Принцесса Иляна
Шрифт:
– На пути из Эрдели в Буду, - смущённо ответила та.
– А если б тебе сказали, что к июлю у тебя будет муж и пасынок, ты бы поверила?
– Думаю, нет, - улыбнулась Илона и обратилась к пасынку: - А ты, Ласло? Если б весной ты сразу узнал обо всём, что тебя ждёт летом, то что бы сказал?
– Я сказал бы то же, что спросил у королевских посланцев, когда они явились за мной ко двору епископа, - улыбнулся юноша.
– Я спросил, не перепутали ли они меня с кем-нибудь.
Когда все трое убедились, что чувствуют то же самое, разговор стал весёлым и непринуждённым, но затем
Ладислав-младший рассказал, что, живя во дворце, "удостоился чести" помогать хранителям королевской библиотеки, и уже от этих слов старший Ладислав нахмурился.
– Только одного я не могу понять, - меж тем говорил сын.
– Там такие ценные и красивые книги, что я держал их в руках с опаской. Боялся оставить следы от пальцев. И поэтому мне очень странно было иногда находить на полях чернильные пометки и надписи, сделанные рукой Его Величества. И вправду странно. На изготовление книги было затрачено столько труда, а Его Величество так легко к этому относится. Конечно, книги принадлежат Его Величеству, и он может делать с ними всё, что пожелает, но...
– Ладислав-младший замолчал, не решаясь прямо признать, что не одобряет поведение короля.
Отцу такая нерешительность тоже не понравилась, но он сказал об этом с иронией:
– Я вижу, ты умнее меня, сын. Следишь за языком. Вот я в своё время говорил прямо о том, чем недоволен в поведении Матьяша, и это обернулось против меня.
– Отец, - серьёзно ответил Ладислав-младший, - я, конечно, знаю Его Величество не так хорошо, как ты, но мне всегда казалось, что король отнюдь не глух к чужим словам, даже неодобрительным. Единственное, чего не терпит Его Величество, так это навязчивости. Когда кто-то начинает настойчиво советовать что-либо или часто напоминать об обещании, полученном от Его Величества, король склонен гневаться.
Отец и сын посмотрели на Илону, будто спрашивали, могут ли вести подобные разговоры в её присутствии, но она предпочла сделать вид, что не поняла этого немого вопроса.
– Увы, я не могу судить, кто из вас прав, - с нарочитым легкомыслием произнесла супруга Дракулы.
– Пусть Матьяш - мой двоюродный брат, но я мало знаю его. Мы почти всё время жили вдали друг от друга, а когда я приезжала в Буду, и нам всё-таки доводилось побеседовать, то беседа была пустая. Такая, которые обычно ведутся при дворе. Подобные беседы совсем не позволяют судить о человеке, с которым говоришь.
Меж тем в дверях показалась Йерне, а Илона, увидев свою служанку, поспешила подойти к ней, потому что четверть часа назад дала той весьма важное поручение.
– Я сейчас вернусь, - сказала Илона мужу и пасынку, а когда вместе с Йерне перешла из столовой в другую комнату, то спросила: - Ну? Ты заглянула в его узел? Что там?
– Ох, всё очень плохо, - сказала служанка.
– У молодого господина только один кафтан на смену и одни запасные башмаки. И ещё там две смены белья лежали. Обе надо стирать. Вот и всё его богатство.
– Даже меньше, чем я думала, - нахмурилась Илона.
– Но ведь узел был тяжёлый. Что там лежало ещё?
– Бумага, госпожа, - ответила Йерне.
– Вся сплошь исписанная. Видать, молодой господин - учёный человек. Я, конечно, в этом ничего не понимаю, но там, кажется, и стихи у него есть. Короткие строчки, когда одна под другой - это ж стихи, да?
– Возможно, он даже сам их сочинил, - улыбнулась супруга Дракулы, но тут же вспомнила про неподобающе бедный гардероб пасынка и снова нахмурилась.
II
Помнится, когда Илона по приглашению тёти ехала в столицу, то без всякой радости думала о том, что, возможно, придётся покупать ткань на новые платья. Теперь же бывшей затворнице захотелось пройтись по лавкам.
Пусть дело представлялось непривычным, ведь выбирать Илоне предстояло не для себя, не для другой женщины и даже не для ребёнка, а для юноши, но мысли о возможных затруднениях лишь придавали бодрости: "Всё когда-то в первый раз. И к тому же у меня нет выхода. Муж уж точно не станет этим заниматься, а если я возьму с собой Ласло и стану с ним советоваться, он нарочно выберет, что попроще и подешевле. Он же такой скромный!"
Мысль о предстоящих покупках заставила задуматься и о деньгах, поэтому Илона обрадовалась, когда родители пригласили её с мужем к себе, чтобы завершить передачу приданого, которое по настоянию Матьяша составило всё же двадцать тысяч золотых, а не десять.
И опять Илона поймала себя на том, что иначе стала смотреть на многие обстоятельства - она без всякого смущения посетила дом, когда-то принадлежавший дяде Михаю, а теперь ставший отцовским. Она уже не чувствовала себя здесь лишней и почти не вспоминала, что где-то в дальних комнатах сидит женщина, отцова любовница, которая раньше называлась домоправительницей. Раньше это представлялось ужасным и несправедливым по отношению к матери, а сейчас стало почти забавно, ведь отец, мать и любовница сейчас уживались под одной крышей, а расстановка сил изменилась.
Главной в доме сделалась мать. Она, как и обещала, отложила свой отъезд из Буды, по крайней мере, до сентября, а отец, который с недавних пор постоянно слышал от неё упрёки в мягкотелости, совсем присмирел. Он постоянно оглядывался на супругу перед тем, как что-нибудь сказать, и, наверное, даже комнату бывшей домоправительницы посещал тайком, чтобы не вызвать гнева жены и новых упрёков: "Мало того, что из-за тебя нашу девочку заставили выйти замуж за изверга, так ты ещё и позоришь меня в нашем собственном доме!"
Когда Илона, опираясь на руку Ладислава Дракулы, вылезла из крытых носилок, а затем взошла на крыльцо, то поняла - именно мать станет задавать тон предстоящей встрече.
Ошват Силадьи и его супруга Агота ждали свою дочь и зятя в дверях, но уподобились каменным статуям. Лишь тогда, когда Илона оказалась с родителями лицом к лицу, мать уже не могла оставаться холодной, поэтому улыбнулась и раскрыла объятия, а отец, увидев это, тоже улыбнулся. Правда, улыбка предназначалась только дочери. Зятя будто и не заметили, так что Илоне пришлось оглянуться на мужа, а затем, снова повернувшись к родителям, сказать: