Принц
Шрифт:
Второй раз за день, Кингсли фантазировал о том, как ступает навстречу ножу Троя, позволяя лезвию погрузиться в его сердце. Наверное, лезвие из настоящей стали причинило бы меньше боли, чем стальное осуждение в глазах Стернса.
– Я не хотел приезжать, - возразил Кингсли.
– Я здесь, против моей воли. И я не обязан говорить, если не хочу.
– Вас ждет светлое будущее с цистерцианцами, - сказал Стернс, скрестив руки на груди.
– Они тоже принимают обеты молчания. Правда, из соображений благочестия, а не во избежание нежелательного внимания.
– Мистер Стернс, - мягко упрекнул отец Альдо.
– Мы можем быть иезуитами, но здесь мы чтим Устав святого Бенедикта*.
Стернс тяжело вздохнул.
–
Кингсли не расслышал в его голосе особенного раскаянья но, ни отец Альдо, ни отец Генри не высказали каких-либо дальнейших возражений. Казалось, они были запуганными, как и Мэтью. Что же за человек этот Стернс?
– Может, Вы покажете мистеру Буассоннё общежития. Познакомьте его со школой лучше, нежели юный Мэтью, - сказал отец Генри.
– Если у Вас есть время.
Стернс кивнул, сделал еще один шаг в сторону Кингсли, и, опустив голову, посмотрел ему в глаза. Опустив голову?
Кингсли измеряли в больнице и его рост ровно шесть футов. Стернс, должно быть, шесть и два дюйма, как минимум.
– У меня есть время.
– Стернс улыбнулся ему еще раз.
– Пойдем?
Кингсли колебался, не ответить ли - нет, опровергая то, что Мэтью недостаточно хорошо познакомил его со школой, что он не нуждается в повторном знакомстве, и поблагодарить за предложение. И все же, хоть и казалось, что Стернс уже недолюбливает его, может даже ненавидит, Кингсли не мог отрицать, что все в нем хотело на мгновение остаться наедине с этим таинственным молодым человеком, с чьим мнением считались даже священники.
– Oui, - прошептал Кингсли, и красиво очерченные губы Стернса сложились в жесткую линию.
Кингсли последовал за ним из кухни. Как только они вышли за дверь и оказались одни в коридоре, Стернс повернулся к нему лицом.
– P`ere Henry est un h'ero, - начал Стернс на безупречном французском. Отец Генри - герой.
– Ты должен простить его за очень скудные знания о Франции. Во время Второй мировой войны, он был в Польше тайно переправляя евреев в безопасные места и скрывая женщин и девушек от русских солдат. Я знаю это только потому, что другой священник здесь сказал мне. Отец Генри не говорит о сотнях жизней, которые он помог спасти. Он говорит об итальянской еде и детективах. Отец Альдо бразилец. Он и двенадцать других были в плену у партизан в 1969 году. Отцу Альдо было двадцать девять лет, и, несмотря на принадлежность к богатой и влиятельной семье, он по собственному желанию был последним освобожден из плена. Он не покинул остальных пленных, пока они не были благополучно выпущены на свободу. Он простил своих похитителей и публично попросил суд проявить к ним снисхождение. Теперь он готовит для нас.
– Зачем ты все это мне рассказываешь? – спросил на английском Кингсли, чувствуя, что в первый раз после смерти родителей может легко расплакаться.
– Отец Генри попросил меня познакомить тебя со школой Святого Игнатия. Это я и делаю. Идешь? – спросил он, продолжая говорить на французском.
Кингсли ничего не сказал, но последовал за ним по коридору. Стернс остановился в дверях столовой. Только два мальчика остались за столом, кушая и разговаривая.
– Ton ami Matthew (прим. Твой друг Мэтью), - сказал Стернс, кивнув головой в сторону маленького рыжеволосого мальчика, который провел ему первую экскурсию по школе, сидевшего рядом с мальчиком чуть повыше, с черными волосами и в очках.
– Он пришел сюда полтора года назад. Несмотря на то, что ему было одиннадцать лет, когда мы увидели его впервые, он выглядел едва ли старше восьми. Его родители не обращая на него внимания, едва не довели его до грани голодной смерти. Богатая католическая семья из той местности, где Мэтью был найден копающимся в мусорных баках, платит за его обучение здесь. Мальчик, что с ним рядом - это сын тех людей, которые оплачивают обучение Мэтью. Ни один из них не знает этого. Они стали друзьями без давления извне.
Кингсли сглотнул, и ничего не сказав, вышел вслед за Стернсом из столовой.
– Я думаю, что отец Генри имел в виду, чтобы ты рассказал мне, в какое время начинаются занятия и тому подобное.
– Завтрак в семь. Служба в часовне в восемь. Уроки начинаются в девять. Завтра ты встретишься с отцом Мартином, который составит твое расписание.
– Я полагаю, отец Мартин тоже герой.
– Отец Мартин астроном. Он открыл три кометы и изобрел формулу для расчета расширения Вселенной. Сейчас на пенсии. У него стало слишком слабым зрение, чтобы продолжать исследовать небеса. Так что теперь он преподает нам математику и естественные науки.
Стернс повел их из столовой на улицу, в библиотеку. Главный зал был пуст, но трое мальчишек примерно возраста Кингсли толпились возле камина у западной стены. Стернс подобрал упавшую со стола книгу, посмотрел на корешок и направился к книжному шкафу недалеко от места, где мальчики сидели и разговаривали.
– Стэнли Хорнгрен, он один носит пиджак, - сказал Стернс, царственно склонив белокурую голову в сторону одного из мальчиков. – У него двенадцать братьев и сестер. Он работает на двух работах каждое лето, чтобы оплатить свое обучение здесь, и не обременять свою семью дополнительными расходами. Джеймс Митчелл, сидит рядом с ним, он здесь на полной академической стипендии. Весьма впечатляет, учитывая, что он полностью глухой, у него никогда не было доступа в школу для глухих. Когда ты говоришь с ним, говори четко и убедись, что он может видеть твои губы. И говори только на английском языке, - сказал Стернс, мрачно взглянув на Кингсли.
Он небрежно поставил книгу на полку, несомненно, на то место, где она и должна быть.
– Мальчик на диване - Кеннет Стоу. Он провел два года в лечебнице, потому что его учителя думали, что он умственно отсталый. На самом деле у него незначительная необучаемость и гениальный IQ. Сейчас он круглый отличник. Библиотека закрывается в девять. Если тебе нужно будет остаться дольше, ты можешь попросить отца Мартина впустить тебя.
Стернс повернулся на каблуках и направился обратно, на улицу. Он остановился у двери в церковь.
– По выходным месса: в 5:00 вечера по субботам и 10:00 по воскресеньям. Это традиционное католическое богослужение. Ты католик?
Кингсли покачал головой.
– Мы потомственные французские протестанты.
Стернс выдохнул через нос.
– Кальвинисты.
– Он произнес последнее слово, как проклятие, прежде чем продолжить. – Тебе будет поощрительно, но не обязательно посещать часовню. Тебя не попросят остричь свои длинные волосы. Тебя попросят носить школьную форму, лишь по той простой причине, что это помогает поддерживать атмосферу равенства. Никто из нас здесь не лучше, чем остальные. Ты уяснил это, правда?
Кингсли уставился в пол.
– Да.
Стернс отвел их к зданию общежития, остановившись снаружи для того, чтобы собрать охапку бревен. Кингсли взял немного дров тоже, думая, что они отнесут их в комнату общежития на втором этаже, но вместо этого Стернс вошел в комнату, где спали младшие мальчики и сложил дрова аккуратно возле очага. Он взял поленья из рук Кингсли и добавил их к куче. Несколько младших мальчишек сидели на своих кроватях, читая. Только один сумел пробормотать приглушенное «спасибо», в то время как двое других дезертировали. Стернс ничего не сказал, только слегка похлопал мальчика по голове в почти братском жесте. Все мальчишки в комнате, следили за Стернсом с широко раскрытыми, наполненными страхом глазами. Кингсли поплелся следом за Стернсом на верхний этаж общежития, в спальню старших мальчиков.