Принц со шрамом
Шрифт:
выглядело правдоподобно.
Я ухмыляюсь ему в ответ, хотя мне кажется, что на моей груди сидит слон. Мои пальцы обхватывают его локоть, когда я поднимаюсь, живот сжимается в предвкушении.
Тимоти идет первым, открывая перед нами дверь, и мы выходим на улицу, охранники становятся по бокам от нас. Люди на тротуаре переговариваются, а впереди стоит мужчина в твидовом костюме, рядом с ним большой штатив с камерой на вершине. Он кланяется, когда мы подходим.
— Ваше Величество. Миледи.
Майкл смотрит на мужчину свысока, его челюсть подрагивает.
— Вы репортер? — спрашиваю я.
Он смотрит на меня, на его губах появляется небольшая ухмылка.
— Да, мэм.
— Очень хорошо, — вклинивается Майкл. Он поворачивается ко мне, подмигивает, как будто собирается устроить розыгрыш, а затем лезет в карман и берет мою руку в свою. — Леди Беатро, для меня будет величайшей честью, если вы вступите со мной в брак.
Я смотрю на него, выгнув шею, чтобы встретиться с его глазами из-под шляпы. Он прочищает горло, его глаза с каждой секундой становятся все тверже.
Его хватка на моей руке крепнет. Я выныриваю из оцепенения, понимая, что это было его грандиозное предложение. Никаких коленопреклонений, никаких проникновенных речей. Только несколько торопливых слов и ожидание. Я не понимаю, почему я стояла здесь как дура, ожидая чего-то другого. Я удивлена, что он вообще сделал это на публике — первые пару дней я ждала, что он сделает официальное предложение, а когда этого не произошло, я решила, что так и предполагалось.
Приняв удивленное выражение лица, я поднимаю свободную руку к груди.
— Это прекрасно, — говорю я, глядя на массивный бриллиант, с каждой стороны украшенный жемчужиной. — Для меня будет величайшей честью стать вашей женой.
Он достает кольцо из богато украшенной коробочки и надевает его мне на палец.
— Это принадлежало моей матери. Надеюсь, Вы оцените мои чувства.
Я сохраняю улыбку на лице, когда он притягивает меня к себе, хотя и мысль о том, чтобы надеть что-то, принадлежавшее вдовствующей королеве, заставляет желчь подниматься к горлу. Майкл поворачивает нас, принимая лучезарную ухмылку для камеры. Люди за баррикадами аплодируют, слова поздравлений взлетают в воздух.
Но все это смешивается с внезапным гулом в ушах, когда мой взгляд останавливается на высокой фигуре в плаще на другой стороне улицы, прислонившейся к одному из блестящих черных фонарных столбов.
Мое сердце замирает.
Я не вижу его лица, но каким-то образом я знаю, что это он.
Тристан.
Майкл поворачивает нас, чтобы помахать людям за баррикадами, а затем ведет к автомобилю. Я следую за ним, улыбка на моем лице словно папье-маше, сердце колотится в груди, хотя я не уверена, почему так происходит.
Охранники толпятся вокруг нас, пока мы направляемся к машине, скрывая все от глаз, и только когда я оказываюсь на заднем сиденье, я могу снова начать поиски.
Но он уже ушел.
———
Я
Когда я была младше, скамьи всегда были полны. Но с течением времени и сокращением ресурсов посещаемость стала реже. Оказывается, люди теряют веру, когда сталкиваются с бесконечными трудностями.
Сама церковь была простой: маленькие деревянные скамейки и бежевые стены, потемневшие от недостатка средств и силы воли. Вот что происходит, когда источник средств к существованию вырывают с корнем. Когда люди, облеченные властью, решают не выделять средства и забывают, что вы — часть того, что делает их полноценными.
И когда я сижу в прекрасном соборе, пристроенном к замку Саксум, я не могу избавиться от чувства горечи за то, что люди здесь имеют всё, в то время как все мои остались без ничего.
Мы — одна и та же страна, но мы — разные миры.
Сам собор прекрасен. Арки из темного дерева и серого камня вырезаны замысловатыми узорами, украшенными золотыми деталями. Парящие потолки покрыты красочными произведениями искусства, на создание которых, я уверена, ушли десятилетия, а единственный свет, кроме пламени свечей, — это приглушенный солнечный свет, проникающий сквозь витражи и рассыпающийся калейдоскопом красок на бежевую и коричневую каменную плитку.
Служба закончилась, и пока все остальные исчезли, включая моего суженого, я все еще тут, сказав, что хочу немного помолиться.
По правде говоря, я жду Ксандера.
Я ерзаю на своем месте, из-за деревянной скамью онемели ноги. Когда я оглядываюсь вокруг и убеждаюсь, что здесь больше никого нет, я встаю и иду к дорожке между скамьями. Мое бледно-розовое платье целует пол, а руки в одинаковых перчатках проводят сначала по рукавам, а затем по передней части юбки, разглаживая складки. Мои шаги ступают по кафелю, отражаясь от стен, когда я направляюсь к алтарю.
Распятие находится в центре, и что-то тянет в груди, когда я смотрю на скульптуру, пустота печали плетет паутину в моем сердце.
Я никогда не сомневался в своем долге перед семьей и в справедливости, которую мы ищем. Это всё, что я когда-либо знала, даже до смерти отца; всё, чего они привили мне желать. Но впервые я сочувствую участи Иисуса, хотя никогда не осмелилась бы сказать об этом вслух.
Как несправедливо, что он должен был принести себя в жертву, чтобы очистить наши грехи.
Наконец, я отвожу взгляд и двигаюсь в сторону тени, понимая, что в затемненном коридоре в передней части комнаты висит большая масляная картина.
На портрете изображен король.
Черные волосы выглядывают из-под его украшенной драгоценностями короны, пронзительные нефритово-зеленые глаза, оживающие на картине; яростные и суровые. Дрожь пробегает по моему позвоночнику.
— Это мой отец.
Мое дыхание вырывается из груди, желудок подпрыгивает к горлу, когда я поворачиваюсь лицом к лицу с Тристаном. Моя рука летит к груди.