Принцесса из рода Борджиа
Шрифт:
— Вы разве не знаете, — добавил он, — что я обратил в бегство соперников гораздо более опасных, чем вы, избавив от них вашу таверну, и что именно я выбросил из окна всех, кто находился в комнате там, наверху?!
— Ах! Ах! Так это вы выбросили на улицу все, что было в комнате? — вскричал повар.
— Я! — скромно ответил Кроасс.
— Так это ты, бродяга! Так это ты выбросил на улицу сундук, столы, кресла, напольные часы! На помощь! Хватай грабителя! Хватай проходимца!
— Какой сундук? Какие часы? — завопил Кроасс.
Но его уже никто не слушал. Вместо ответа он получил несколько ударов палкой от щетки по плечам и рукам — ударов, нанесенных, впрочем, с некоторой неуверенностью.
Поначалу Кроасс улыбнулся горькой улыбкой человека, который отказывается от борьбы с жестокой судьбой. Но так как удары, кои он отражал как только мог, становились все более ощутимыми, эта улыбка превратилась в гримасу, а затем из широко разинутого рта великана понеслись завывания. Видя, что застигнутый с поличным преступник вместо того, чтобы обороняться, принялся беспорядочно размахивать своими длинными руками, стонать и изрыгать проклятия, нападавшие, поначалу робкие, осмелели, а затем пришли в ярость. Кроасс начал прыгать и извиваться: с одной стороны его кололи концом шпиговальной иглы, с другой — вертелом; в конце концов он получил самую жуткую взбучку из всех, какие только были предназначены судьбой на его долю. Внезапно, заметив, что кухонная дверь открыта, он бросился в большой зал, куда немедля ворвалась, словно ураган, и вся воющая и жестикулирующая свора. Но Кроасс уже выскочил на улицу и улепетывал — благодаря непомерной длине ног — с такой быстротой, что всякое соперничество с ним было невозможным.
Когда он наконец остановился после двух часов бега, обходных маневров и обманных финтов, он был изнурен до крайности, у него все болело, он был печален и чувствовал себя несчастным. Уже почти наступила ночь. Кроасс прислонился к какой-то стене и, поняв, что он, бедняжка, один на свете, бездомный, без гроша в кармане и всеми покинутый, заплакал.
«Ах! Чертова моя храбрость! — подумал он. — Будь проклят тот час, когда я узнал, что храбр! Я был так спокоен, когда считал себя трусом… Что теперь делать? Что со мной будет?»
Высказав таким образом самому себе все законные жалобы, Кроасс вдруг увидел у своих ног какую-то собаку, которая тяжело дышала, высунув длиннейший язык. Кроасс изумился, ибо узнал псину! Это была собака из трактира!.. Поскольку казалось, что собака не собиралась его кусать, он нагнулся и погладил ее; собака благодарно завиляла тем, что у нее осталось от хвоста. Вы, конечно же, поняли, что Кроасс очутился в обществе нашего старого приятеля Пипо.
Пипо покинул таверну «У ворожеи» следом за Кроассом и все это время несся за ним вскачь, не отставая ни на шаг. Пипо, как мы знаем, был очень разумным псом. Во время той трепки, которую задали несчастному Кроассу, множество ударов палкой от щетки в неразберихе пришлось и по хребту Пипо, тем более, что одна из подавальщиц, которую он однажды цапнул за икру, затаила против него дикую злобу и воспользовалась потасовкой, чтобы с лихвой отомстить за себя.
Итак, Пипо сказал себе, проявляя некоторые признаки логического мышления, что если его хозяйка с хозяином пропали в те минуты, когда на улице раздавался сильнейший шум и слышались чьи-то крики, то, возможно, они уже не вернутся, а те удары, которые он получил, знаменуют собой недвусмысленно объявленную отставку. Стало быть, его существование на постоялом дворе «У ворожеи» вот-вот превратится в ад кромешный, и ему пора бежать. Вполне естественно, что Пипо увязался следом за человеком, который покидал таверну столь же стремительно, как и он сам.
Кроасс, решив, что враг сбит со следа, вновь пустился в путь. Пес поднялся и пошел за ним, понурив голову. Куда шел Кроасс? В какие кварталы он направлял свои стопы? В центр города, или на Ситэ, или в Университетский квартал шел он искать густой похлебки и крова?.. Кроасс этого не знал! Он шел наугад!
Кроасс и Пипо провели несколько часов в унынии. Иногда на углу какой-нибудь из улочек их останавливали нахальные бродяги, требуя у них кошелек или жизнь, но удостоверившись в нищете двух бедолаг, отпускали их с миром. Иногда они видели, как проходил ночной дозор; впереди шел стражник с фонарем. Пережив множество неприятных приключений, не раз скрываясь от преследования, меняя прямые пути на обходные, Кроасс около двух часов ночи приблизился к широким воротам, возле которых, как ему показалось, он смог бы попытаться уснуть. Ворота образовывали нечто вроде полукруглого углубления, где он будет в безопасности. Он направился туда наощупь, так как кругом царил глубокий мрак.
Вдруг Пипо заворчал, и Кроасс почувствовал, как кто-то схватил его за протянутую вперед руку. В то же время, уже третий или четвертый раз за ночь, он услышал слова, которые бросали его в дрожь:
— Кошелек или жизнь!..
— Увы! Мой добрый господин, мой почтенный бродяга, что касается кошелька, то у меня его никогда не было, а что касается моей жизни, то она стоит столь мало, что даже я сам не дам за нее ни единого денье!..
— Кроасс! — раздалось восклицание.
— Пикуик! — вскричал Кроасс, узнав по голосу своего компаньона.
Пикуик отпустил Кроасса и проворчал:
— Вот таково мое везение! Уже четыре часа я подстерегаю добычу, а когда наконец вижу приближающегося горожанина и думаю, что заполучу хоть что-нибудь, пусть даже это будет какой-нибудь стертый паршивый экю, оказывается, что мой горожанин — Кроасс!.. Послушай-ка! А что ты делаешь в столь поздний час на улице?
— А ты? — спросил успокоенный Кроасс, радуясь, что встретил товарища по несчастью.
— Я-то ищу приключений. Но, должно быть, в это дело замешался сам дьявол, ибо после ареста шевалье де Пардальяна…
— Как? Так наш несчастный господин арестован?
— Я видел, как его уводили гвардейцы герцога де Гиза.
— Ах! Если бы я был там!..
— Все произошло около таверны «У ворожеи», где мы тогда съели так много, что я об этом буду помнить сто лет! Сейчас воспоминания об этом обеде — единственное для меня утешение!
— Ах! Если бы я был там!.. — вновь повторил Кроасс с великолепным апломбом.
— Видя все это, — заговорил господин Пикуик, — я сказал себе, что меня, возможно, тоже схватят. Поэтому я подождал наступления ночи и направился к благословенному дому на улице Барре, где мы не один раз ели на дармовщинку.
— Подумать только! — заорал Кроасс, хлопнув себя по лбу. — Об этом-то я и не подумал! Пойдем туда!.. Бежим!..
— Погоди! Я обнаружил на улице Барре и на соседних улицах отряды вооруженных до зубов людей и понял, что они вот-вот арестуют герцога Ангулемского, друга шевалье де Пардальяна. Тогда я, увидев, что остался без хозяина и без крова, ухитрился выбраться из этого осиного гнезда и вспомнил про наше старое ремесло…
— Певчего? — спросил удивленно Кроасс.
— Нет, вольного горожанина. Но, клянусь потрохами дьявола, я не нашел никого, кто попался бы мне в лапы, кроме тебя, так что сейчас я схожу с ума от голода, жажды и усталости.