Принцесса для императора
Шрифт:
***
Голова раскалывается. Смотрю на роспись на потолке, и кажется, узоры по нему ползают. Фероуз опускается в кресло напротив моей софы, шелест его тяжёлой одежды оглушителен. Вздыхаю. Устало произношу: — В следующий раз, если буду делать глупости, тресни меня по голове. — Это ты о том, что послушал Ингвара и не стал усиливать пограничные войска на северо-западе, а теперь племена варваров настолько обнаглели, что напали на наше поселение? — Нет, я о том, что в следующий раз, если скажу, что не способен влюбиться, можешь ударить меня по голове. — Аа, — кивает Фероуз. — Непременно учту твоё пожелание. Головная боль усиливается, мне так плохо, что хочется забыться, но я говорю, чтобы отвлечься от мечтаний о Мун: — Как думаешь, если один раз влюбился, второй смогу? — Конечно. — А когда? Сухой смех Фероуза бьёт по больной голове. Отсмеявшись, пофыркивая, он выдавливает: — А я откуда знаю? К тому же это ты у нас признанный специалист по женщинам. — Если только по любовным утехам с ними. А с Мун иначе. Мне вроде даже страшно к ней прикасаться — такая она хрупкая и нежная. Хочется её защищать, а не гонять в постели. Чувствую себя каким-то девственником трепетным. — Это к лучшему, если учесть, что жена она не твоя. В груди отдаётся болью, вздыхаю: — Я дурак. — От ошибок никто не застрахован. Искоса смотрю на Фероуза: он очень серьёзен. — Зачем ты пришёл? — Приподнимаюсь на локтях. — Что-нибудь случилось? — О вас с Мун уже поговаривают. Вскидываю брови. Фероуз продолжает: — Это так, к сведению. А пришёл я потому, что нашёл тебе придворных магов. Хотел, чтобы ты решил, принимать их или нет. Неохотно поднимаюсь с софы и направляюсь в комнаты: — Сейчас приведу себя в порядок и посмотрю твой выводок. Оказавшись в комнате для одевания, поворачиваюсь спиной к зеркалу, с замиранием сердца смотрю через плечо. В первый миг кажется, что от печати проклятия не осталось и следа. В груди холодеет, вспыхивает надежда: «А не попытаться ли её соблазнить?» Но в свете солнца золотом вспыхивает тонкая полоса, последний след стебля. «Сигвальд дурак! Я бы справился лучше». И как я додумался поручить соблазнение девушки этому мальчишке? Не попробовать ли всё переиначить в оставшиеся мне почти три недели? Но страх смерти крепко сжимает внутренности: если сердце Мун будет разрываться между
***
«Бедная Фрида», — сокрушаюсь я, но сбегаю из наших с Сигвальдом комнат, оставив её с вежливым интересом слушать его, пока дышу свежим воздухом. Стражники закрывают за мной двустворчатые двери. Я сослалась на головокружение и желание пойти в сад, но правда в том, что если я ещё раз услышу поэму о взятии Вегарда, меня стошнит. Да и любовные оды порядком надоели. Караульные невидяще смотрят перед собой, но мне неловко стоять под их присмотром. Подобрав длинный шёлковый подол, направляюсь в сад. Золотая вышивка покалывает ставшие слишком нежными ладони, шею щекочут завитки выпущенных из высокой причёски прядей. На душе муторно: почему я не могу полюбить мужа? Он красив, образован, добр, но чем дальше, тем неприятнее мысль о близости с ним, о совместной жизни. Нет, я не желаю ему ничего плохого, но как же хорошо, когда его нет рядом. Иду по коридорам, в которых по-прежнему слишком много стражников. Меня надёжно сторожат — не убежишь, не спрячешься. Всегда у кого-нибудь на виду. И в саду будет то же самое, а так хочется уединиться ненадолго. И вроде я принцесса, а настоящего спокойствия нет, ведь слуги всегда находятся поблизости, чтобы исполнить любой мой каприз. И это раздражает. Из-за кошмаров последнее время я слишком часто злюсь, это бесконечное требование «Беги!» даёт плоды — я хочу бежать из дворца, меня тянет прочь. Может там, за его пределами, я наконец высплюсь спокойно? Желание сбежать ослепляет меня, я иду в сад, но почему-то оказываюсь возле библиотеки. Мне нечего там делать, ведь читать я не научилась. Собираюсь развернуться, но так не хочется выглядеть глупо перед стражниками, сторожащими коридор, и я решаю для вида заглянуть внутрь, может даже прихватить для Сигвальда что-нибудь непоэтическое. Библиотека пронизана солнечным светом. В запахе книг есть что-то умиротворяющее. Свет золотит вереницу столов вдоль окон. Тихо и никого нет. Как выбирать что-то, если я не могу читать? Взять наугад? Подхожу к полке. Осторожно касаюсь переплётов. Их кожа приятно льнёт к пальцам, я почти сожалею, что неспособна узнать тайны этих кладезей мудрости. — Ищешь, что почитать? — Властный голос Императора пронизывает меня до мурашек, до дрожи. Невольно стискиваю корешки. Не оборачиваясь, но чувствуя спиной близость Императора, поспешно мотаю головой, и пряди снова щекочут шею: — Я… н-не умею. — Сигвальд разве не учит тебя грамоте? Сдерживая дрожь, качаю головой. Император вздыхает: — Да, он довольно нетерпелив и непоследователен во всём, что не касается поэзии… Ладно, садись, будешь учить алфавит. Резко оборачиваюсь: Император уже отступил в сторону. На этот раз он не в привычных шароварах, а в длинной рубашке с золотой бахромой, через плечо перекинуты складки пёстрой накидки до середины колена, она держится на могучем теле широким поясом с драгоценными камнями. Наверное, Император принимал послов или был в храме. Он указывает на свой стол за стеллажами. — П-прямо се-сейчас? — Ненавижу себя за этот трепет. Нужно справиться, справиться с эмоциями. Опускаю взгляд и, сцепив пальцы, произношу: — Простите, вы сильно меня испугали. Император молчит. Вздыхает: — Прости, больше не буду подкрадываться сзади… Хорошо, что под рукой у тебя не было ничего тяжёлого. Щёки обжигает румянцем: — Вы долго будете припоминать мне вазу? — Это были незабываемые впечатления, — насмешливо произносит он своим чарующим сильным голосом. — Идём. Нет сил противиться, я следую в его укромный закуток. Император указывает на стол рядом со своим: — Садись. Усаживаюсь на предложенное место. Одежда Императора шуршит совсем близко. Мне так тревожно, неловко, — «А не выбились ли волосы из причёски? Не помялось ли платье? Идёт ли оно мне?» — странно, что не могу повернуть голову, просто смотрю на столешницу. На неё ложится лист с тремя буквами, разобранными на чёрточки по очерёдности их написания и картинками под ними. Листок придавливают пальцы Императора — ухоженные, а на тыльной стороне ладони — едва заметная полоска шрама. Неожиданно для себя касаюсь этого слабого следа и шепчу: — А это откуда? Помедлив, Император отвечает: — Не помню, если честно. Он очень близко ко мне, я чувствую плечом жар его тела, запах корицы и пробивающееся через него отголоски винных паров. Воспоминание о том, как мы сидели на одной софе, и я касалась его горячей кожи и следа клейма, вырывают меня из реальности. Мы были так близко… — Начни с этих трёх букв, — будто издалека доносится голос Императора. Его рука высвобождается из-под моей, на столе появляются листы бумаги, письменные принадлежности. — Попробуй их писать. Пару страниц — и научишься. — Это очень дорого, бумага… — бормочу я, чтобы как-то усмирить чувства и мысли, сосредоточиться на делах. — Ты принцесса, тебе можно. Это «Ала» «Бэр» «Вей», пиши их и повторяй названия. Читаются в текстах они по первым звукам названия. Дерзай, я в тебя верю. Его горячая ладонь скользит по моему плечу, и Император отступает. Садится за свой стол рядом с моим. Сглотнув, беру перо дрожащей рукой и пытаюсь сосредоточиться на деле. Буквы скачут перед глазами, но я делаю усилие, и начинаю повторять письменные упражнения.
***
В который раз я поражаюсь многообразию чувств, ранее мне неизвестных или просто забытых. Казалось бы — я взрослый мужчина, мои отношения с женщинами должны носить определённый интимный характер, а я наслаждаюсь возможностью просто находиться рядом. Удовольствие отрываться от бумаг и видеть Мун, старательно выводящую буквы, беззвучно шепчущую их названия, оказывается слаще наслаждений, которые дарят искусные наложницы. Кстати, я их давненько не навещал. Кажется, с нашего памятного знакомства с Мун. Может, поэтому её близость действует так сильно? Время идёт уже за полдень. В очередной раз поднимаю взгляд, чтобы полюбоваться Мун: высокая причёска делает её старше, но выпущенные пряди добавляют образу лёгкости. Белоснежное с золотой вышивкой платье подчёркивает высокую грудь… Мун уже несколько часов сидит рядом, пора отпустить её к Сигвальду, но вместо этого я спрашиваю: — Отобедаешь со мной? Мун приподнимает голову. Закусывает соблазнительную губу. — В саду, — поясняю я. Неохотно добавляю: — Если хочешь, можем вынести Сигвальда. Свежий воздух пойдёт ему на пользу. — Не хотелось бы его тревожить. Вдруг что-нибудь сместится… Его кости уже достаточно срослись, чтобы не слишком этого опасаться, но я сам не хочу видеть рядом с нами Сигвальда, поэтому киваю: — Ты права, Мун… Ты хорошая жена. Она шире раскрывает глаза. Неужели уловила невольно прозвучавшую в последних словах горечь? Непривычный стыд захлёстывает меня, говорю: — Если не хочешь… — Для меня будет честью отобедать с вами, — церемонно соглашается Мун. Протягиваю ей руку. Сердце трепещет, прикосновение маленьких пальчиков, испачканных чернилами, ускоряет его стук. А я счастлив, по-глупому счастлив просто потому, что ещё на какое-то время Мун будет принадлежать мне, будет сиять для меня.
***
Чувствую себя пьяной, хотя не пила ни капли вина. Хмель странного восторга гуляет в крови, и я почти бегу по коридорам. Хочется кружиться, и я кружусь, тяжёлый подол взвивается, локоны выпадают из причёски, щекочут лицо. Я отдохнула от любимых поэм Сигвальда, и рассказ Императора о взятии Вегарда в сотни раз интереснее песни об этом. Медово-ореховый вкус сладостей ещё живёт на языке, внутри всё трепещет, а в голове плещутся невероятные истории Императора. У него была просто волшебная жизнь, а Фероуз… даже не думала, что старый маг такой весельчак и язва, и ни за что бы не поверила, что однажды он, изображая безумца, вошёл в город голым, облепленным дёгтем и перьями — только чтобы обмануть бдительность врагов и потом снести ворота. Слушала бы и слушала об их приключениях, но Императора с обеда в саду увёл казначей, а я… я… Чем ближе к своим комнатам, тем меньше становится в груди лёгкого счастья: в покоях красиво, я рада обществу Фриды, слуги готовы исполнить любой мой каприз, но… мысли о Сигвальде вызывают тошноту. Останавливаюсь перед дверями и приглаживаю волосы, одёргиваю подол, поправляю сбившийся поясок под грудью. Караульные бесшумно открывают передо мной створки, я вхожу в богато украшенную комнату, ступаю по мягким коврам. В спальне раздаются тихие голоса. Похоже, Фрида ещё не ушла. И хорошо — может, Сигвальд не заметил моего долгого отсутствия. Подхожу совсем близко. — Вот видишь, я же говорил, что ничего страшного в этом нет, — говорит Сигвальд. В первое мгновение я не вполне понимаю, что вижу, потом осознаю: он лежит на Фриде, между её обнажённых ног. Сам обнажённый.
ГЛАВА 24. Наложницы Свободное лёгкое платье Фриды белым пятном лежит на полу, серебряный узор на нём кажется тёмным. Сигвальд приподнимается на руках и, глядя ей в лицо, спрашивает: — Ну что, продолжим? Он делает осторожное движение бёдрами, и я гляжу на его неудобно вытянутую ногу в лубках и фиксаторах. «Хромать ведь будет…» — Да, — выдыхает Фрида и тянется к его лицу дрожащими пальцами. Осознание происходящего наконец охватывает меня изумлением: как легко моя боящаяся близости сестра легла под мужчину. Ошарашенная, стою, а они продолжают. Сигвальду очень неудобно с его ногой, он смешно краснеет, пыхтит, и мне приходится закусить губу, чтобы не рассмеяться.
– К-н-и-г-о-л-ю-б-.-н-е-т- Зажав рот ладонью, отступаю в сторону, тихонько возвращаюсь в комнату для приёма гостей. Здесь удобные кресла, софа, мягкие подушки. В блюде виноград, персики, абрикосы и яблоки. После обеда я сыта, поэтому равнодушно прохожу мимо угощений, которые раньше заставили бы исходить слюной, и сажусь в кресло. Из спальни то и дело доносятся сопения, стоны, охи. — Проклятая нога, — сердито бормочет Сигвальд, и я едва сдерживаю смешок. Родители меня убьют за то, что не уследила за Фридой… Это ведь я виновата: распаляла мужа, но не давала ему удовлетвориться, и теперь моя сестра обесчещена. Наверное, надо вмешаться, но что толку, если дело уже сделано? Вздыхаю. Жду. Жаль, здесь нет бумаги и пера с чернилами, я бы потренировалась писать. Правда, руку и так ломит от усталости, но надо же скоротать время. Сигвальд начинает очень шумно охать и сопеть. К щекам приливает кровь, мне жарко, неуютно. Вдруг понимаю, насколько неправильно подслушивать их сейчас. Удовлетворённый вскрик Сигвальда — и тишина. И снова: — Проклятая нога. — Не болит? — едва слышен голос Фриды. — Болит, — рычит Сигвальд. Щёлкает деревяшка. Наверное, он укладывает ногу в специальную подставку. Кажется, мне можно заходить. Или нет? Как говорить с Фридой? Как её судить, если я ничего в этом не понимаю? Вдруг становится страшно, я боюсь её слёз, не хочу объяснений. И повинуясь слабости, бросаюсь к дверям. Они тихо пропускают меня в коридор. Я смущена и растеряна. Не знаю, как к происходящему относиться, как спасти Фриду от позора и стоит ли вмешиваться? Заламывая руки, направляюсь к Императору. Он взрослый, опытный мужчина. И он единственный, с кем могу случившееся обсудить, ведь родители… ох, я не могу выдать им Фриду: её положение и так шаткое, ещё и они накинутся с упрёками. Я слишком встревожена, я всё острее понимаю, что это попустительство страсти может разрушить жизнь Фриды. А если у неё будет ребёнок? Ох, ох и ох. Казначей не знает, где Император. Нет Императора и в библиотеке. С каждой секундой держать всё в себе становится труднее: мне нужно-нужно поговорить, понять, что делать с Фридой. Сгорая от волнения, иду к покоям Императора. — Император здесь? — резко спрашиваю караульного у дверей, меня начинает лихорадить, срочно надо поговорить, облегчить душу. — Да, но… принцесса, — окликает караульный. Толкаю створки и решительно пересекаю гостиную. Я столько раз здесь была, что без малейших сомнений направляюсь в спальню. На огромной кровати — тела. Император лежит сразу с тремя полуголыми девушками. Они целуют его, гладят его обнажённую грудь, касаются разметавшихся на подушках кудрей. Меня будто ударяет в живот. Пошатнувшись, отступаю, и всё заволакивает пеленой слёз. В груди горит. Не могу вдохнуть. Император поворачивает голову, приподнимается на локте. — П-простите, что помешала, — выдавливаю я и, развернувшись, бросаюсь прочь, нелепо надеясь, что он оставит своих женщин и догонит меня, что начатое в его спальне не продолжится. Но я бегу, а Император за мной не следует, и от этого в груди жжёт сильней.
***
Первый порыв — отшвырнуть наложниц и броситься за Мун, но меня останавливает нелепость ситуации: мне не в чем себя упрекнуть, не за что оправдываться, и нет смысла объяснять смущённой молодой женщине, зачем мне сразу три не смущённые. Но и желания предаваться любовным утехам больше нет. Мун была так взволнована… — Уходите, — приказываю сердито. Три пары рук последний раз скользят ко мне. Девушки послушно отступают, накидывают лёгкие покрывала и уходят через запасные двери в дальнюю часть дворца. Не в добрый час я решил расслабиться. И зачем всё это затеял, ведь не больно то и хотелось? Всё это так пресно… Поднимаюсь с кровати и набрасываю рубашку. Наложницы оставили после себя запахи цветов, и сейчас это раздражает. Может, всё же найти Мун? Но что ей скажу? Она должна понимать, что для физического удовлетворения у меня есть женщины, это естественно. Меня охватывает раздражение, причины которого я не вполне понимаю. Наверное, виной всему затянувшееся воздержание, но, вспоминая наложниц, понимаю, что ни одну из них не хочу. Заправив рубашку за пояс, отправляюсь к Фероузу, надо попросить его подобрать мне новых искусниц. Стараюсь не думать о Мун. Не нравится мне, что она видела меня с женщинами, аж мороз по коже, как это не по душе. И её слёзы, её внезапное появление. Не случилось ли чего? Провожу по растрепавшимся волосам, вздыхаю и иду искать Мун. Останавливаюсь, зову: — Сефид, где Мун? Дух в виде белой барханной кошки на миг появляется из пола и ныряет в стену.
***
Ноги отказывают в саду. Опускаюсь на ажурную скамейку. Солнце печёт, но мне всё равно. Пение птиц, удивительный покой сада не пересиливают охватившей меня тоски. Не знаю, что делать. Запуталась. Мне больно. Страшно. Из кустов выглядывает давешняя белая кошка с непривычно вытянутой в ширину мордой и снова исчезает в кустах. Закрываю лицо руками и облокачиваюсь на колени. Слёзы сочатся сквозь пальцы, щекотно ползут по тыльным сторонам ладоней. На самом деле мне не о чем плакать, я принцесса, я нужна для подтверждения права на престол, и потому могу рассчитывать на сытую жизнь и преклонение некоторых подданных, а мои дети будут обеспечены. Но почему мне так плохо? Какая разница, с кем спит Император? Разве жалко мне Сигвальда для Фриды, вроде так даже лучше — не буду чувствовать себя виноватой за постоянные отказы. — Что случилось? Я едва узнаю голос Императора — столько в нём тревоги. Сильная рука охватывает мои плечи, ладонь прижимает мою голову к груди Императора. — Мун, что произошло? Всхлипнув, обхватываю его под мышками. Дрожу в его руках. Бормочу: — Нога… Нога… — Что? У тебя болит нога? Я отнесу тебя к Эги… Рыдания душат меня, оглушают. Я не понимаю, что несу, зачем говорю это, но вдруг меня до истерики огорчает, что Сигвальд, этот почти мальчишка, может остаться хромым из-за своей невоздержанности. И что как женщина я теперь не нужна даже ему. — Сиг-Сигвальдь, — рыдаю я. — Что с ним?! — резко выпрямляется Император, но не выпускает меня из своих рук, жар его тела чувствуется через тёмный шёлк. — Он ногу, ногу не бережёт, — всхлипываю я. — Сейчас по ушам ему дам, будет беречь, — грозно обещает Император. Крепче стискиваю его и шепчу: — Стой… Не надо… не сейчас… Пытаюсь услышать стук его сердца и наконец улавливаю. От этого становится легче дышать. Император гладит меня по волосам. По коже разбегаются мурашки, и я безмерно рада, что он сейчас здесь, со мной, а не с теми женщинами.
Мне стоило огромного труда уговорить Императора не ругать Сигвальда за небрежное отношение к здоровью. Прежде я должна поговорить с Фридой, понять, насколько у неё с принцем серьёзно. С неохотой покидаю сильные объятия и иду во дворец, то и дело оглядываясь. А Император — такой большой, вызывающе красивый и притягательный — сидит на скамейке и задумчиво смотрит мне вслед. Белая кошка выходит из кустов и трётся о его ноги. Император слегка касается её макушки, что-то произносит. Отворачиваюсь. Стискиваю руки. Я будто между двух огней: между постыдным для замужней девушки желанием снова оказаться в объятиях Императора и необходимостью говорить с обесчещенной сестрой. Что я ей скажу? Как? Эти вопросы мучают меня весь путь до её комнаты. Во дворце прохладно, но от них мне жарко. На моё счастье Фрида у себя, иначе не знаю, смогла бы начать этот разговор при Сигвальде или дождаться её ухода. По домашней привычке Фрида сама вытирает себе волосы. Увидев меня, бледнеет и опускает взгляд. Она никогда не умела скрывать, что виновата. Фрида садится на кушетку и прячет лицо за полотенцем. Делает вид, что вытирает волосы, но её то и дело сотрясает дрожь. Выглядывающие из-под подола пальцы поджаты. Сажусь рядом. Мы молчим. Фрида неистово трёт волосы. — Ты же боялась близости, — произношу я. Она вздрагивает всем телом. Застывает. Поникает. Полотенце выскальзывает из её ослабевших рук. Бледные губы едва слышно произносят: — С тем, кого любишь, не страшно. Мы снова молчим. Через невыносимо долгий промежуток Фрида поворачивается ко мне. Её глаза полны слёз, губы трясутся, она хватает меня за руку и молит: — Пожалуйста, не прогоняй меня. Я люблю его, я жить без него не смогу. Я готова быть служанкой, наложницей, ты меня даже не увидишь, только позволь хоть иногда видеть его, быть с ним. Отодвигаюсь от неё, оглядываю. Зло произношу: — Как тебе могло в голову придти, что я позволю тебе стать наложницей? А если ты понесёшь, но надоешь Сигвальду, он сможет забрать твоего ребёнка, а тебя выгнать! Её трясёт сильнее: — Он так не сделает. — Она обхватывает себя руками, мотает головой, и капли срываются с растрёпанных волос, падают на её и мой подол. — Нет, он так не поступит, он… он… Она закусывает губу и снова мотает головой. В её глазах — ужас. — Подожди. — Сжав её плечо, поднимаюсь и решительно направляюсь к себе. Влетаю в спальню. Сигвальд сидит на постели в одной рубашке. Он не кажется виноватым, лишь с болезненной гримасой растирает закованную в лубок ногу. Не мог потерпеть до тех пор, пока не поправится! — Ты должен жениться на Фриде. У Сигвальда округляются глаза. Складываю руки на груди: — Ты её обесчестил, теперь должен взять в младшие жёны. Поморгав, Сигвальд осторожно уточняет: — И ты не против? — Я против того, чтобы моя сестра спала с чужим ей мужчиной. К тому же сестёр часто берут младшими жёнами. — Но Фрида тебе не сестра… Стискиваю зубы до скрипа. «Надеюсь, он не заупрямиться только потому, что Фрида дочь земледельцев». Вкрадчиво поясняю: — Сестра, пусть и не по крови. И я не позволю её позорить. Вызывай жреца и исправляй то, что натворил. — Киваю на кровать, хотя простыни там уже сменены и крови нет. — Х-хорошо… — бормочет Сигвальд. Несколько секунд он мрачен, и в душу закрадывается подозрение, что он просто воспользовался неопытной девушкой и теперь откажется жениться, но Сигвальд неожиданно лучезарно улыбается: — Спасибо. Я с радостью возьму Фриду младшей женой. Выдыхаю. Рада, что он лучше, чем я только что о нём подумала. Мягко улыбаюсь ему: — Пойду её обрадую. Но чтобы больше такого не повторялось, ты можешь взять только одну младшую жену. — Не повторится, — серьёзно поясняет Сигвальд. — Я не отец, мне двух достаточно. Сердце пронзает иглой. Пытаюсь выбросить из головы облепивших Императора женщин, но не могу, не могу, и от этого тошно.
***
Я часто сижу на балконе, скрестив руки на перилах и опустив на них подбородок. В такие минуты меня одолевают печальные мысли, это способ побыть с ними наедине, разобраться и победить. Но сегодня я бессилен справиться с тоской. Смотрю, как сменяются караульные, как переползают по плиткам во дворе тени. «Наверное, мне тоже надо жениться. Обзавестись женщиной, которая внесёт в мою жизнь разнообразие, которая будет…» Как-то я уже забыл, что там должны делать в жизни мужчин жёны. Надо жениться на вдове. Вдова должна знать свои обязанности. Глупые какие-то мысли, сам себе удивляюсь. Поднявшись, потягиваюсь. Лучше пойти мечом помахать, а то напридумываю какого-нибудь бреда, потом расхлёбывать. Не создан я для созерцательной жизни. На мгновение хочется пойти в башню, рисовать, но понимаю — там, под прицелом жёлтых нарисованных глаз, снова буду думать о Мун. Ступаю в тень внутренних комнат. Двери распахиваются, влетает бледный Фероуз с округлившимися глазами. «Война?» — думаю я. — Сигвальд взял младшую жену, эту девчонку Фриду, — выпаливает он. Первый порыв — ринутся к сыну за объяснениями. Меня накрывает воспоминание о слезах Мун. Не из-за женитьбы ли Сигвальда она плакала? Если он её обидел, если разрушил её чувства, если он её не любит… — Надо было сказать ему правду, — Фероуз склоняет голову. — Прости, что настоял на его неведении о проклятии. Но я считал, обязанность полюбить помешает его чувствам. Судорожно стаскиваю с себя рубаху и несусь в комнату с зеркалом.
ГЛАВА 25. Истинное имя Императора — Пожалуй, стоит порадоваться, что Мун не из ревнивых, — кивает Фероуз. В зеркале вижу отражение его задумчивых глаз. У меня на спине только несколько золотых росчерков, совсем мизерных. Такое чувство, что брак Сигвальда с Фридой не ослабил, а усилил чувства между ним и Мун. — Они сёстры, — напоминает Фероуз, будто прочитав мои недоуменные мысли. — Порой сёстры мечтают войти в одну семью, чтобы не расставаться. — Сигвальд только женился, — зло цежу я. Гнев прожигает внутренности: мне нужна Мун, а он… он. Мотнув головой, надеваю рубашку. Если Мун устраивает вторая жена Сигвальда, не мне им мешать. Но не понимаю, совершенно не понимаю, зачем он это сделал. Я же приказал ему сделать всё, чтобы их брачная жизнь с Мун была скреплена любовью. Тщательно заправляю рубашку, перевязываю широкий красный пояс. Стоит пойти и выплеснуть негодование в долгой тренировке, но я расчёсываю упрямые волосы. Накручивая прядь бороды на палец, Фероуз пристально за мной следит. — Жалко смотреть, как ты мучаешься, — вздыхает он. — Это так заметно? — Когда тебя знаешь — да. — Жаль. — Передёргиваю плечами. Устало смотрю на него. — Подыщи мне наложниц. Бодреньких, весёлых, красивых. — Светловолосых? — Вздёргивает бровь Фероуз. — Нет, — мотаю головой. — Жгучих брюнеток. Не хочу напоминаний. — Хорошо, — кивает Фероуз. Я направляюсь к дверям. Он идёт следом. — Кстати, если ты помнишь, муж может потребовать развода. Сигвальд тебя слишком уважает и любит, чтобы отказать, если пожелаешь от него такого шага. Останавливаюсь. Нельзя сказать, что я об этом не мечтал, но… — Думаешь, я стану разлучать любящих друг друга людей? Особенно если один из них — мой сын. — Не думаю. Но ещё хочу напомнить, что ты можешь принимать чужой облик. Сигвальда в том числе. — Не напоминай! — отмахиваюсь я и быстро ухожу из комнаты, радуясь, что Фероуз не идёт за мной. Как ему в голову пришло, что я не задумывался о такой возможности? Но это нечестно по отношению к Мун, Сигвальду. Просто подло. Но так соблазнительно… «Если бы только один поцелуй. Всего один поцелуй», — невольно прошу я у судьбы.