Принц
Шрифт:
– Уесли, мой мальчик, меня арестовали в возрасте пятнадцати лет. Это был арест номер один. Было еще двенадцать с тех пор. Когда тебя арестовывают столько раз, как меня, ты начинаешь продумывать все случайности.
– Нора…
Она хлопнула навесной замок, и тот свалился с дверной ручки. Они проскользнули внутрь амбара и закрыли за собой дверь.
– Нормально.
– Она подняла лицо к Уесли.
– Сорен всерьез увлекается бандажом. Здорово шокирует, не правда ли?
– Я настолько потрясен, что даже потерял дар речи.
Нора закатила глаза.
– Я научилась взламывать
– Почему? Я думал, ты любила его.
– Я и люблю его. Любовь и наличие плана побега не являются взаимоисключающими. Они, по сути, настоятельно рекомендованы.
Нора нашла выключатель и щелкнула им.
– Здесь странно.
– Ага, расскажи мне об этом.
Они разглядывали конюшню в тишине. Та была пуста. Совершенно пуста. Ни лошадей. Ни аксессуаров для верховой езды. Ни персонала. Ни жокеев. Ничего. Просто старая солома на гнилом полу в душной темноте.
– Похоже, она пустовала долгое время.
Уесли заглянул в каждое стойло.
– Мне тоже так кажется. Странно, ставить замок на пустую конюшню и ни одного на переполненную приносящими доход лошадьми.
– Давай проверим остальные.
– У меня есть отмычки.
Нора последовала за Уесли от второго амбара к третьему. Они опять обнаружили на нем висячий замок. И снова нашли его пустым. Четвертый и пятый амбары тоже были пустыми. Ни лошадей. Ничего.
– Что, черт возьми, происходит?
Уесли стоял в последней из конюшен, уставившись на отсутствующее в ней содержание.
– Ты мне скажи. Ты у нас эксперт по лошадям.
– Я не знаю. Разве что Taлел перевез всех своих лошадей на другую ферму... смысла нет. На ферме такого размера должны быть сотни годовалых лошадей, жеребцов, кобыл. Даже если бы он перевез всех своих лошадей на другую ферму, он должен был, по крайней мере, оставить некоторых, что он держит для других. Мы содержим около ста лошадей, которые не принадлежат нам.
– Я должна пойти и спросить его. Он что-нибудь мне скажет.
– Не спрашивай. Пока что. Я хочу задать несколько своих вопросов.
– Каких, например?
Уесли поднял кусок доски из амбара с жеребцами.
– Свежая краска поверх гниющей древесины, Нора? Мой первый вопрос будет такой: почему миллиардер не может позволить себе починить сломанные двери стойла?
Нора посмотрела на деревяшку, а затем на Уесли. Он что-то увидел в ее глазах, что-то вроде понимания. Он подождал, но она, похоже, не была готова его просветить. Она тяжело вздохнула, и свет в ее глазах снова погас.
– Чертовски хороший вопрос.
Глава 28
Север
Прошлое
Кингсли гортанно застонал и этот стон Сорен поглотил из его уст. Он потянул за веревку, которая приковывала его к холодному металлу изголовья кровати, но не смог освободить руки.
Теперь это была чистая пытка. Кингсли лежал с привязанными по краям кровати руками и ногами,
– Пожалуйста… s’il vous pla^it… - умолял Кингсли, и даже не знал, почему он молил, и о чем он просил.
Сорен никогда не внимал его мольбам, ни о милосердии, ни о завершении процесса. Все происходило по времени Сорена, по его воле и только по его воле. Но Кингсли не мог остановить себя от попрошайничества, от мольбы. Ни одна девушка никогда не целовала его так. Он чувствовал себя вещью, и ничем более. Когда Сорен целовал его, Кингсли знал, что это было только ради Сорена. Боль была для Сорена. Удовольствие было для Сорена. Кингсли, существовал для Сорена и он это знал. Месяц назад он хвастался перед Сореном привилегированным положением, что он занимал, будучи единственным сыном во французской семье. Мать боготворила его и не просила ни о чем. Отец баловал его. Его сестра делала работу, которую от него никогда не ожидали. Маленький принц, вот кем он был, рос. И каждую ночь, его мать читала ему Маленького принца, его любимую историю. Но под Сореном, Кингсли перестал быть принцем или королем.
Он был ничем, всего лишь рабом, слугой, телом, для пользования Сореном и для Сорена.
Ничто не радовало Кингсли больше, чем исчезнуть в ските ночью и найти ожидающего его Сорена. Корону, что его родители возложили ему на голову, даже назвав его Кингсли, хотя менее французское имя, вряд ли существовало, он снял эту корону и положил к ногам Сорена. И принц становился слугой, простолюдином, всю ночь напролет.
Рука Сорена скользила вдоль груди Кингсли, по животу, опускаясь еще ниже. Кингсли застонал на грани боли от необходимости, невероятной жажды. Ему необходимо было, чтобы его коснулись… как можно скорее. Но руки Сорена и его рот блуждали вдоль каждого сантиметра его тела, за исключением тех сантиметров, что нуждались в поцелуях, наиболее отчаянно желающих прикосновения.
– Ты ненавидишь меня, - прошептал Кингсли, и Сорен засмеялся.
– Ты мне слишком безразличен, чтобы я ненавидел тебя.
– Сорен приблизил свой рот к уху Кингсли и целовал его от затылка до плеча.
– Ты ничто для меня.
– Так вот почему ты пытаешься меня убить?
Кингсли приподнял бедра, ища какого-либо удовлетворения и не чувствуя ничего, кроме возобновившегося давления в животе. Он бы кончил, не будь он осторожен. Он то знал. Сорен избил бы его почти до крови, если бы он кончил, не спросив разрешения. У него был рубец недельной давности на нижней части спины, доказывающий это.
– Я бы никогда не убил тебя, - сказал Сорен, скользя руками по внутренней поверхности бедер Кингсли, массируя их, проводя пальцами к самому краю болезненно напряженной эрекции Кингсли, прежде чем убрать их снова.
Только другой мужчина смог бы понять абсолютную агонию такого рода дразнилок. Только садист, как Сорен смог бы причинить такое.
– Убивать тебя было бы тратой моего драгоценного времени.
– Тебе придется найти кого-нибудь другого, чтобы пытать его таким образом, убей ты меня, - сказал, смеясь Кингсли, хотя его глаза были наполнены непролитыми слезами досады.