Принц шутов
Шрифт:
— Ну, если они хотели припугнуть нас, у них получилось. — Я не отрывал глаз от арки, ведущей в бар, и от снующих туда-сюда теней. — Не спится мне, чтоб его! Я…
Меня прервал знакомый храп.
— Снорри? Снорри?
13
Прежде совесть меня ни разу не беспокоила, и оттого не знал я, чего от нее ожидать, и когда каждое утро на рассвете минуту-другую чей-то голос начал нашептывать мне, убеждая стать лучше, я решил, что потрясение, вызванное последними событиями, наконец-то пробудило
С момента моего резкого пробуждения в то утро и испуга при мысли о том, что я спал, а рядом, совсем рядом были Эдрис и его убийцы, и до того, как мы покинули город уже в лучах солнца, я оглядывался через плечо.
— Ты их всяко не пропустишь, — сказал Снорри.
— Да?
Я был бы не прочь пропустить и всю Рону. Хотя, возможно, теперь, когда кошелек мой был туго набит и снова звенел, этот народец мог сделать вид, что встречает заезжего принца с распростертыми объятиями.
— Их будет слишком много, спрятаться не смогут.
Голос Снорри дрожал из-за скачки — кобыла пустилась в галоп.
— Ты-то откуда знаешь?
Я испытывал раздражение. Не люблю, когда в открытую напоминают о неприятностях. Снорри предпочитал вытаскивать проблему на свет божий и разбираться с ней. Я же запихивал ее под ковер, пока неровности не делали перемещение невозможным, а тогда уже сам убирался куда подальше.
— Он был слишком уверен, этот Эдрис. Их наверняка не меньше дюжины.
— Вашу ж мать!
Дюжина! Я маленько пришпорил свою клячу. Мерина я назвал Роном в честь Рональдо Изумительного, чей проигранный спор со Снорри позволил финансировать начало нашего путешествия.
Мы довольно шустро выбрались из долины, распугивая овец, — те разбегались, словно пушистые волны. Следует заметить: как бы ни был уныл городишко Чами-Никс, в розовых лучах восходящего солнца его окрестности смотрелись очень здорово. По мере продвижения на север Рона течет уже среди холмов, которые сменяются горами, а те — высокими пиками. Из Чами-Никса видны белые вершины Аупов, горной цепи столь высокой и длинной, что она делит империю вернее ножа. Во многих отношениях империя всегда была разделена, но не мечом, а этими горами.
Час спустя, когда мы уже прилично поднялись и стало хорошо видно то, что лежит позади, я заметил погоню.
— Э, да там уже даже не дюжина!
Нам бы и дюжины хватило, и даже было бы многовато. Честно говоря, Эдриса, Дараба и Мигана уже хватило бы за глаза и за уши. Мой желудок скрутило в холодный узел. Я вспомнил перевал Арал. Трудно представить, чтобы разумный человек рассматривал перспективу быть вспоротым чьим-то острым ножом иначе, чем как пугающую. Я поймал себя на том, что разглядываю большие валуны на предмет возможности спрятаться за каким-то из них.
— Двадцать. И близко.
Снорри оглянулся и пришпорил Слейпнир. Он рассказывал мне, что носитель этого имени из языческих сказаний был восьминогим. Возможно, на таком оснащенном больше чем надо звере даже Снорри обогнал бы наших преследователей, впрочем, конь у него был вполне обычный, что сводило шансы к нулю.
— Может, если бы мы просто оставили медальон там…
Решимость моя исчезла секунды через три. Я мог покинуть Снорри и оторваться от погони, очень даже может быть, но Рон был не самым лучшим конем, а в горах легко сделать животину хромой, если погонять ее слишком настойчиво. А тогда уже придется разбираться с бандитами в одиночку — если, конечно, я переживу гибель Снорри, учитывая связывающую нас магию. Проще всего было оставить им медальон.
Снорри только рассмеялся, будто я пошутил.
— Одного надо оставить в живых. Интересно, кто натравил их на нас.
— А, да, конечно. — Псих мой спутник — конченый псих. — Попробую оставить мелкого на потом.
Снорри, похоже, был склонен к самообману относительно грядущих битв не меньше, чем я — относительно стоимости медальона. Возможно, это и есть смелость — такая разновидность самообмана. Если так, то все становится на свои места.
— Нам нужно удачное место, чтобы обороняться.
Снорри огляделся, будто место, где мы находились, было именно таким. Я же с уверенностью мог сказать, что удачных мест просто не бывает, причем вообще, но предпочел другую тактику.
— Надо бы забраться повыше. — Я показал на голые склоны над нами, где едва держалась чахлая травка и скалы поднимались к небу. — Придется оставить коней, причем не только нам, но и им, и то, что ты не умеешь ездить верхом, уже ни на что не повлияет.
Если он согласится, Эдрис и компания просто заблудятся среди хребтов и валунов, а мы прорвемся и где-нибудь раздобудем лошадей получше этих.
Снорри потер короткую бороду, поджал губы, оглянулся на все еще далекий отряд и кивнул.
— Лучше, если все будут пешком.
Я двинулся вперед, заставив Рона сойти с тропы и карабкаться к невозможно высоким вершинам. Там поднимались белые от снега пики, блестевшие на солнце. По склонам долины нас подгонял свежий ветер, помогая двигаться вверх, и на какое-то время я почувствовал, как надежда запускает в меня свои безжалостные когти.
Жесткая горная трава сменилась булыжниками и каменистыми осыпями, и копыта Слейпнир заскользили, лошадь рухнула, дрыгая ногами, так что на миг показалось, будто их и правда восемь. Снорри крякнул, свалившись наземь, и высвободился из стремян, а лошадь отчаянно пыталась подняться.
— Больно. — Он отряхнул бедро, которое придавила лошадь, и выковырял вдавленные в плоть камешки. — Теперь пойду пешком.
Я оставался в седле еще минут пять-десять, а Снорри топал рядом и не жаловался. Однако в конечном счете даже под моим чутким руководством Рону стало тяжело подниматься. Я не стал ждать неизбежного падения, после которого мы вполне могли оба скатиться туда, куда рухнул Снорри, и спешился.
— Иди, Рональдо.
Склон перед нами был, пожалуй, слишком крут даже для горной козы. Я звонко хлопнул по конскому боку и зашагал вперед, таща теперь уж на себе скромные пожитки. Меч, который мне подарил Снорри, был тяжелее всего прочего и путался в ногах. Я не выбрасывал его по большей части чтобы порадовать норсийца, хотя, по правде, хотелось уже выкинуть его и в случае нападения просто умолять о пощаде.