Принцесса Хелена, шестая дочь короля Густава
Шрифт:
— Короче, одни догадки, а мне расхлебывать.
— Ну, планида у тебя такая, уж извини. Пойдем, может. Нам ещё спускаться долго — час, может, полтора. Но, тебе скажу, если бы не эта способность местного вида homo sapiens к излишней… романтичности, я бы так это назвал, ничего бы не сложилось у нас, да и у них тоже. Ты бы в Хранилище не полез просто. Воспитание, что ли, на вас так действует… Сценарии, а я их видел уже предостаточно, всегда содержат в себе долговременную любовную линию. Может, оно и к лучшему, что нулевой всего один, а то перенесли бы вы эту заразу на весь обитаемый мир! Что бы мы тогда делали — ума не приложу. Как ты знаешь, везде
— Отличная новость! Как всё закончится, мы с Хеленой полетим эту заразу насаждать. В отпуск! Местные ребята хоть отдохнут от нас, а мы от них.
Как-то мне вдруг стало весело, меня накрыл приступ позитивного пофигизма и старого доброго предотпускного настроения. Может, действительно всё обойдется?
Глава 42. Бывают в жизни огорчения
Тёмные свечи плавились, источая тяжелый, удушливый запах и почти не давая света. Всполохи веселыми зайчиками лизали отраженным пламенем выщербленные стены кабинета, иногда высветляя резные ручки кресла с мягкой бархатной обивкой и стол, в углах которого по-прежнему скалили маленькие мордочки грифоны.
— Побери я сам себя! — с гримасой всегдашнего превосходства вслух подумал Мессир.
На этом его тирада не закончилась. Да и ладно, всё равно понять доподлинно смысл произносимого более или менее точно смог бы только его родной брат. Старонемецкий идеально подходил к такому случаю, и гортанные выражения непрерывным потоком неслись с кресла около массивного стола, кружились вокруг, надолго задерживаясь в совсем тёмных углах кабинета.
Странный симбиоз составляли эти два существа, запертые на небольшом кусочке скальной породы, летавшей вокруг планеты уже чёрт знает сколько времени. Если один радовался как ребенок и потирал руки, другой практически всегда в этот момент пребывал в удрученном состоянии духа. И тогда внутренности огромной орбитальной базы, выстроенной на поверхности, а по большей части в глубине астероида, чьи поделенные надвое уровни никогда не пересекались, наполнялись эхом, и раздавались раскаты старонемецкого диалекта, от особо ярких оборотов которого тряслась и подрагивала в страхе облицовка тоннелей, металлическая палуба причальных доков и пустынные коридоры.
Все. Сценарий, который он планировал долгих четыреста шестьдесят лет наконец закончился. И, как водится, он никуда не исчез из Хранилища, просто растворившись в миллионе других свитков, лежащих на холодном, непонятно откуда взявшемся ветру.
Шестипалая рука еле заметным движением потянулась к верхнему ящику стола, странным образом удлинившись. Фигура Мессира, которую покрывал тёмный и тяжелый плащ, даже не шелохнулась, пламя ближайшей свечи не почувствовало движения, но между тем в его руке на свету белым пятнышком сверкнул эллипс, в котором по-прежнему переливались какие-то лица, образы, движущиеся совершенно хаотически, как будто оператор этого фильма сошел с ума. Недалеко от истины… Когда перед ним здесь сидел Вольдемар, он тоже видел то, от чего ему стоило отводить глаза и не смотреть на пляску теней, что, впрочем, ему тогда вполне удавалось.
«А мы ведь когда-то были детьми, — почему-то подумал Мессир. — Где же это было? Очень далеко отсюда. В том мире, где кроме острова со Школой, который омывал единый на всю планету океан, ничего не было. Даже шаттлы садились на прибрежный песок осторожно, чтобы не задеть совершенно не боящихся никого больших черепах». Ему нравилось сидеть там и
Имя ускользало, шум небольших частых волн надоедливо стоял в ушах. Он отвернулся, чтобы не видеть, как брат неумело целует её, стоя по колено в зоне прибоя и утонув по щиколотку в мокром песке. Она должна была быть его. Тогда он решил, что так будет, и даже перестал видеть её во сне. А потом после уроков он увидел их здесь. Наверное, они приходили сюда уже давно — под деревом стояла палатка, аккуратно прибитая колышками. От обыденности, устроенности быта их маленького мирка его, которого через много тысячелетий все будут называть Мессиром, зло передернуло. Он пнул какую-то корягу, резко поднялся и побрел, вернее побежал, прочь.
А через очень много лет история повторится. Планета будет называться Земля, и островов будет здесь очень много. Вполне достаточно, чтобы поставить не одну палатку. В этот раз он хорошо запомнил её имя — Уна. Деревня стояла рядом, сквозь мангровые заросли проступали остроконечные крыши. Её смех отражался от стволов, звенел в ушах, комом застрял в горле.
Экселенц, уже Экселенц. Ему отдали этот новый мир, старый, совсем негодный грузовой корабль и десятка два молодых ангелов, которые резвились здесь, как хотели. Ничего не стоит запереть надежно все двери. Жарко, все спят, сиеста. Да и кокосовое вино сегодня особенно валит с ног. Дымок, чуть взвившись в раскаленное марево, сразу уступил место хорошему доброму огню. Никто не вспомнит об этом через несколько лет, память аборигенов ещё не сохраняет моменты боли. А он запомнит. И вот теперь его детище, его несколько лет жизни, висят на волоске, и единственное, что он может сделать, — сравнять счет.
Глава 43. Мобильная связь
Знал, где повороты, только Анри. Он безошибочно сворачивал по широким дорожкам, вокруг которых сверкал отблеск его нимба — единственный источник света в совершенно чёрном безмолвии подземелий. Хотя каких уж там подземелий — землей тут и не пахло, всё инопланетная порода, поди, кимберлит какой-нибудь. Шутки его внезапно закончились, и мы шагали бесшумно, будто обутые ватой.
Я привалился первый, около какого-то камня, совершенно без сил. Рядом нехотя плюхнулся Анри.
— У тебя от насморка капель нет, а?
— Издеваешься? Если бы я сейчас мог чего достать, я бы уж лучше достал доброй выпивки и тебя бы хилого полечил заодно.
— Хорошо, а чего ты вообще со мной попёрся, скажи на милость? Помочь мне ты не сможешь, только советом… ну или если, конечно, вздумаешь огнедышащего изображать, тогда на один залп тебя точно хватит — в твоем организме концентрация винных паров явно запредельная. Тут главное — не промазать.
— Заткнись, будь ласка… Курить разрешаю, всё равно у тебя пять штук только осталось.
Затянувшись, я осветил кончиком сигареты его лицо, седые бакенбарды. Редкие волосы освещал голубой нимб, дальше сияние, минуя лицо, максимально возможной яркостью высвечивало стены.
Все, ощущение законченности, невозвратности ситуации прорезало мне мозг вместе с первой затяжкой. Экселенц, когда я уходил от него с Анри, даже не посмотрел в мою сторону. Наверное, потому что я бы всё понял по его нечеловечески доброму взгляду из-под лохматых бровей. Наверное, старикан считал, что незаслуженно послал меня на верную смерть.