Принц

Райз Тиффани

– Нее? Кто это? Еще одна сестра?

Две недели назад, монахиня Бенедиктинского ордена приехала в школу на три дня. Сестра Схоластики приехала в качестве специально приглашенного лектора в класс теологии отца Патрика. Ей шестьдесят, и она по привычке, была закутана с головы до ног. Но само присутствие женщины в школе Святого Игнатия, заставляло даже безмятежного отца Генри краснеть и запинаться.

– Да, - сказал Сорен, кладя руку на подбородок Кингсли и поднимая его лицо.
– Твоя.

Глава 29

Север

Настоящее

Кингсли стоял у окна своей спальни, уставившись на город. С тех пор как он переехал на Манхэттен и захватил

Преисподнюю, сделав ее собственной игровой площадкой, он испытывал чувство ответственности за свой приемный дом. Франция выплюнула его на просторы Манхэттена, и он приполз в этот район и решил купить его. Люди в его мире были ненормальными. Ущербными, сломанными, выброшенными, презренными, у них были деньги, у большинства из них, но им не хватало гордости, не хватало достоинства. Мир говорил им, что они ему не принадлежали, и они верили этой лжи. Или, возможно, это была не ложь. Возможно, люди, подобные ему, мужчины, которые чувствовали прилив власти, доводя женщину до грани ужаса, или которые, также как и он, чувствовали прилив блаженства, когда были поставлены на колени, на самом деле не принадлежат этому миру. Не дневному миру, во всяком случае, нижнему миру, миру, который сделал себя сам. Он и все его рода, принадлежали тьме, ночи, верхним комнатам, куда никому не было доступа. Такая женщина, как Нора Сатерлин, что бы мир с ней делал? Слишком сильна и умна, чтобы поддаться семейной жизни, она была бы обречена стать старой девой в глазах всего мира. У нее были тысячи любовников, и не было мужа. И Сорен, le pr^etre, только половина его принадлежала миру. Мир видел хорошего священника, и мир был прав. Но другую сторону Сорена мало кто видел и мало кто мог говорить об этом. Кингсли хотел охранять людей, которые оживали только в темных уголках этого мира. Но кто мог защитить их всех? Поэтому, вместо них, он охранял полумрак. И кто-то нарушил границы его полумрака, и пролил кровь в доме Кингсли. Проливать кровь таким образом Кинг не позволял под его крышей без его согласия.

– Ты опоздал, Гриффин.

Кингсли обернулся и увидел красивого, разве что выглядящего изнуренным, молодого человека, стоящего в дверях своей спальни.

– Я приехал так быстро, как смог, Кинг.
– Гриффин бросил чемодан на пороге, направляясь к нему.
– Что, черт возьми, происходит? Мик в шоке. Я тоже. Не то, что бы я ему это сказал.

Вздохнув, Кингсли поднял свой шерри и повертел, покрывая им стенки бокала. Он поставил его, так и не выпив.

– Как твоя новая зверушка?
– Кингсли оглядел Гриффина с головы до ног. Любовь была добра к Гриффину Фиске. Таким уставшим, каким он, должно быть, был, он по-прежнему казался готовым и способным разорвать любого пополам, голыми руками. Хорошо. До этого тоже может дойти.
– Приспосабливается к жизни в своем ошейнике?

Гриффин ухмыльнулся, скрещивая руки на груди и прислоняясь к столбцу кровати.

– Похоже на то. Мик… он и я, у нас все путем. Охренеть, как.

Кингсли поднял бровь в удивленном одобрении. Так много сказано в нескольких словах. Но Кингсли не нуждался в словах. Блеск в темных глазах Гриффина рассказал ему все, что ему нужно было знать. Гриффин Фиске, в возрасте двадцати девяти, с пугающей комплекцией грубоватого бесцеремонного культуриста, нашел свою пару в обличье робкого, практически безмолвного семнадцатилетнего юноши. Вся Преисподняя еще гудела от известия, что их богатый, бисексуальный Властелин Вакханалии, был свергнут обратно на землю из-за любви. Все бросались насмешками, пока не увидели, что собой представляет Микаэль, и те, его серебристые глаза, которые сияли, как луна в беззвездную ночь. Кингсли видел немного себя в Микаэле - юный паренек, поклоняющийся человеку, который владел им, нуждающийся в страхе и боли насколько, насколько нуждался в доверии и нежности. Но Микаэль был лишь одной стороной Кингсли. Мальчик не имел доминирующего стержня в своем теле, как Кингсли объяснила Нора. Кинг изначально прислуживал, и это раздразнило его аппетит для большего. Но не служить, а стать мастером самому.

– Я рад слышать, что у тебя с твоим питомцем все хорошо. К сожалению, не все хорошо у меня и моих питомцев.

Глаза Гриффина слегка расширились.

– Что случилось?

– Сэди… ее убили.

– Как?

Гриффин опустил руки и подошел к Кингсли, глядя ему в лицо. Кинг посмотрел в сторону, не желая, чтобы тот увидел, насколько глубоко смерть Сэди тронула его.

– Ножом. В сердце.

– Срань Господня. У кого же такое большое желание умереть?

И действительно, у кого? Кингсли знал, что вопрос Гриффина был чисто риторическим.

Он не спрашивал, кто убил Сэди, потому что, кто, вообще, в здравом уме посмеет нанести вред одному из драгоценных ротвейлеров Кингсли Эджа? Подразумеваемым ответом было никто. Ни единая душа. Только кто-то, как сказал Гриффин, желающий умереть. Или еще хуже, кто-то, кто уже мертв. Кингсли пожал плечами, так как это был его единственный ответ. Он знал, кто это сделал, но он никогда не скажет, никогда не смог бы сказать. Но он и не мог допустить, чтобы произошло еще что-нибудь. Ему нужно время. Время подумать и спланировать, и... он поднял руку к лицу и потер лоб.

– Кинг, мне так жаль.
– Гриффин тронул его за плечо, и Кингсли кивнул. Несомненно, этот момент отчаянья Кингсли, Гриффин ошибочно расценил, как скорбь по его мертвой собаке. Пусть думает, что хочет. Правда, в любом случае, никогда не выйдет наружу.

– Как и мне.
– Кингсли повернулся лицом к Гриффину, улыбаясь.
– Но тут уж ничего не поделаешь. Она умерла, и мы должны делать то, что должны - защитить нас всех. Кто-то, кем бы он ни был, неважно, хочет навредить нам. Я не могу этого допустить.

– Нет. Конечно, нет. Что я могу сделать?

Кингсли вздохнул. Что Гриффин может сделать? Сейчас ничего. Не совсем. У Кингсли было так мало надежных людей в Преисподней, что просто присутствие Гриффина в городе, успокаивало его. Он нуждался в том, чтобы его ближайшие соратники были с ним сейчас, те, на которых он мог положиться. Госпожа оставила их на произвол судьбы. Джульетту, он отослал подальше.

– La Ma^itresse… она далеко. И я уверен, что человек, который убил Сэди, также имеет замыслы и относительно нее.

– Относительно Норы? Почему?

Кингсли услышал ярость, скрывающуюся в вопросе Гриффина, и понял, почему инстинктивно он послал за ним. Гриффин любил Нору когда-то или пытался. И он все еще любил ее, хотя больше не со страстью и голодом, но с верностью и преданностью. Нора свела Гриффина и его юного возлюбленного вместе, и только по этой причине, Кингсли знал, что Гриффин будет ходить по раскаленным углям, чтобы защитить ее. И если дела в дальнейшем будут обстоять так, как они обстоят, ему, возможно, придется ее защищать.

– Почему? Я не могу сказать, mais я думаю, что человек, который убил Сэди, также несет ответственность за кражу документа из моего личного кабинета. Документа о La Ma^itresse.

– Дерьмо. Кто-то вламывается в твой офис, убивает твою собаку. Кингсли, что, черт возьми, происходит?

– Если бы я мог сказать, mon ami. Как ты можешь себе представить, я бы предпочел конфиденциальность. Слухи о том, что мой дом незащищен… - Кингсли позволил своему голосу затихнуть. Ему не нужно рассказывать Гриффину как плохо было бы, если бы мир узнал, что дом Кингсли взломали. Страх держал город в узде. Страх перед Кингсли и его сферой влияния. В архивах, в кабинете Кингсли, были тысячи часов отснятого материала о представителях высших слоев общества, принимающих участие в каждом распутном, вульгарном, аморальном, неприличном и преступном деяниях, известных человечеству. И несколько актов, которые удивили, даже Кингсли. Богатые и влиятельные, также были пойманы на пленку, вовлеченные в связывание и садо-мазо, участвующие в сделках с наркотиками и торговлей оружием. И в теневых сделках, что привело к гибели более чем одного богатого мецената, который совершил фатальную ошибку, имея слишком щедрое завещание. Все эти кадры сохранялись и каталогизировались Кингсли после, конечно, позволив начальнику полиции или судье, или сенатору или мэру, или светской львице, посмотреть видео. Кингсли никогда не стал бы использовать их грехи против них, как и обещал. Он не хотел ни их денег, ни их благосклонности. Он просто интересовался, что если придет время, окажут ли они ему такую милость, принять его звонок и подарить ему пять минут своего драгоценного времени. Ему никогда не приходилось растолковывать угрозу более чем один раз. Если они хотели уберечь себя, они просто должны пообещать, что помогут ему, когда это потребуется.

– Бог знает, что я не желаю никому попасть в твой кабинет, - сказал Гриффин, качая головой.

– Я давно сжег твои записи, - соврал Кингсли.

Гриффин шумно выдохнул с явным облегчением. Он был хорошим мальчиком в течение последних нескольких лет, но он не был святым, когда Кингсли привел его в их мир. Его пристрастие к наркотикам чуть было не лишило его целевого фонда. На одной особой, высокой четкости фотографии во владении Кингсли, можно было даже разглядеть крылья бабочки тату на спине стриптизерши под кучей кокаина и, конечно, лицо Гриффина Фиске со скрученной в трубочку стодолларовой купюрой у его ноздри.