Принц Лестат
Шрифт:
Я снова вдруг остро ощутил, что эти духи и призраки, облаченные в сотворенные ими же самими тела, по сути, совершенно такие же, как мы. Души, облеченные в плоть – как и мы.
– Я долго ждал, когда смогу попросить у тебя прощения за все, что сделал с тобой, – промолвил он по-французски. – Я неизменно надеялся и молился, что в конце концов ты будешь рад, рад тому, что до сих пор живешь и дышишь, как бы тяжко тебе ни пришлось на Пути Дьявола.
Я промолчал, лихорадочно стараясь сообразить, что это все может значить. К тому же меня крайне изумляло, что призрак способен говорить так отчетливо и таким глубоким, совершенно человеческим
Стоя лицом к лицу со мной, он улыбнулся, а потом взял обе мои руки в свои.
– О, если бы только у нас было побольше времени! Если бы у меня было время ответить на все твои неизбежные вопросы, время пробудить в тебе гнев.
Мягкие пыльные пальцы. Теплые, точно пальцы обычного человека.
– Какой еще гнев? – спросил я.
– Я Магнус, тот, кто создал, а потом бросил тебя. И мне никогда не избыть своей вины.
Я слышал – но не верил. Не верил, что такое возможно. Душа моя – человеческая ее часть – отказывалась верить. И все же я знал: это существо не лжет. Сейчас не время для лжи. А это существо – создание, сущность, как ни назови – оно сказало правду.
Не знаю, сколько времени прошло, пока мы стояли вот так.
– Не суди меня по тому, что видишь сейчас, – сказал он. – Ибо призрак может создать тебе идеальное тело, какого никогда не дарила ему природа – ровно так я и поступил. Призраки в этом мире многому научились с течением лет, особенно же за последние пару веков. Теперь мое тело похоже на твое – сильное, красивое, пропорциональное, и я сделал себе твои глаза, твои сияющие синие глаза. Но все же я прошу прощения за то, что привел тебя в это царство, что нынче мы делим с вами.
В коридоре вдруг повеяло холодом.
Кожу мне начало покалывать. Я весь дрожал. В ушах гремел стук сердца.
– Что ж, как ты и сказал – о, если бы у нас только было время, – ответил я наконец. – Но его-то у нас сейчас и нет. Рассвет уже близок. – Каждое слово давалось мне с огромным усилием. – Я не могу остаться сейчас с тобой.
Как же я был благодарен судьбе за это – за то, что мне пора уходить. Неловко, шатаясь, точно пьяный, я двинулся прочь. Шок, шок и снова шок.
Я оглянулся. Каким же печальным казался он сейчас! Каким одиноким, раздавленным горем и скорбью!
– Как ярко ты горишь, принц Лестат, – промолвил он. На глазах у него выступили слезы.
Я поспешил прочь. Ничего иного мне не оставалось. Мне надо было срочно отыскать какое-нибудь гостеприимное тайное место, где можно лечь одному. Сегодня уж никаких путешествий. Слишком поздно. Сегодня осталась лишь надежда на сон. Впереди, выше по коридору, Сиврейн уже ждала меня, жестами призывая поторопиться.
О, дай мне эту крохотный, вырубленный в скале склеп, полку, на которой можно прилечь. Дай мне эти прохладные атласные подушки, эти мягкие шерстяные одеяла. Дай мне это все – и оставь здесь рыдать в одиночестве. Закрой за собой дверь и позволь мне забыть все, кроме тьмы.
И подумать – проснувшись завтра, мы вступим в Царство Многих Скорбей.
Все, чем я был до сей ночи, исчезло, исчезло навсегда. Мир, в котором обитал я совсем недавно, казался теперь тусклым и пустым.
Все мои старания и битвы, победы и утраты затмились пред лицом сегодняшних откровений. Виданное ли дело, чтобы отчаяние и скука изгонялись подобными открытиями, драгоценными дарами истины?
Глава 19
Рошаманд.
Вот уже две ночи Рош торчал в роскошном отеле в Манаусе и, просыпаясь, видел крохотный амазонский городок, а вокруг – бесконечные просторы джунглей. Он был в бешенстве. Он послал за Бенедиктом, и тот явился: как всегда взлохмаченный и измученный после одинокого путешествия по бескрайним милям неведомых небес – и донельзя взволнованный перспективой спать в этом многоэтажном отеле, где всей защиты от солнца и любопытных людских глаз – лишь кладовка.
Сам городок и его окрестности представляли прекрасные охотничьи угодья для вампира, но вот и все, что Рош мог бы сказать о них хорошего. Он уже начинал отчаиваться, удастся ли ему проникнуть в убежище Маарет, Хаймана и Мекаре, однако и бросить свою затею не мог.
Каждую ночь Голос призывал его проявить силу, открыто напасть на крепость близнецов, пробить путь внутрь. Но Рош осторожничал. Он знал: ему не одолеть совместную мощь Хаймана и Маарет. И не доверял Голосу, утверждавшему, что они ни за что не атакуют его, что он застанет их врасплох и сам удивится, как беззащитны они против его боевых дарований и его воли.
– Ты должен освободить меня из этого существа, – ныл Голос. – Освободить меня от этой Несвятой Троицы, что держит меня тут в заточении, слепого, неподвижного, неспособного исполнить свое предназначение. А ведь у меня есть предназначение, оно у меня с самого начала было. Ты хоть представляешь, сколько мучений я претерпел, чтобы научиться хотя бы проявлять себя, подавать голос, разговаривать? Ты моя единственная надежда, Рошаманд. Ты во Крови уже пять тысяч лет, верно? Ты сильнее их, потому что умеешь пользоваться своими дарами, а они избегают этого.
Рош уже даже и не пытался нормально дискутировать с Голосом – тот был большой интриган, но при этом бесхитростен, точно дитя.
Рош опасался Маарет. Собственно, он всегда ее боялся. Кто из всех Пьющих Кровь превосходит ее могуществом? Она на тысячу лет старше его, но этим дело не ограничивается. Ведь ее создали одной из первых, ее духовные ресурсы стали легендой.
Не будь дети Первого Поколения и Крови Царицы глухи к телепатическим сигналам друг друга, вся эта драма уже давным-давно подошла бы к концу. Услышь только Маарет, как Голос разговаривает с Рошамандом, с ним было бы уже покончено. Даже сейчас Роша терзал страх, уж не окажется ли это разнесчастное сырое тропическое захолустье последним пунктом его долгого и длинного странствия.
Однако стоило только ему впасть в уныние, Голос возникал снова – нашептывал, подлизывался, льстил и подстрекал. «Я сделаю тебя королем всего вампирского племени! Посмотри только, что я тебе предлагаю! Неужели ты не понимаешь, зачем так нужен мне? Оказавшись в твоем теле, я смогу добровольно выйти на солнце, ведь ты для этого достаточно силен – и тогда молодые вампиры по всему миру будут испепелены на месте. Но тебя – и меня в тебе – этот золотой свет лишь ласково поцелует. О, я помню, о да, я помню тот благословенный покой, ту силу, что наполнили меня, когда Акашу и Энкила выставили на солнце. Они стали бронзово-золотыми – но и только, зато по всему миру сгорело множество детей. Ко мне вернулась прежняя сильная кровь! Я снова стал самим собой – всполохом чуда! Пойми, мы ведь повторим это, ты и я: я войду в тебя, и ты отважно выйдешь на солнце. И ты любишь меня! Кто еще меня любит?