Принцесса для императора
Шрифт:
***
Возле нашей спальни две ванные комнаты. Пока Сигвальд купается в одной, в другой меня омывают служанки, вновь натирают маслами и накидывают лёгкую тунику. Уходя, они игриво улыбаются. Им радостно. Мне — страшно. Минуты ожидания невообразимо растягиваются, медлить уже неприлично. Отпив немного воды из серебряного кувшина, я, потупив взор, выхожу к мужу в озарённую свечами спальню. Язычки огней тревожно дрожат. Обычно между помолвкой и браком проходит хотя бы неделя, и разум отказывается признать, что я уже жена. Не смея поднять взгляд, переступаю с ноги на ногу. — Не бойся. — Сигвальд подходит. От его прикосновения я вздрагиваю. — Не бойся. — Всё так внезапно, — сипло шепчу я. — Только вчера увидела вас — а сегодня уже… — судорожно вздыхаю. — Простите, я… Сигвальд переплетает свои пальцы с моими: — Для меня этот тоже очень неожиданно. И я… это так странно. Внезапно. Я тебя понимаю. И постараюсь, чтобы ты не пожалела о браке со мной. Наконец нахожу силы посмотреть на него. У Сигвальда глаза отца — цвет и форма, но не выражение. Их взгляд мягок, полон тревоги. Они яркие, но не горят незримым пламенем. Тонкая туника позволяет увидеть крепкие мышцы Сигвальда, я чувствую силу его пальцев, но сомневаюсь, что он, как отец, способен скакнуть в гущу бандитов и с молниеносной быстротой рубить головы. Воспоминание о стычке у тракта заставляет сердце биться быстрее. — Уверена, у вас всё получится, принц, — приободряю я. — Называй меня просто Сигвальд. Или Сиг — друзья зовут меня так. — Лучше Сигвальд. Мне… надо свыкнуться. Уверена, что позже… — Да. Конечно, — он улыбается немного нервно. Мне становится легче: Сигвальд, в отличие от Императора, не подавляет одним своим видом, взглядом, голосом. Рядом с ним я… не чувствую себя слабой женщиной. Я даже расправляю плечи. Медленно, будто боясь вспугнуть, Сигвальд обнимает меня за талию, прижимает к себе и касается губ поцелуем. Его язык осторожно пытается вовлечь меня в какую-то игру, и я вспоминаю порабощающий поцелуй Императора, от которого всё внутри переворачивалось. Переворачивается сейчас, когда я думаю о нём. Я должна думать о Сигвальде. Обнимаю его за плечи, зарываюсь пальцами в мягкие кудри — и сбиваюсь с ритма поцелуя. Сигвальд останавливается, позволяя мне отдышаться. Вопросительно смотрит. Тёплая зелень его глаз увлекает меня в воспоминания об Императоре. Нет, так не должно быть: зажмуриваюсь и тянусь к Сигвальду, он целует, неторопливо стягивая с меня тунику, скользя нежными пальцами вдоль позвоночника. Щекотно, вздрагиваю, фыркаю смешком ему в губы. — Щекотно, — поясняю в ответ на недоумённый взгляд и опускаю ресницы, чтобы не думать об Императоре. Сейчас, когда руки Сигвальда скользят по моему телу и не вызывают ничего, кроме чувства тревоги, мне убийственно отчётливо кажется, что я вышла не за того мужчину. Но, может, я обманываю себя? Может, поцелуи и прикосновения Сигвальда тоже пустят по моей коже огонь, собирающийся внизу живота приятной тяжестью? Надеюсь на это. Он бережно подхватывает меня на руки и несёт к огромной кровати. Простыни холодят кожу, ползут мурашки. Сигвальд стягивает тунику со своего гибкого сильного тела. Его плоть не вызывает животного ужаса, не кажется такой огромной — возможно потому, что я ожидаю это увидеть. Сигвальд позволяет мне внимательно осмотреть себя, я сажусь и прикасаюсь к багряной головке. По его телу пробегает дрожь, улыбка трогает пухлые губы. Он резко падает на меня, вскидываю колени — и он вскрикивает, скатывается на бок, сжимается, прикрывая пах. С ужасом и непониманием смотрю на его покрасневшее лицо, слёзы. — Б-больно? — Д-даа, — выдавливает он и сжимается калачиком. — Прости, — прижимаю ладони к губам. — Ты так резко кинулся, я… я… не знаю… Не хотела делать больно, просто… — Л-ладно. — Тебе помочь? Позвать кого-нибудь? Лекаря? — Неет, — Сигвальд фыркает и шипит в простыню. — Само пройдёт. Перебираюсь на самый край постели, обхватываю колени руками. Дыхание Сигвальда выравнивается, но он по-прежнему лежит калачиком и даже не смотрит на меня. — Я испугалась, — повторяю я, и слёзы капают на руки. — Я не хотела. — Я понял. — Всё слишком внезапно… Я так волнуюсь, что едва помню свадьбу. Такое чувство, что это сон, всё происходит не со мной. — По твоему взгляду было заметно, что ты будто не здесь. Я даже подумал, что ты не хотела выходить за меня и тебя чем-нибудь опоили, чтобы не взбрыкнула. — Нет, это большая честь для меня, я бы не позволила себе проявить неуважение к Императору, но я была так напугана, что едва стояла на ногах. Боялась упасть. — Неужели я так ужасен? — усмехается Сигвальд. Он разворачивается
ГЛАВА 11. Молодая жена Какое это блаженство — быть принцессой! С утра пораньше никто не поднимает работать — меня вовсе не будили! Не надо объяснять, что я не могу делать то-то и то-то из-за этих дней, можно просто лежать, свернувшись калачиком, даже за едой ходить не надо. Правда, поздним утром приходится встать: традиционная проверка простыни. Чувствую себя совсем неважно и, подозреваю, выгляжу бледной и несчастной, так что Император, увидев меня, грозно смотрит на Сигвальда, протягивающего измазанную ткань весёлым гостям. На мгновение кажется, Император ударит сына, но он лишь стискивает зубы, ноздри трепещут. Под пошлые шутки Сигвальд удаляется вместе с гостями, Император пропускает их вперёд — и остаётся. У меня начинают подгибаться ноги, я едва стою. Смех, весёлые разговоры и шаги стихают. Император медленно закрывает тяжёлую створку двери. Поворачивается. Яркие, гневные глаза устремлены на меня. Сглотнув, опускаю взгляд. В чём я провинилась? Я настолько сосредоточена на Императоре, на едва уловимом звуке его шагов, на ощущении его опустившихся на плечи ладоней, на запахе корицы и жаре его огромного сильного тела, что больше не чувствую боль. — Ты… в порядке? Какой же у него голос! Закусываю губу. — Мун? — Всё, всё в порядке, просто… — не могу признаться, хотя понимаю: в его возрасте он всё знает о женщинах и их проблемах. — Устала. — Сигвальд тебя не обидел? — Горячая ладонь скользит по шее и оказывается на затылке. Император пытается заставить меня поднять голову и посмотреть ему в лицо, но я упрямо отвожу взгляд. — Мун, если он сделал что-то… — Всё в порядке, — бормочу я, пытаясь унять дрожь. Под кожей вновь струится огонь, хочется плакать. — Он сама доброта, просто я устала за последние дни. Переволновалась. Сигвальд действительно сама доброта, мы мило поговорили перед сном, он неожиданно деликатно воспринял ситуацию и спал на своей половине кровати, больше не пытаясь меня приласкать. Но это не то, о чём хочется говорить с Императором, особенно когда его сильные пальцы перебирают мои волосы. — Позвать лекаря? — Император перебирает волосы, а пальцы другой руки ласково поглаживают плечо. — Или может, ты хочешь поговорить с матерью? К щекам приливает нестерпимый жар, руки Императора не дают сосредоточиться, я с трудом выдавливаю: — Я просто хочу спать. Устала. Если он не остановится — я не знаю, что со мной будет, я, наверное, прижмусь к нему. Я уже почти падаю на его грудь, но Император подхватывает меня на руки и несёт к постели. Задыхаюсь, не могу вымолвить ни слова, обмираю, а сердце рвётся из груди, но Император лишь опускает меня на ещё ночью застеленную свежую простыню и укутывает одеялом. — Тогда отдыхай, — он смотрит в сторону. — Можешь не выходить к гостям, это необязательно. Если что-нибудь понадобится — зови, слуги постоянно дежурят рядом. Отдыхай. И если Сигвальд тебя обидит — просто скажи мне. Он нависает надо мной, я вдыхаю запах корицы, а он прижимается губами к моему лбу. Закрываю глаза, тянусь к нему рукой, но он уже отступил. Он уже уходит. Меня пробивает озноб.
***
С балкона наблюдаю, как Сигвальд провожает последних гостей. Второй день свадьбы подошёл к концу, дворец снова принадлежит нам, можно не изображать радушного хозяина, а казначей перестанет смотреть на меня щенячьими глазами. Сигвальд кивает, похлопывает придворных по плечам, улыбается. А Мун по-прежнему сидит в их комнате. Ничего не понимаю. Золотая печать на моей спине уменьшилась на бутон, значит, Сигвальд и Мун должны сблизиться, но я этого не чувствую. Оба говорят, что всё хорошо, но мои ощущения твердят иное. Прижавшись лбом к каменным перилам, вздыхаю. Всё налаживается. Смерть отступает. Прижимаю ладонь к груди, слушаю стук сердца. Тяжесть, давившая на плечи с того дня, как я услышал вердикт магов, больше не придавливает к земле, хотя о покое говорить рано, ведь печать не исчезла полностью, хрупкое равновесие чувств может быть нарушено. Я не привык сидеть в стороне, когда решается моя судьба, но как поступить сейчас? Не ухудшит ли ситуацию моё вмешательство? Закусываю губу. Недавно считал, что самое трудное — найти принцессу, а теперь волнуюсь пуще прежнего. Накрываю лоб рукой. Надо успокоиться. Просто довериться Сигвальду и Мун. Любовь — это не битва, в ней можно победить без сложных стратегических расчётов и жертв. Юность и близость сделают своё дело, месяца более чем достаточно, чтобы убрать проклятие. Если повезёт — скоро я освобожусь.
***
Третий день брака начинается с ласкового прикосновения к губам. Вздрогнув, распахиваю глаза, и Сигвальд приподнимается на руках. Его щёки алеют румянцем, влажные кудри приглажены, отчего он кажется старше. — Доброе утро, — Сигвальд ласково улыбается. Улыбаюсь в ответ, хотя сердце испуганно колотится. «У него глаза отца», — мелькает привычная мысль. — Д-доброе утро, — смотрю на гладко выбритый подбородок, чтобы не думать об Императоре. — Как самочувствие? — Спасибо, уже лучше. — Если хочешь, после завтрака можем пройтись по дворцу. Ладонь опускается мне на плечо, скользит по руке, перетекает на бедро. — У меня ещё… — шепчу я, краснея. — Это не делает тебя менее соблазнительной. Ты две ночи спишь рядом, естественно, мне хочется к тебе прикасаться. Хочется, чтобы ты привыкла ко мне и не дёргалась, точно я чужой. — Простите… прости, — кладу руку на его плечо. — Просто раньше… если меня будили, значит, что-то случилось. Что-то неприятное, вроде разгневанной хозяйки или других слуг. И на мгновение мне показалось, будто… что я опять в своей комнатушке. Не смею взглянуть в зелёные глаза, смотрю только на губы. Долгое время они остаются неподвижны. Наконец принц отодвигается: — Похоже, у тебя была несладкая жизнь. — С тех пор, как меня продали за долги — да. Потирая заднюю сторону шеи, Сигвальд вздыхает: — Меня тоже будили не с добрыми намерениями. Например, облить холодной водой и поколотить. Вскидываю на него изумлённый взгляд, но Сигвальд смеётся: — Это я о тренировках: сначала купание во рву с остывшей за ночь водой, даже зимой, потом тренировки. Папа хочет, чтобы я стал хорошим воином, но у меня не хватает способностей, компенсирую их потом и кровью. Так что я очень рад свадьбе: целых два утра никто не лупит меня деревянным мечом. — Разве принца могут лупить? — Папины боевые друзья — очень даже. А папа меня уделывает с завязанными глазами. Тебе надо обязательно посмотреть, как он вслепую сражается с несколькими противниками: смотрится сногсшибательно, — он усмехается, весело блестя глазами. — Но, конечно, я при дорогой жене постою в стороне. — Да, уверена, Император выдающийся воин. — Ты даже не представляешь, какой! — глаза Сигвальда сверкают. — Однажды он справился со львом, хотя из оружия у него была только палка! Он подкову разгибает. Ты обязательно должна увидеть тренировки. Оружие, там, конечно, используют безопасное, но смотрится… великолепно. Сигвальд хватает меня за запястья и тянет, словно прямо сейчас собирается отвести на тренировку. К моим щекам приливает кровь: — Ч-что, прямо сейчас? Он задумывается на мгновение и мотает головой: — Нет, наверняка он уже занялся делами, завтра утром разбужу пораньше, посмотрим. А сегодня предлагаю экскурсию по дворцу. Хочу сам тебе всё показать. — Сейчас приведу себя в порядок, дело в том, что… — робко начинаю, но Сигвальд взмахивает рукой: — А я пока распоряжусь о завтраке. Не торопись, времени достаточно: папа освободил меня от всех дел, кроме тренировок, так что ближайший месяц я практически полностью в распоряжении дорогой жены. Только меня это не радует. Выдавливаю улыбку: — Это просто замечательно. Сигвальд целует меня в лоб. — Не торопись, — разрешает он перед выходом из комнаты. Вздыхаю. И вроде нет поводов для грусти, а как-то тоскливо. Дворец поражает. Золотое ажурное великолепие южных традиций перетекает в массивное сдержанное величие архитектуры прежней династии, часто они смешиваются, тогда кружевное изящество придаёт резким геометричным деталям лёгкость, а те в свою очередь придают легкомысленным деталям мощи. Именно эти, смешанные, части дворца нравятся мне более всего — нечто среднее между привычной мне архитектурой родной западной провинции и югом. — А вот и легендарное сражение за Вегард, — Сигвальд прибавляет шаг и машет на расписанную стену галереи второго этажа. Смотрю на искусно изображённых людей и коней, налетающих друг на друга с бешеными выражениями лиц и морд. Несколько отрядов штурмуют стену-крепость, закрывающую вход в долину. Стены изрядно побиты, от осадных орудий летят пылающие снаряды, защитники льют на штурмовые машины огненную смесь, Фероуз (ещё со смолянисто-чёрными волосами, развевающейся бородой) со вскинутых рук посылает на Вегард песчаные вихри. — Грандиозно, согласись! Одна из величайших битв в истории. Падение неприступной крепости! Взглядом выискиваю Императора: он величественно взирает на битву с возвышения в стороне, алый плащ трепещет на ветру, рядом — связанные вражеские солдаты, у одного из поясной бутыли вылезает змея. — Ты просто представь, какая это была битва! — Сигвальд дрожит от воодушевления, глаза горят. — Вряд ли в мире случится ещё что-нибудь столь же грандиозное, даже взятие Викара было… — Сигвальд. — Незнакомый властный голос прокатывается по галерее. — Ты рассказываешь девушке о завоевании её родины. Разворачиваюсь: высокий седой воин идёт к нам, раскрывая широкие объятия: — Рад тебя видеть. — Дед. — Сигвальд обнимает его и одинаковым с дедом жестом похлопывает того по спине. Со смешанными чувствами разглядываю горбоносое лицо Ингвара, полководца, сдавшего Викар Императору в обмен на родство с новой правящей династией. — Познакомь меня с твоей высокородной избранницей, — улыбается Ингвар, в его возрасте у него удивительно хорошие зубы. — Так похожей на мать, особенно глазами. Человек, виновный в смерти моих родителей, смотрит на меня змеиным изучающим взглядом. Цвет его глаз напоминает лёд. — Мун, познакомься, это мой дедушка Ингвар, наместник западной провинции. — В голосе Сигвальда появляется лукавство: — Знаменитый полководец. Да уж, знаменитее некуда. А ведь я росла в западной провинции, и когда меня только отдали хозяину, попала в дом в день отъезда Ингвара, даже успела заметить выезжавший за ворота арьергард его охраны. Ухмыльнувшись, Ингвар слегка кланяется: — Безмерно рад знакомству. — Выпрямляется, переводя взгляд на Сигвальда. — И безмерно огорчён тем, что не смог присутствовать на свадьбе. Всё случилось столь… скоропалительно. — Дед был в отъезде, — глядя на меня, поясняет Сигвальд. — Помогал инспектировать приграничные крепости северной провинции. — Мчался во весь опор, — Ингвар подпирает бок кулаком. — Но последнюю неделю ливни не прекращались, тракт размыло. — Сильно? — Сигвальд обнимает меня за плечи, слегка сжимает пальцы. — Его же всего два года назад проложили. Так неуютно стоять в его объятиях под пристальным взглядом Ингвара, опускаю глаза. А тот продолжает: — Местами дорогу размыло начисто. — Надо сказать отцу, — кивает Сигвальд. — Он, наверное, ещё у казначея. Ингвар усмехается: — Спешишь избавиться от старика ради общества красавицы? — Нет, просто… — Не оправдывайся. — Ингвар хлопает его по плечу. — Всё понимаю, сам молодым и только что женатым был, отдыхайте, наслаждайтесь друг другом… Было приятно познакомиться, Мун. Заставляю себя посмотреть на него и улыбнуться: — Мне тоже. Ложь — от одного взгляда на его обветренное морщинистое лицо в груди становится тесно. Если бы не этот человек, родители могли выжить, могли спасти королевство от завоевания, и тогда я… я могла бы не знать долгового рабства. Глаза Ингвара холодны, несмотря на приветливую улыбку. От ощущения, что он понял мои чувства, меня пробирает озноб. — Хорошего дня, — мазнув по мне ледяным взглядом, Ингвар удаляется по галерее. Сглатываю. Понимаю, что Сигвальд что-то говорит, поворачиваюсь к нему, несколько недоуменному. — Ты в порядке? — уточняет он. — Хорошо себя чувствуешь? — Да. Но немного устала ходить. — Тогда… — он задумчиво оглядывается по сторонам. — Тогда немного изменим маршрут. Легко подхватив меня на руки, он возвращается в коридор, из которого мы пришли, и заворачивает в соседний. — Я сама могу идти. — Знаю, — улыбается Сигвальд. — Но мне это в радость: и тренировка, и приятно. Румянец заливает щёки. В смущении прижимаюсь лицом к плечу Сигвальда, лишь небольшое учащение дыхания выдаёт его напряжение. Пытаюсь расслабиться, но не могу. Он уносит меня на несколько коридоров и опускает перед массивными двустворчатыми дверями с золочёными чеканными узорами. Довольный собой, Сигвальд распахивает створки: — Прошу. У меня перехватывает дыхание: просторный зал полон стеллажей с книгами, свитками и пластинами. Никогда не видела столько книг и даже не подозревала, что их может быть так много. Сигвальд подхватывает меня под локоть и проводит внутрь, широко взмахивает рукой: — Величайшая коллекция в подлунном мире, — его глаза горят куда ярче, чем при рассказе о взятии Вегарда. — Кладезь знаний, услада для глаз. Истинное сокровище Империи. Робко оглядываюсь: вдоль стены вытянулись столы с письменными принадлежностями. Окна здесь узкие, забраны толстыми решётками. — Желаешь с чем-нибудь познакомиться? — Сигвальд указывает в сторону. — Вот здесь собраны сказки пустыни, а там… — Я не умею читать, — сгорая от стыда, смотрю в пол. — Что? — растерянно уточняет Сигвальд. — Я. Не умею. Читать. Стою, поджав губы. С минуту Сигвальд медлит, потом уверенно заявляет: — Тогда ты должна научиться. У нас такая библиотека, а ты не можешь её оценить. Краснею сильнее: — Простите, у меня не было возможности научиться читать и… не знаю, смогу ли я… Вдруг из-за стеллажа раздаётся чарующе-сильный голос Императора: — Я был немного моложе тебя, когда начал учиться читать и писать, теперь знаю четыре письменных языка. Не волнуйся, это проще, чем кажется, ты же знаешь слова, осталось выучить, как они записываются. Тем более твой язык звукописный, это совсем просто. Недавно казалось, я не могла покраснеть сильнее, но теперь понимаю, что ошибалась. — Папа, — Сигвальд направляется туда, откуда звучал голос. — Тебя искал дед. Говорит, размыло северный тракт. — О. По крайней мере, теперь понятно, что задержало его в пути. — Он тебя ищет. Я отправил его к казначею. — Мм, сейчас закончу с этим и сам его найду. У меня дрожат колени, в животе странное ощущение. Нервно одёргиваю золотой ремешок под грудью, провожу трясущимися пальцами по шёлковым складкам голубого подола. Слишком дорогое платье смущает — не привыкла к таким. — Мун, подойди, — зовёт Сигвальд. Ненавижу его за это. И благодарна. На подгибающихся ногах иду к ним, заглядываю за стеллаж: Император в чёрных рубашке и шароварах, подвязанных алым поясом, сидит за огромным столом у окна и что-то вписывает пером в один из лежащих перед ним листов, а рядом книги и свитки, счёты, чернильницы с перьями, свечи. Император оборачивается, и от одного его взгляда у меня перехватывает дыхание. Стискиваю руки на животе, и золотые браслеты тихо звякают друг о друга. — Как наша затворница? — улыбается Император, улыбается и глазами тоже. — Х-хорошо, — улыбаюсь широко и радостно. — Дворец великолепен. — Десять лет строили, — усмехается Император. У него белоснежные, идеальные зубы, они светятся на фоне смугловатой кожи. Поднимаю взгляд на его глаза — и тону, тону. — А учиться грамоте тебе придётся, — качает головой Император. — Сигвальд поможет, он у нас муж учёный. Хочу посмотреть на Сигвальда, но не могу оторвать взгляда от весёлых зелёных глаз Императора, соглашаюсь: — Да, вы правы: мне следует научиться читать… Тем более, здесь столько книг… — Уверен, — вступает Сигвальд, — когда научишься, библиотека станет твоим любимым местом во дворце, как и у меня. Киваю. И мечтаю сказать что-нибудь умное, подобающее принцессе, но взгляд Императора мешает думать. — А вот ты где, — раздаётся сзади. Вздрагиваю. Ингвар проносится мимо меня, обдав потоками воздуха. Император с широкой улыбкой встаёт ему на встречу, но теперь зелёные глаза не улыбаются — равнодушны. Он, как и сын недавно, обнимается с тестем, хлопает его по спине. А я не понимаю, как Император может держать при себе человека, способного предать родину для собственной выгоды. — Слышал, с трактом проблемы, — сразу начинает Император. Сигвальд направляется ко мне. Ингвар, не обращая на нас внимания, отвечает: — Размыло его по всей северной провинции. И чем ближе к границам, тем сильнее. Снова Сигвальд ведёт меня под локоть. Едва мы оказываемся в дверном проёме, раздаётся сердитый голос Императора: — Неужели они не понимают, что сами роют себе могилу? Дороги — это вены Империи, её жизнь. А если варвары нападут сейчас, как мы отправим подкрепление? Почему… Створки затворяются, отрезая нас от разговора. — Ещё успеешь наслушаться деловых бесед. — Сигвальд обнимает меня за плечи. — А пока у нас медовый месяц. Мне показалось, он говорит это больше себе, чем мне: я-то всё равно в них участвовать не могу. — Итак, что бы нам посмотреть… С лестницы выворачивает стражник и, поклонившись, сообщает: — Госпожа Фрида просит аудиенции принцессы. Фрида… Губы растягиваются в счастливую улыбку, я чуть не подпрыгиваю, поворачиваюсь к Сигвальду, и он кивает с улыбкой: — Иди, пообщайся с сестрой. Уверен, вам есть о чём посекретничать, — он удерживает меня за руку и убирает прядь моих волос за ухо. — Я буду в нашей комнате. Стражник опускает взгляд. Понимаю, о чём он подумал, и краснею. — Да, конечно, — смущённо кланяюсь и поворачиваюсь к лестнице. — Ведите. Следую за молодым стражем, краснея при мысли о том, какие вопросы задаст Фрида, и обдумывая, как рассказать, что жена я пока лишь формально. Ох, так страшно, словно перед первой брачной ночью: вряд ли смогу лгать сестре. Но и так неловко, что я жена, но по-прежнему девушка, пусть и по веской причине.
ГЛАВА 12. В новых владениях и статусе — Что ж, спасибо за службу, Ингвар, — кивает Император (Ингвар принимает благодарность с кислой миной). — Мне нужно обдумать твой доклад и закончить со счетами, — небрежный жест в сторону бумаг. — А тебе надо отдохнуть с дороги. Думаю, мы сможем обсудить дальнейшие меры вечером. Подготовь свои предложения. С чёткой аргументацией. Гнев Ингвара выдают только затрепетавшие при резком вдохе ноздри, по тонким губам скользит улыбка: — Да, конечно. Позволь откланяться. По остановившемуся взгляду, расслабленному лицу и едва уловимому кивку Ингвар понимает, что Император уже погрузился в мысли и не нуждается в нём. Не нуждается. «Ублюдок», — стиснув зубы, Ингвар чётким военным шагом покидает библиотеку. Лишь когда между ней и им пролегли пару поворотов, он разжимает кулаки и вдыхает полной грудью, в которой кипит ненависть. Впереди золотым солнечным светом сияет выход на балкон. Не обращая внимания на двух стражников, Ингвар выходит на каменный язык и окидывает взглядом прекрасный сад и ближнюю к дворцу часть города. Ингвар больше не верит, что родство с завоевателем сделает его хозяином в собственной стране. Мечты и надежды давно превратились в яд ненависти. В каком-то смысле, у Ингвара стало даже меньше власти, чем при прежней королевской семье. Сдавая столицу, Ингвар надеялся, что Император отправиться завоёвывать северные или западные королевства, оставив его управлять новой территорией при молодой несмышлёной жене, а Император взял и остался в Викаре. Остался навсегда, а Ингвара то и дело отправлял во всякие захолустья, не позволяя жить в столице больше месяца в год. И вот теперь это унижение — инспекция северных крепостей, общение со всяким отребьем… «Ну, ничего, — холодная улыбка змеится по губам Ингвара. — Настало время получить причитающуюся мне власть». Он стискивает каменную балюстраду. Ингвар мчался сюда сломя голову не ради знакомства с невесткой, хотя она тоже представляла интерес. Он мчался сюда, чтобы не допустить сближения внука с супругой до того, как Император сдохнет. Больше всего на свете Ингвар боялся, что к его приезду проклятие уже будет снято, но успел. Ненавистная королева с жёлтыми глазами привезла от своих загадочных родственников много опасных знаний, и теперь это играло на руку Ингвара. Надо только украсть принцессу и держать её вдали от Сигвальда, и тогда не надо наёмных убийц, яда, сложных заговоров — Император просто умрёт, наконец освободит место на троне, а уж с внуком Ингвар найдёт общий язык… а в крайнем случае у него останется принцесса — законная наследница страны, и её супруг, кем бы он ни был, станет полноправным королём. «Надо только украсть принцессу», — Ингвара охватывает дрожь возбуждения, в его ледяных глазах ураган эмоций: ненависть и надежда, ярость, страсть. Неожиданно он представляет Мун под собой, как он вторгается в неё, глядя в жёлтые глаза королевы, и горячее возбуждение охватывает его пах. Огонь разливается по его телу, заставляя чувствовать себя молодым. Хищной пружинистой походкой он возвращается в коридор, идёт наугад, высматривая служанок. Перед его мысленным взором — отказавшая ему в близости королева, воплощенная в юном теле своей дочери, перед его мысленным взором Мун, и он сгорает от возбуждения. Смазливая служанка вытирает листья растущей в кадке пальмы. Ингвар прибавляет шаг, хватает девушку за локоть и тащит в ближайшую комнату. Лица стражников непроницаемы. Наконец девушка понимает, пытается вырваться, но Ингвар валит её на софу. — Не дёргайся, если хочешь жить, — цедит он и, у испуганно застывшей, задирает подол. — Ноги раздвинь. Ингвар представляет, что это Мун послушно выполняет его приказ, и возбуждение становится болезненным, он высвобождает жаждущую плоть и торопливо ложится на девушку. Гибкое юное тело, горячее лоно — всё пьянит его, переполняя страстью и ненавистью. Он торопливо наслаждается приливом сил, воображаемым ненавидящим взглядом жёлтых глаз королевы. Кончив, Ингвар поднимается, сразу забывая о служанке. Он не уверен, что снова хочет рисковать властью, помогая взойти на престол человеку, послушание которого под вопросом (возможно, Сигвальд подчиняется отцу лишь из любви и уважения, а получив корону, может взбрыкнуть), к тому же брак с юной принцессой — это так соблазнительно. Тихий шорох заставляет его опомниться. Он видит приоткрывающую дверь служанку, понимает — если та расскажет о совершённом им, выволочки от Императора не избежать. А Ингвар вовсе не хочет выволочки от ненавистного дикаря, не хочет, чтобы его снова отослали невесть куда и лишили возможности лично затянуть на шее Императора петлю. — Пойдём, я заплачу тебе, — Ингвар улыбается, легко скользя к служанке. Она медлит всего секунду, и этого достаточно, чтобы вогнать ей в почку кинжал. Крови совсем мало, Ингвар бросает тело на ковёр и закатывает, оттаскивает за софу. Осталось позвать верных людей, которые уберут труп и отошлют свидетелей-стражников в восточную провинцию.
***
Конечно же по закону подлости первое, что спрашивает Фрида: — Ну как прошла первая брачная ночь? Глаза горят, дыхание участилось от нетерпения, а её пальцы почти больно стискивают мои ладони. Она такая дивно хорошенькая с завитыми волосами, в платье цвета неба, чистая и благоухающая. О, что мне сказать? Краснею. — Хорошо, — это ведь почти правда. — Ну и как… — Фрида заливается краской, взглядом указывает на пах. — Какой у него? Как выглядит? Говорят, он противный, но у принца, наверное, должен быть красивый, да? Лучше бы я провалилась сквозь землю. — Точно не противный, — шепчу, задыхаюсь от смущения. Почти хныкаю: — Фрида, мне очень стыдно об этом говорить, давай… дай время к этому привыкнуть. — О. — В её взгляде азарт спорит с сочувствием. — Ну тебе хотя бы понравилось? — Да, конечно, — киваю: это тоже почти правда, я ведь не могу сказать, что первая брачная ночь мне не понравилась. — А как часто вы этим занимаетесь? — Фрида, — простонала я и закрыла лицо руками. — Ну ладно-ладно, — она обнимает меня. — Прости. Но мама мне не рассказывает об этом, подруги остались дома, а те, что рассказывали, говорили сущие ужасы. Говорят, это очень больно и крови много и потом неделю всё ноет. А ты не выглядишь несчастной, вот я и подумала, может, они нарочно врали? Чувствую, как холодеет лицо и кровь отливает от сердца: а если они не лгали? Если это в самом деле так ужасно? И со мной это случится не сегодня-завтра. — Мун, что с тобой? Тебе плохо? — Фрида тоже бледнеет, её лицо подёргивается дымкой. Слёзы. Кажется, я сейчас заплачу от страха. Я не хочу первую брачную ночь, не хочу крови и боли и… — Мун, — Фрида подводит меня к софе и усаживает. — Кого-нибудь позвать? — Она хлопает себя по лбу. — Ну конечно позвать, ты же принцесса, а не простолюдинка… Она поднимается, но я хватаю её за руку: — Не надо, всё хорошо, просто… не знаю, что на меня нашло, это от волнения. Улыбаюсь, а в мыслях крутятся её слова: «Это очень больно и крови много и потом неделю всё ноет». Как мне через это пройти? Не надо думать об этом, не сейчас. Сжимаю руки Фриды и выдавливаю улыбку: — Лучше расскажи, как вы устроились. Сначала Фрида тревожно на меня смотрит, но с разговором распаляется, увлекается, и я узнаю о судьбе моих приёмных родителей. Они выкупили особняк в центре Викара, их завалили приглашениями и просьбами о встречах. Родители очень растерялись, но Фероуз помогает им наладить быт. Я не могла не задаться вопросом, помогал Фероуз от чистого сердца или по приказу Императора. Хотя мне, наверное, стоило думать, что идея помочь моим совершенно не привыкшим к такой жизни родственникам исходила от мужа. Обрисовав ситуацию в целом, Фрида пускается рассказывать о красоте дома и сада, о новых вещах и одеждах, об уроках танцев и этикета, о том, сколько у неё теперь поклонников и как непривычно, что с утра не надо вставать на заре и идти в поле. Фрида вновь вцепляется в мою руку и спрашивает: — А как Император? К лицу приливает кровь: — В смысле? — Ну… он страшный? Говорят, он просто ужасающий. — Не заметила. — И он тебя… не притесняет? Всё же ты дочь прежних правителей. — Нет, он… очень добр. — А он показывал… ну… сушёные головы короля и королевы? — Нет. И не упоминал о них. Вероятно, это глупая сплетня. Наверное, мне должно быть грустно вспоминать, что он виновен в смерти моих настоящих родителей, но мне становится как-то… странно: не грусть, не злость, может, только отдалённое сожаление о потерянной семье. И немного неловко, что я не испытываю гнева или жажды мести. Наверное, я должна ненавидеть Императора, а не тонуть в его насмешливых глазах. — А принц похож на отца? И хотя внешне они похожи, я почему-то отвечаю твёрдое: — Нет. — Пытаюсь осознать. — Они как огонь и вода. — О. Не ладят друг с другом. — Нет. — Мотаю головой. — В сравнении с Императором при… мой муж… — с губ чуть не срывается «блеклый», краснею, — он более размеренный, мирный. Хотя и Император вроде не воинственный сейчас, но не могу объяснить ощущение, всё как-то… неопределённо и странно, и хочется скорее закончить этот нелепый разговор: — Хочешь посмотреть дворец? Глаза Фриды вспыхивают от восторга, и мы одновременно улыбаемся.
***
Иногда я задаюсь вопросом, зачем мне Империя. Я не желал её, я просто хотел свободы, мечтал о безопасности для себя и семьи (очередной семьи, которую отнимали мои враги или болезни), мечтал просто вырастить детей в мире, и вот сейчас я не свободнее мальчишки кочевого племени, которым родился много лет назад. Я не смог защитить двенадцать из тринадцати своих детей, не смог защитить ни одну из шести жён, и вот теперь пытаюсь защитить подданных невообразимо огромной Империи, и будто мало мне забот — они сами норовят повредить себе или мне. Я так устал, что уже не уверен, справлюсь ли с этой непомерной задачей. Я больше не могу думать о разворованных деньгах, о дорогах, которые снова надо строить, о северных крепостях, обираемых их же комендантами. Оставив документы на помощника, я покидаю библиотеку. Справлюсь ли я с правлением? Зачем мне это всё? Закрыв глаза, потираю переносицу и почему-то вспоминаю Мун, её взгляд испуганной лани. Она теперь тоже моя семья. Сигвальд — он достоин такой заботы, достоин усилий по сохранению мира. И Мун. У них ведь будут дети, им тоже нужны покой, мир, защита. Мун… Я слишком много о ней думаю. Это и понятно: жена единственного сына, принцесса. Её родителей погубил я. Наверное, она считает меня властолюбивым тираном, жадным до чужих земель. Сам не заметил, как подошёл к росписи о взятии Вегарда. Славное было сражение. А ведь меня устраивала граница по горной гряде и этой стене-крепости. Мои владения как раз приобрели компактную почти круглую форму, достойных соперников по мою сторону гор не осталось, меня устраивал мир. И ведь, главное, король видел, что за каждое вероломное нападение на границу своих земель я рано или поздно отвечаю завоеванием, а всё равно попытался оттяпать у меня долину. И тогда я уже был не властен над ситуацией, мне надо было ответить или позволить созданному разваливаться от мелких ударов соседей, от неуверенности людей в их правителе. Я смотрю на змею, вылезающую из фляги на поясе одного из пленных. Воспоминания о том дне и кинувшейся на меня песчаной гадюке становятся такими яркими, что я почти слышу крики сражающихся. Тянусь рукой к изображению, чтобы убедиться — это только картинка. Краска холодит пальцы, подушечками ощущаю шероховатость стены. — Эта змея… — от голоса Мун внутри всё сладко сжимается. «Ненавидит ли она меня?» — вопрос и глупый, и важный. Вроде она всего лишь девчонка, и в то же время от неё зависит моя жизнь. Разворачиваюсь, она вздрагивает. Изящная, соблазнительная, настолько притягательная, что от одного её вида я горю от страсти и с трудом сдерживаюсь. Жена моего сына. А я смотрю на неё и думаю о её нежной коже, о форме плеч, по которым приятно скользнуть ладонями, о грудях, будто просящихся удобно лечь в мои руки, о её тонкой талии и широких бёдрах, о лоне, которое чуть не стало моим, о её ногах, о женском запахе, который мне до крика хочется почувствовать. Горячее, тягучее возбуждение сгустило мою кровь и наполнило тяжестью мышцы и чресла. Я хочу её, невыносимо хочу прямо сейчас, но права на это не имею. В висках гудит взбудораженная кровь, я не сразу услышал её вопрос: — Вам правда подсунули змею? — Да, — сипло бросаю я, широкими рукавами прикрывая пах, чтобы она не заметила, как сильно я её желаю. — Мне надо идти. Разворачиваюсь и ухожу, понимая: ещё немного рядом с ней — и не сдержусь. Глупо, глупо это всё, но… В Мун есть что-то такое, что заставляет разум умолкнуть, а сердце трепетать. Крайне опасное состояние для Императора.
ГЛАВА 13. Над чем не властен разум Наверное, повлияли слова Фриды, но теперь кажется, Император меня ненавидит. Или, по меньшей мере, недолюбливает. Иначе с чего бы ему так быстро уходить, когда он вроде никуда не торопился, минут пять стоял и просто смотрел на роспись. Или я отвлекла его от важных размышлений? Ну конечно! Хлопаю себя по голове: он же Император, у него много дел, а я… глупая девчонка, вот кто я. Поднимаю взгляд на змею. Принёсший её человек не мог рассчитывать на помилование, а значит шёл на верную гибель в надежде спасти родину. Мою родину. Смотрю на фигуры людей, на легендарный Вегард — для меня это только история, а Император… он её вершил. От его величия, от осознания, что нахожусь рядом с таким человеком, сердце обмирает, а потом начинает биться чаще. Поднимаю взгляд выше, на статную фигуру Императора… он похож на сошедшего с небес бога. Он прекрасен, и приходится сделать усилие, чтобы вдохнуть и избавиться от трепетной, какой-то приятной дрожи. Император — это Император, он велик и непобедим, а мне надо думать о муже. С которым предстоит близость. Чувствую, что бледнею. Скоро и меня постигнет эта страшная участь. «Не бойся», — говорю себе и, чтобы успокоиться, опять бросаю взгляд на изображение Императора. Часть его силы и уверенности, сквозящая даже в этом творении красок, передаётся мне. Я буду смелой, я позволю Сигвальду… Ах, как невыносимо глупы мои размышления: у меня нет выбора, я его жена и лягу под него, когда закончатся красные дни.
***
За сегодняшний день я сделал не меньше сотни распоряжений, прочитал уйму документов, но сейчас, в сумраке ночи, в своей постели думаю не о сне, не о возможности несколько дней провести вдали от неотложных государственных дел, думаю даже не об избавлении от родового проклятия королевы, а почему-то о Мун. Нежный цветок моего дома. Способный, впрочем, врезать вазой по голове. Понимаю, что улыбаюсь. Последний раз девушка разбивала мне голову, когда я был десятником в конных войсках моего первого правителя, владельца земель, по которым из века в век кочевали мои предки. Тогда была славная заварушка в одном из питейных заведений… Как же давно это было. Честно говоря, не думал, что Императора могут вот так резво отбрить. Мун… Ужас пронзает меня: был ли я прав, отдав её Сигвальду? Вдруг я мог бы… Встаю и обхожу огромную спальню, стараясь выбросить эту мысль из головы. Иду в соседнюю комнату, к зеркалу. Золотой узор проклятия отступил от почек, редкие лепестки сморщились, бутоны уменьшились. Отношения между Сигвальдом и Мун развиваются довольно быстро, я должен радоваться, но радость эта с примесью горечи. «А если всё переиначить сейчас?» Качаю головой, поражённый собственной глупостью: хочу поставить свою жизнь под угрозу ради страсти. Это ведь страсть, не более: красивая трепетная девушка, привлекательность юности. А может даже побочное действие проклятия, ведь оно создано для того, чтобы связать два рода любовью и брачными узами. Надо скорее выбросить эти мысли из головы. Надев халат, иду в своё тайное место успокоения. Как и многие воины, я могу утихомирить чувства в изматывающих тренировках, но упорядочить их лучше получается за делом, почти стыдном для вояки вроде меня. Моя маленькая страсть, которой удалось развиться здесь, в относительном спокойствии Викара. Через тайный ход за панелью с цветочным узором я поднимаюсь на одну из башен. В нос ударяют запахи растворителей и красок. Часто расположенные стрельчатые окна затянуты отполированными слюдяными пластинами, в ночном сумраке едва различаются стоящие вдоль стены пластины и полотна, сундуки с красками и реагентами, стеллаж с принадлежностями. — Сефид. Моя барханная кошка выходит из стены, глаза — как сияющие сапфиры. — Свет. Окна чернеют, а комнатка озаряется дневным светом, возвращая из сумрачного небытия картины и вещи. Сефид растягивается на коврике под одним из окон и следит за мной задумчивым взглядом. Ночью она мой незаменимый помощник: ни один светильник не способен дать такого чуткого естественного света. В кончиках пальцах ощущаю покалывание, а в груди — щемящее волнение. Я ещё не вполне знаю, что буду рисовать, но какая-то идея, желание уже просятся наружу, и я ставлю на треногу мольберта одну из прямоугольных заготовок холста. Преимущество Императора — я могу не беспокоиться о расходных материалах, и это придаёт смелости, позволяет выливать переполняющую меня жажду созидания в изображения. Сжимаю шероховатый стержень прессованного угля, встаю к холсту и делаю первый изящный росчерк, за ним ещё и ещё. Трепет в груди нарастает, я позволяю руке пуститься в пляс, позволяю какой-то глубоко спрятанной части меня действовать в обход разума. Штрих за штрихом, линия за линией, в чувственных изгибах узнаю стройное девичье тело, разметавшиеся по плечам волосы, лицо. Не позволяя себе думать, вытаскиваю из сундука заготовки красок, готовые к бою кисти. Стремительными мазками обнимаю фигурку багряным фоном шёлковых подушек и узорчатых ковров, намешиваю матовый бело-розовый с золотистым оттенком цвет и прокладываю на фигурке и лице пятна цвета. Я вижу её перед мысленным взором: нежную и чувственную, обнажённую, во всём многообразии цветов и оттенков, я швыряю их на палитру, на холст, я переношу её из мира моих грёз сюда. Рука движется, движется и движется, выводя из мешанины цветных пятен лицо Мун, жёлтые глаза, соломенное золото волос, её жаждущее ласки тело. В какой-то миг кажется, что сейчас она потянется ко мне и обхватит точёными руками за шею. В этот миг я выдыхаю, стараясь развеять иллюзию, вырваться из сети грёз. И только после этого осознаю, что за окнами светло. — Тебя уже ищут, — мурлыкает Сефид. А я вновь впиваюсь взглядом в изображённую Мун — она сама чувственность. Но эта чувственность принадлежит не мне.
***
До сих пор не привыкла к огромным размерам всего. Ванная… на мой взгляд это целый бассейн, а дворцовые бассейны — настоящие пруды, а то и озёра. Мою… нашу с мужем огромную ванную наполнили благоухающей водой, добавили алых лепестков роз. Вот и пролетели красные дни, никогда я ещё так не жалела, что они заканчиваются так быстро. Но теперь я стою на краю ванны-бассейна, укутанная нежнейшим полотном накидки, и понимаю, что после купания надо идти к Сигвальду и исполнить… Ох, при одной мысли об этом конечности холодеют и хочется убежать. Но я должна. — Госпожа, всё готово, — произносит одна из двух служанок, брюнетка. — Можете идти, — мне ещё немного стыдно обнажаться перед ними. Кланяясь, они покидают просторную ванну. Ткань медленно сползает с плеч, скользит по ягодицам, ногам. Опускаюсь на ступень ниже, вода охватывает стопы, лодыжки, её влажное тепло достигает колен, бёдер. Укладываюсь в уютную ложбинку у борта и запрокидываю голову. По потолку выложены растительные узоры в стиле родины Императора… Император… внутри зарождается непонятная, но приятная дрожь, отдаёт под полусогнутые колени. Зажмуриваюсь — и представляю его зелёные глаза, как он надвигается на меня. Как он притискивает меня к дивану в ночь бала… Как же изменилось отношение Императора с тех пор, как важно для него происхождение. Глаза пощипывает от навернувшихся слёз: когда я была простолюдинкой — он и не думал обращать внимание на мои чувства, ему было всё равно, хочу я быть с ним или нет, не имело значения моё имя и сама я — только его желание. Теперь я принцесса, и Император ни разу даже не намекнул на тот инцидент, не попытался закончить начатое, он даже иногда удостаивает меня ответом или проявляет любезность. Только потому, что я родилась в благородной семье. Но я-то не изменилась. Что долговая рабыня, что принцесса — я всё тот же человек из плоти и крови, с желаниями и нежеланиями, с мечтами и надеждами. Разве справедливо, что кто-то считал вправе причинить мне боль и не обратить внимания на меня лишь потому, что у меня не было денег? Раньше у меня не было времени думать о таких вещах, но сейчас, лёжа в тёплой огромной ванной, лёжа совершенно спокойно, ведь не надо думать о работе, я понимаю почти с ужасом, как несправедлив мир. Ощущение этой несправедливости наполняет грудь, раздувается там, мешая дышать, увлекая в водоворот воспоминаний: как наяву вижу трудяг нашей деревни, изо дня в день выходящих в поля на тяжёлые работы, занимающихся скотиной, и изнеженных аристократов в доме Октазии: разве последние достойнее сострадания и уважения? Дочки Октазии за свою жизнь не сделали ничего полезного, но они уважаемее почтенного мастера, создающего настоящие шедевры, и куда уважаемее крестьянина, вкалывающего от зари до зари, а раб, даже долговой, и вовсе с ними несравним… И я теперь тоже уважаема за положение. Всего несколько дней — и я уже выше Октазии и её дочерей, но при этом ни я, ни они, не изменились. Почему боги допускают такую несправедливость? Эти мысли не дают покоя, я хватаюсь за оставленные на борту плошки, мочалку и начинаю торопливо мыться. Я должна узнать ответ на мучающие меня вопросы. Быстро помывшись, выхожу из купальни. Кажется, моя поспешность пугает служанок, и я улыбаюсь им: — Всё в порядке, не бойтесь: в вашей работе меня всё устраивает. Сколько раз я мечтала услышать это в доме Октазии. Наверное, я так же как эти девушки выдохнула бы едва заметно и чуть расслабилась. После этих слов движения девушек становятся более раскованными, плавными. Хоть что-то хорошее я сделала в роли принцессы. Только теперь понимаю, что слуги, наверное, переживали, не зная, какая хозяйка им досталась. Ещё раз улыбаюсь и с их помощью облачаюсь в красивейшее багряное платье с золотым шитьём в цвет волос. С удивлением наблюдаю в зеркало за своим преображением. Рыжеволосая служанка, закалывающая пряди завитками на макушке, улыбнулась: — Выглядите, как императрица. Щёки вспыхивают румянцем. Так неловко, так… странно. Из зеркала на меня смотрит великолепная девушка, которой пошла бы и корона. Невероятно. Не думала, что моя грудь может смотреться так красиво. А руки — они выглядят такими нежными, словно я никогда не работала. Удивительно просто. На сцепленные кудри мне прикрепляют диадему из красного золота с крупными огненными опалами. У меня перехватывает дыхание, невольно улыбаюсь, шепчу: — Спасибо. — За что? — по-доброму усмехаются девушки. — За то, что сделали из меня красавицу. — Э нет, это не мы, — качает головой брюнетка. — Вы и так красавица. — Мы просто вас одели. Я перехватываю их ладони и, глядя на девушек в зеркало, сжимаю их натруженные пальцы: — Спасибо. Спасибо за вашу хорошую службу. Они расцветают, рыженькая смущённо краснеет. А я острее хочу поделиться с кем-нибудь мыслями о странностях людских отношений. В первую очередь стоит поговорить с мужем, но Сигвальда в комнате нет. Терпения ждать нет совсем. Где он может быть? «Библиотека!» — я чуть не подпрыгиваю, вспомнив его слова о любви к книгам, и решительно направляюсь туда. Подкладка платья нежнейше обнимает тело, никак не могу привыкнуть к этим волшебным ощущениям. Мчусь через дворец баргяно-золотым вихрем и чувствую себя сильной, ощущаю себя настоящей принцессой. Диадема помогает держать голову высоко поднятой, а спину прямой. Мне такое даже не снилось! Ошеломлённая непривычными чувствами, я влетаю в библиотеку и громко зову: — Сигвальд! И тут же смущаюсь своей шумностью. — Его здесь нет, — отзывается сбоку Император. Сердце ёкает. Император выходит из-за стеллажа, и у меня подгибаются колени.