Принцесса Анита и ее возлюбленный

Афанасьев Анатолий Владимирович

Подставным лицом выступил один из его любимчиков, Кузьма Витальевич Прохоров, по кличке Зубатый, забавное человекообразное существо, сплошь состоящее из комплексов и неутоленных желаний. При этом натуральный вор и бандит без всякого нынешнего дегенеративного подмеса. Первый срок Зубатый получил за кражу со взломом, второй — за непредумышленное убийство родной матери, которая не дала денег на опохмелку. Дальше сроки посыпались, как грибы из корзины, и в общей сложности Зубатый провел в местах заключения около тридцатника. Он был из тех самых, для кого тюрьма — дом родной. В концерн «Дулитл-Экспресс» его взяли, когда пошла мода на «законников»; в каждой крупной, уважающей себя фирме обязательно был один такой (добрая примета!) либо на должности референта, либо специалистом для особых поручений.

Значительно позже тех из них, кто побойчее и посмышленее, начали проталкивать в депутаты и префектуры и на другие доходные места, где они порой оказывали хозяевам неоценимые услуги. Для мечтательного и капризного Станислава Ильича матерый «законник» явился как бы воплощением, олицетворением загадочной россиянской души, в которой в одинаковых пропорциях смешались пещерная дикость и страсть к книгочейству, рабская натура и склонность к бунту, алчность и жестокость наравне с детской наивностью и неожиданной, на грани нервного срыва, щедростью… В лице бывшего вора и убийцы он провидел великое, никем пока не разгаданное будущее этой страны… Иногда под вечер он вызывал Зубатого к себе в кабинет, чтобы распить с ним бутылочку и послушать путаные, затейливые рассуждения недочеловека о смысле жизни и еще о многом другом. С годами Зубытый смирился с тем, что ничего не достиг из того, о чем мечтал на заре туманной юности. Но одно желание оставалось у него неизменным. В сущности, безобидное, но, когда он впервые поделился им с хозяином, его водянистые глаза осветились блеском истинного вдохновения. Станислав Ильич опешил и переспросил:

— Хочешь быть начальником тюрьмы?

— Всей душой, босс. Ибо только в тюрьме возможно царствие всеобщей справедливости. Тако рек Иоанн Златоуст. Не нам оспаривать.

Сбылась мечта Зубатого на новых территориях под Наро-Фоминском, куда, оформив покупку, Станислав Ильич направил его управляющим со всеми полномочиями. Потом с удовольствием следил издалека за его бурной деятельностью. В здании кирпичного заводика Зубатый действительно обустроил коммерческий стационар на сорок камер, из которых восемнадцать были одиночками, предназначенными для смертников, но этим не ограничился. В деревнях Агапово и Вострушки, повыгнав оттуда недовымерших пенсионеров, возвел пятизвездочную гостиницу «Олимп» и открыл шикарное казино с экзотическим названием «Темный лес». Но и это не все. В окрестных лесах устроил заповедник, где водился и сохатый, и кабан, и всякая мелкая живность; и вскоре собирался запустить туда снежного человека, оформив договор с Уссурийским охотхозяйством. С некоторой оторопью Станислав Ильич подписывал разбухающие финансовые сметы, дивясь неуемной энергии Зубатого, переживающего вторую молодость.

Разумеется, Желудев был не из тех, кто бросает деньги на ветер. Все на первый взгляд чумовые затеи Зубатого были отнюдь не провальными в коммерческом плане. Возрожденная подмосковная землица, обретая заманчивую первобытность, сулила при умелом использовании солидные барыши. Несколько раз Станислав Ильич привозил на уик-энд на «Новые территории» солидных иностранных партнеров, и там, в необычной обстановке, в «Зоне счастья», разнежившись в обществе веселых и покорных поселянок, распарившись в баньке, отведав натуральных деревенских угощений да еще завалив на опушке кабанчика, гости делались податливыми как воск. Удавалось порой заключить с ними сделки, которые казались немыслимыми в зачумленной Москве.

Под вечер в пятницу Зубатый явился по вызову в центральный офис «Дулитл-Экспресс», доставив в подарок рыбной копчушки и оковалок парной свинины. Сияя изможденным ликом страстотерпца, похвастался:

— Налаживаем натуральное хозяйство, барин, на случай неизбежной иноземной блокады.

— От кого ждешь блокады, Кузьма? — полюбопытствовал Станислав Ильич.

— От американских братьев, от кого еще.

— С какой стати? Мы вроде скорешились. Вместе арабиков лупцуем.

— Тебе так кажется, барин, — ухмыльнулся Зубатый. — Мы временно на вольном выпасе, а на самом деле в черном списке. Наша очередь сразу после арабиков. Не изволь сомневаться.

Политикой Кузьма Витальевич интересовался активно, читал газеты, смотрел по телевизору все политические шоу (особенно

выделял передачи Сатанидзе, называя его «хрумкало блатное»), его суждения всегда отличались резкостью и безапелляционностью. Засиживаясь за столом, они с Желудевым частенько затевали горячие споры на животрепещущие темы, и победителем обыкновенно выходил Зубатый. По убеждениям он был монархист и черносотенец. В полемическом запале Станислав Ильич обзывал его «красно-коричневой мордой» и «пеньком деревенским», на что Зубатый не обижался, отвечал благодушно:

— Мы хотя пеньки красно-коричневые, а заморскому хаму жопешник не лижем.

Сейчас Станислав Ильич не поддержал тему, у него времени оставалось с полчаса до важной встречи. Секретарша Зинаида Андреевна подала нехитрый закусон — черная икра в хрустальной вазе, черная буханка, масло, батон салями, — поставила, угождая хозяйскому фавориту, бутыль с перекрещенными костями и черепом на этикетке. Но то была одна видимость, вместо денатурата в бутылке был обыкновенный шведский «Абсолют». Зубатый протянул мослатую клешню, чтобы приласкать красавицу, ухватить за пухлый бочок, но Зинаида Андреевна, как водится, в ужасе шарахнулась в сторону. Она действительно панически боялась смурного мужичка с впалой грудью, писклявым голосом и тусклым, мертвым взглядом, сулящим неминуемую беду всякому, кто зазевается. Напротив, Зубатый ей благоволил и не оставлял надежды при случае оприходовать бывшую управделами райкома комсомола. Под хорошее настроение не раз обращался к барину с заявкой: дескать, уступи бабешку на вечерок, уж больно засвербило. Одно из множества чудачеств «законника» — он был падок на женщин, хоть каким-то образом соприкасавшихся с властью. Похвалялся, что в свое время на зоне перепортил с десяток надзирательниц из женских бараков и всеми остался весьма доволен. Объяснял свою прихоть так:

— Которые при власти, оне от мужика звереют. Для человека с понятием — самый смак.

Насчет секретарши Станислав Ильич любимчику напрямик не отказывал, но согласия пока не дал.

— Вот что, Кузя, — начал Желудев, подождав, пока «законник» примет чарку и закусит. — Сегодня долго сидеть не можем, дела у меня, а поручение деликатное.

Зубатый изобразил повышенное внимание, выплюнув на ореховую столешницу кусок непережеванного салями. Желудев поморщился: варвар, быдло, что поделаешь. Но зорок, цепок, умен… Эх, таких бы в правительство, да побольше. Тогда, глядишь, и реформу бы доломали.

— Завтра тебе в зону деваху одну доставят. Она под моей опекой.

— И что с ней делать?

— Спесь сбить. По полной программе. Но без радикальной порчи. Только за счет психологического воздействия.

Унылая личина Зубатого раскраснелась, то ли от водки, то ли от услышанного. Он похабно сощурился:

— Знамо дело, барин. Невесту забугорную в чувство приводишь.

Изумление Желудева было столь велико, что он механически потянулся за рюмкой:

— Про невесту откуда узнал?

Зубатый самодовольно лыбился, обрадованный, что уколол благодетеля:

— Слухом земля полнится, Стас Ильич. Вы там наверху полагаете, усыпили народец, а он бдит. Все ваши жуткие деяния на ус мотает. Дай срок, за все придется отвечать, за все грехи. Се есть историческая закономерность.

— Оставь свои бредни, — внезапно разозлился Желудев. — Некогда лясы точить. Про деваху все понял?

— Нет, не все. В каких пределах допустимого производить переделку?

— Я же сказал, без порчи.

— Порча — понятие растяжимое, — заважничал Зубатый. — Законом не оговоренное. Прошу пояснить, какого ожидаешь результата?

— У нее заморочки аристократические. Надо вернуть ее в женское естество, чтобы почитала за благо мужу ноги мыть.

«Законник» ощерился сладострастно:

— Выходит, из князя обратно в грязи. В согласовании с природой-матушкой. Что ж, мне такое по душе. Сделаем в лучшем виде. Останетесь довольны.

Панибратски подмигнул тусклым оком, осушил рюмаху. Сегодня, не в пример прежнему, гнусавое суемудрие любимчика вызывало у Станислава Ильича лишь раздражение. Он понимал, что дело не в Зубатом. В затянувшейся, отдающей гнильцой истории с графинечкой он действительно перегнул палку, теперь нельзя останавливаться, вот это и бесило.