Принц Лестат
Шрифт:
– Так и в самом деле казалось. Поначалу. Маарет проводила многие ночи, даже недели с сестрой – разговаривала с ней, гуляла, обходила все их владения. Она пела ей, играла на музыкальных инструментах, усаживала сестру с собой перед телевизором, ставила для нее фильмы – яркие красочные фильмы, полные света и солнца. Не знаю, помнишь ли ты, как велики были наши владения в джунглях – все эти салоны и прочие комнаты! – какое обширное пространство было там выделено для уединенных прогулок. Они всегда были вместе. Маарет делала все, что только в ее силах, чтобы расшевелить
Я помнил просторные тенистые переходы, за решетками ограждения которых бушевали джунгли. Орхидеи, громкоголосые дикие птицы из Южной Америки с длинными синими и золотыми перьями, лозы, роняющие розовые и желтые цветы. А на верхних ветвях, если память не изменяет мне, весело щебетали крохотные бразильские обезьянки. Маарет собрала там всех мелких разноцветных тропических зверьков и птиц, да и растения тоже. До чего же прекрасно было бродить по тропкам парка, обнаруживая потаенные живописные гроты, ручейки, даже небольшие водопады – в самом сердце лесов, но в то же время в полной безопасности.
– Однако я быстро поняла, – продолжила Джесси, – что Маарет разочарована, жестоко разочарована, хотя ни за что на свете не признается в том. Все эти бесконечные века поисков Мекаре, вера, что та все еще жива – и вот наконец Мекаре объявляется, чтобы исполнить проклятие, выступить против Акаши… а что потом?
– Представляю, – посочувствовал я, вспоминая бесстрастную маску лица Мекаре, совершенно пустые глаза – глаза французской куклы.
Джесси продолжила рассказ. Гладкий лоб ее перечеркнула морщинка, светло-рыжеватые брови лучились под светом лампы.
– Никто не говорил об этом. Ни упоминаний, ни заявлений, ни решений. Но долгие беседы прекратились. Ни чтения вслух, ни музыки, ни фильмов. Осталась лишь чисто физическая привязанность: совместные прогулки рука об руку – или же Маарет читала, а Мекаре недвижно сидела рядышком на скамье.
И конечно же, подумал я, неизбежные жуткие мысли, что вот это вот неподвижное, бездумное создание хранит в себе Священный Источник. Но так ли это и плохо? Так ли плохо хранителю Источника утратить все мысли, мечты, замыслы и честолюбивые стремления?
Восстав со своего трона, Акаша превратилась в чудовище. «Я стану Царицей Небесной», – заявила она мне, убивая смертных и призывая меня следовать ее примеру. А я, консорт, к вечному своему стыду, так легко повиновался ее приказам. Какой же ценой заплатил я за могучую Кровь и наставления, дарованные мне ею! Неудивительно, что нынче я предпочитаю отшельничество. Подчас, оглядываясь на бесчисленные приключения минувших лет, я испытываю лишь стыд.
Маарет недаром назвала свою сестру Царицей Проклятых.
Я поднялся и подошел к окну. Там мне пришлось остановиться. Слишком уж много голосов звучало вокруг в ночи. В далеком Нью-Йорке Бенджи уже начал передачу и сообщил о появлении в Париже Лестата, Дэвида Тальбота и Джесси Ривс. Многократно усиленный голос Бенджи лился из бесчисленных приемников, предостерегая молодняк: «Дети Ночи! Не приближайтесь к ним! Ради собственной же вашей безопасности – оставьте их в покое. Они услышат мой голос. Услышат, как я молю их
Я вернулся на кушетку. Дэвид и Джесси терпеливо ждали. Уж конечно, сверхъестественной остротой слуха оба они не уступали мне.
– И потом настало время, когда к ней пришел Мариус, – промолвила Джесси, пылко поглядев на меня.
Я кивком попросил ее продолжать.
– Сам знаешь, как оно бывает. Мариус явился к Маарет, чтобы она дозволила ему покончить с Сантино, вампиром, что за много веков причинил ему столько вреда. Тем самым, что натравил на него в Венеции Детей Сатаны.
Дэвид кивнул. Я тоже кивнул и пожал плечами.
– А ей ненавистны были просьбы выступить в роли судьи. Ненавистно было, что Мариус требует от нее вершить суд и даровать ему позволение на то, что он задумал. Она не разрешила Мариусу расправиться с Сантино – не потому, что считала, что не стоит этого делать, а потому, что не хотела брать на себя роль судьи. Не хотела убийства под своим кровом.
– Это было совершенно очевидно, – вставил Дэвид.
Мариус изложил эту историю в своих воспоминаниях. Или это сделал кто-то еще. Я вполне допускал, что воспоминания Мариуса были отредактированы Дэвидом. Скорее всего. На том суде – или же трибунале – когда Мариус предстал перед Маарет со своей просьбой, стремясь отомстить Сантино, но обещая отказаться от мести, если Маарет не даст своего благословения, присутствовали Арман с Пандорой. И ведь кто-то же привел туда Сантино – только вот кто? Сама Маарет?
Не кто иной, как Мариус, заявил, что у нас должен быть правитель. Не кто иной, как Мариус, поднял вопрос власти и авторитетов. Да и чего еще могли мы ждать от вампира, причастившегося Крови в эпоху Великой Римской империи? Мариус всегда оставался рассудочным римлянином, всегда верил в закон, право и порядок.
Не он в конечном итоге уничтожил Сантино, а другой кровопийца: давний отпрыск Маарет, древний скандинав Торн, рыжеволосый романтик, только восставший из благословенного уединения в земле. И сделал он это по собственным своим причинам. В ходе жуткой и яростной схватки Торн испепелил Сантино прямо на глазах у Маарет. Она пришла в ярость, больше похожую не на гнев царицы, а на истерику оскорбленной хозяйки дома. Однако вслед за проявленным неповиновением Торн предложил Маарет драгоценнейший дар: свои бессмертные глаза.
Всю свою долгую жизнь вампира Маарет была слепа: Акаша лишила ее зрения еще до того, как она причастилась Крови. Поэтому Маарет пользовалась глазами своих жертв, смертных – но их хватало ненадолго. Торн же дал ей глаза вампира. Он попросил немую Мекаре вырвать у него глаза и отдать их ее сестре. Мекаре выполнила его просьбу. Насколько известно, с тех пор Торн томился пленником в поместье близнецов – слепой, страдающий, но, быть может, достигший гармонии с собой.
Прочитав этот рассказ в воспоминаниях Мариуса, я снова вспомнил обещание Фарида сделать для Маарет искусственные глаза – вечные и сверхъестественно острые. Выдался ли ему такой шанс?