Принцесса разыскивает горошину
Шрифт:
— Что? Что ты сказал? — В отличие от него я ничего не поняла.
— Говорю, в Кепениг нас повезут, — лениво отозвался Димыч и снова шуганул замешкавшегося на подножке Зеленоволосого: — Ну, что застрял? Шевелись давай!
Несчастный приверженец нетрадиционной любви вздрогнул и прытко ретировался в самый конец автобуса.
— Так-то лучше, — буркнул Димыч, и мы устроились на свободных местах в середине салона.
Последним в автобус поднялся неутомимый Он-Она. Беспокойным взором скользнул по лицам своих подопечных, а потом еще и по головам пересчитал. И, лишь убедившись, что все, включая и нас с Димычем, в сборе, позволил себе
— Прошу внимания! Небольшое объявление. Наш отель называется «Кепениг-резиденц». По прибытии всем будут розданы ключи от номеров и карты Берлина. От нашего отеля до центра города можно добраться по городской железной дороге. Обратно тоже. Станция называется так же, как район и отель, Кепениг. Если есть вопросы, можете задавать.
Однако вопросов не последовало. То ли сексменьшинства утомились перелетом, то ли не отличались особой любознательностью. И вместо того чтобы пытливо интересоваться берлинскими достопримечательностями, снова кинулись лобызаться.
Я же на всякий случай отодвинулась подальше от Димыча и уставилась в окно. И уже до самого конца поездки от него не отлипала. А чего тут странного, как-никак это была моя первая заграница. И, вполне вероятно, последняя. Потому что когда еще повод представится? Так что нужно пользоваться моментом и это самое… Короче, впитывать впечатления всеми фибрами. Пока что их, впечатлений, впрочем, было не так чтобы очень много, но куда они денутся? Ибо на то она, как известно, и заграница.
Так что можете себе представить мою физиономию, когда я заметила, что Димыч ничего не впитывает, а пялится в те самые идиотские проспекты, которых он зачем-то нахапал в аэропорту. А теперь представьте ее еще раз, если получится: проспекты-то были на немецком языке! А может, на английском. Но уж точно не на русском!
Конечно, первая мысль, которая сама собой напрашивалась в этой ситуации, что он просто картинки от нечего делать рассматривает, а Димыч, как нарочно, еще возьми да и ляпни:
— Ну вот, попался, голубчик!
И очень довольно потер руки.
— Кто попался? — Я уже не знала, что и думать.
— Да этот специалист по искусственному оплодотворению. Профессор Худобеднов. Уже завтра в одиннадцать часов по среднеевропейскому времени мы сможем его лицезреть собственными глазами.
— А… Как ты узнал?
— Элементарно припал к источнику информации, — Димыч соорудил веер из глянцевых проспектов. — Вот здесь, между прочим, черным по белому написано, что международный симпозиум по искусственному оплодотворению откроется завтра в конференц-зале гостиницы «Адлон». А профессор Худобеднов из России выступит на симпозиуме с докладом в первый же день. Где мы и возьмем его за фалды.
— Говоришь, черным? По белому? — уточнила я с сомнением в голосе.
— Ну да, — как ни в чем не бывало кивнул этот темнила.
Тогда я осторожно, буквально двумя пальчиками взяла один из проспектов. Развернула… И что бы вы думали: ну ни полсловечка по-русски!
Глава 28
ФРАУ НАДЮХА
Остаток моего первого в жизни заграничного дня я потратила на приятную процедуру, которой была лишена почти все последние дни. А именно: долго и со вкусом принимала ванну. Само собой уже после того, как всю нашу гоп-компанию расселили по номерам «Кепениг-резиденц». (О
— А что, очень даже неплохо, — сделала я заключение, немного попрыгав на пружинном матрасе.
— Обычный трехзвездочный отель, — буркнул Димыч и растянулся рядом со мной.
— Плохо только, что кровать одна, — высказала я сожаление, — хорошо хоть широкая.
— Да ладно, поместимся. — Димыч повернулся на бок и моментально отрубился.
А я пошла в ванную. Напустила воды, вылила полбутылки дармовой пены, разделась и с удовольствием вытянулась во всю длину. А заодно предалась неспешным рассуждениям на тему: как оно в жизни бывает. Сами судите, еще неделю назад я и представить себе не могла, что мое мимолетное и большею частию праздное участие в судьбе Катьки Пяткиной заведет меня не абы куда, а аж до городу Берлину. Где я и буду вольготно возлежать в немецкой ванне, как какая-нибудь фрау. Я! Простая чугуновская домохозяйка! Чуть не сказала, мужем битая. Ага, щас, так я ему и далась! Но что брошенная, то брошенная. Из песни, как говорится, слов не выбросишь.
И только я, значит, так расслабилась да разнежилась, как за стенкой иноземная речь послышалась. Главное, совсем близко. И голос вроде знакомый. Я завернулась полотенцем, приоткрыла дверь и ухо оттопырила. А это, оказывается, Димыч по телефону трепется. По-немецки! И кто бы знал, до чего мне осточертели эти тайны мадридского двора. Вернее, берлинского.
— О, Надюха! — поприветствовал меня Димыч с ложа для новобрачных. — Отлично выглядишь!
— Не Надюха, а фрау Куприянофф, чтоб ты знал! — цыкнула я на него. Обмотала вокруг головы полотенце и легкой походкой подгребла поближе. — Слушай, мальчик, что-то мне не нравятся твои штучки. С одной стороны, ты вроде бы бомж, а с другой, весь какой-то крутой… Короче, непростой. А я таких не люблю.
— О! Это уже интересно! — ни граммулечки не смутился этот проходимец с московского чердака. — Непростых ты у нас не любишь. Пролетариев со сковородками боишься, как чумы. Тогда каких же ты предпочитаешь? Уж внеси, пожалуйста, ясность в этот концептуальный вопрос.
Нет, видали трепача?
— Ох я тебе сейчас внесу! Еще как внесу! — пообещала я.
— Что? Опять драться будешь? — Этот шалопай напустил на свою пройдошистую физиономию нарочито испуганное выражение. — А это, чтоб ты знала, непедагогично! В умных книжках пишут, что руки распускают, когда слов не находят.
— Хочешь сказать, что у меня словарный запас, как у Эллочки-Людоедки? — Я подбоченилась. — Конечно, куда уж нам, чугуновским домохозяйкам, за столичными босяками угнаться! Они и по-иностранному запросто шпрехают, и круг знакомств у них аж до нефтяных шейхов простирается. Одного до сих пор не понимаю, почему это ты в кедах?
— А при чем тут кеды? — Димыч задрал левую ногу и внимательно осмотрел свою обувку. — Чем они тебе не нравятся? Вроде не дырявые.
— Да так, — хмыкнула я. — Была у меня одна очень предприимчивая приятельница. Утверждала, что носить кеды ей не позволяет социальный статус. Это ж какое самоограничение, прикинь! Почти как у пещерных старцев. Человек себя фитнесами да шейпингами изнуряет, водится с непроходимыми идиотами, с телохранителями спит, а такой маленькой слабости, как кеды, позволить не может. Вот не может, и все.