалуйста, что эта девочка, Роуз, находится на грани безумия – как свойственно тем, кто слишком много знает о нас. Виктор же, с другой стороны, с самого начала знал, что ты его отец. Он рос, окруженный материнской любовью, и знает, что его мать тоже стала вампиром. Так давай же завтра отправимся в путь, чтобы разобраться сперва хотя бы с этим, а уже потом заняться Голосом.

Я кивнул, стараясь удержать горькую улыбку. Какую, однако, они разыграли комбинацию! Нарочно ли? Тонкий ли это расчет? Впрочем, какая разница. Уж как есть, так есть.

– Думаешь, это важнее Голоса? – спросил я. – Думаешь, с этим нельзя подождать еще немного? А вот я – не знаю. Не знаю, что думаю. Не могу думать. Мне надо собраться с мыслями.

– Я думаю, если ты вернешься к Маарет, то будешь глубоко разочарован тем, что там обнаружишь, – парировала Габриэль. – Да она может вообще тебя уничтожить!

– Тогда расскажи наконец, что ты такого знаешь! – Во мне вдруг вспыхнул гнев. – Давай уже, выкладывай!

– Важно не то, что я знаю, а то, что будем знать мы все, собравшись вместе. – Габриэль тоже начала злиться. – Не мои подозрения, не перехваченные мной или кем-нибудь другим отрывочные образы. Ну как ты не понимаешь? Наше положение гораздо хуже, чем в прошлый раз, неужели не ясно? Однако у нас есть Сиврейн и Сет, который даже древнее ее, и кто знает, кто еще? Мы должны идти к ним, не к Маарет.