Принцесса разыскивает горошину

Яковлева Елена Викторовна

— Едем на Унтер-ден-Линден, — отрывисто бросил он и посмотрел на часы. — Как раз успеем к открытию…

— К какому открытию? — засеменила я рядом.

— О! Уже забыла? К открытию Международного симпозиума по искусственному оплодотворению. Будем там брать за жабры господина Худобеднова.

— А этот… Унтер как его… Он далеко?

— Не очень, — у Димыча был на редкость серьезный и сосредоточенный вид. — За полчаса доберемся.

До места, где должен был открыться симпозиум по искусственному оплодотворению, на котором Димыч, если верить его заявлению, намеревался взять за жабры бывшего мужа Лили, мы добирались на поезде, очень смутно напоминающем нашу

электричку, только намного опрятнее. Да, вот что еще меня поразило буквально как гром среди ясного неба. Ну, во-первых, то, что эти немецкие электрички ходят минута в минуту, а во-вторых, что над платформой висит специальное табло, на котором указывается не только время отправления, но и сколько минут до него остается. Чтобы знать, бежать ли тебе сломя голову или спокойно топать вразвалочку. Нет, работает же инженерная мысль, а?

Дорогой я без устали восхищалась этим изобретением человеческого гения, все уши Димычу прожужжала, но он остался на редкость равнодушен к моим восторгам. Только пробурчал себе под нос:

— Ну и подумаешь! Большая радость в такой жизни. Все расписано наперед. Никаких тебе импровизаций и неожиданностей. Поэтому у них и с юмором напряженка.

Тоже мне патриот нашелся! С пыльного чердака! Такого послушаешь, получится, что между нашими занюханными и вечно опаздывающими электричками и чувством юмора — прямая связь. А ходили бы они по расписанию, мы бы все со скуки, как мамонты, вымерли.

У меня чесался язык развернуть основательную дискуссию на заявленную тему, но Димыч меня вовремя отвлек достопримечательностями.

— Вон, видишь, та красная башня — это ратуша. А вон та круглая штука — часы, они время во всех странах показывают. Там — Александр-плац. Тут недалеко Бранденбургские ворота.

— Слушай, а откуда ты все так хорошо знаешь? — снова начали терзать меня подозрения.

— Из путеводителя, — сухо пояснил Димыч и дернул меня за руку. — Все, приехали. Вот смотри. Эта станция называется Фридрих-штрассе. Запоминай: Фридрихштрассе. Если вдруг потеряешься, ориентируйся на нее. Сядешь здесь на поезд и поедешь обратно до станции Кепениг. Поняла?

— А чего это я должна потеряться? — Я не на шутку взволновалась.

— Да это я так, на всякий случай, — пояснил Димыч и уверенной походкой двинулся по вымощенной плиткой мостовой.

Я бежала вслед за ним, как собачонка, время от времени бросая по сторонам пытливые взгляды — заграница же все-таки — и каждый раз натыкалась то на роскошную витрину магазина, то на надраенное до блеска окно какой-нибудь забегаловки, за которым сидели какие-то люди, явно не слишком обеспокоенные отсутствием чувства юмора, и неспешно потягивали баварское пивко.

И вдруг этот тип. Вроде бы ничем не примечательный. Остановил такси и юркнул на заднее сиденье. Очень быстро. Если не сказать стремительно. Я и разглядеть-то его толком не успела, а потому до сих пор не пойму, откуда взялось это странное чувство, словно я его когда-то уже видела. Знакомые в Берлине? У меня? Ой, только не смейтесь над бедной домохозяйкой из Чугуновска!

Глава 29

ПО СТОПАМ ПРОФЕССОРА ПЛЕЙШНЕРА

— Фридрихштрассе, Фридрихштрассе, — бормотала я себе под нос, едва поспевая за уверенно рассекающим по берлинским просторам Димычем. — Э-э, а Штирлиц не на этой улице с кем-то там встречался?.. То ли с Мюллером, то ли с Борманом?

— Без понятия, — Димыч даже не замедлил шаг. — Я помню только Цветочную, но она, кажется, в Берне была.

— Нет, — замотала я головой, — в Берне там совсем другая

история вышла. Там профессор Плейшнер все перепутал. Ему нужно было сначала посмотреть, стоит ли на окне цветок, а уже потом подниматься в квартиру. А он по профессорской рассеянности цветочек-то и не заметил. На чем и погорел, потому что явка была уже провалена.

— Да уж, беда с этими профессорами, — обронил на ходу Димыч. — Такие растяпы…

— Ой, а это кто, Мюнхгаузен? — поделилась я с Димычем своим впечатлением от бронзового мужика в треуголке, гордо восседающего на коне.

— Нет, это Фридрих Великий, — Димыч даже не посмотрел в его сторону. Не иначе свой знаменитый путеводитель наизусть выучил. — А вот это для сведения любознательных, Российское посольство, — так же индифферентно поведал он.

— Вот это? — показала я пальцем на желтый особняк за чугунной оградой и присвистнула. — Надо же! — Трудно сказать, какими чувствами наполнилось мое выскакивающее от бешеного темпа сердце, но я еще долго оглядывалась и выворачивала шею, да так, что чуть не сшибла с ног элегантную даму в красном костюме вместе с ее собачкой.

Само собой, я принялась перед ней извиняться, сгорая от стыда и с запозданием соображая, что ни дама, ни ее собачка ни бельмеса по-русски не понимают. Стала искать поддержки у Димыча, а этот троглодит вдруг как заржет:

— Да протри ты глаза! Она же не настоящая! В смысле не живая. Кукла!

— Да-а? — Я с опаской обошла гипсовую даму, а может, пластмассовую, почем я знаю. Однако шутники эти немцы, ничего не скажешь. А некоторые, здесь присутствующие, между прочим, заявляют, что у них проблемы с юмором.

— Вот мы и прибыли, — наржавшись вдоволь, Димыч притормозил у дверей какого-то шикарного заведения.

— Это и есть тот самый Унтер? — ляпнула я.

— Унтер-ден-Линден — это улица, — подчеркнуто терпеливо разъяснил мне Димыч. — А это — гостиница «Адлон».

— И тут будет симпозиум с участием бывшего мужа Лили.

— Так точно, — кивнул Димыч и, ни капли не тушуясь, толкнул стеклянную дверь. Я, хотя и не столь уверенно, последовала за ним.

Что там за этой дверью было, описать не берусь. Чтобы чего не перепутать от избытка эмоций. А то, знаете, есть такие любители все сверять да уточнять, вроде моей бывшей свекрови. Подловят тебя на каком-нибудь невинном красном словце и рады без памяти. И потом, положа руку на сердце, так ли вам важно, есть в этом «Адлоне» фонтан или нет? Признайтесь, что не очень. А значит, будет достаточно, если я сообщу, что там было очень шикарно.

Важнее другое. А именно, что Димыча весь этот блеск ничуточки не ошарашил. С самым невозмутимым видом он решительно устремился вперед.

— Куда это мы? — В отличие от него я затравленно таращилась по сторонам.

— В конференц-зал, куда же еще, — ответствовал Димыч, а также дал мне бесплатный совет: — Да не тушуйся ты так, веди себя естественно, как в Чугуновске. Видела, сколько здесь народу толчется? Так что никто тут на тебя и не посмотрит.

Ну, спасибо, утешил. Еще бы кто-нибудь на меня посмотрел в таком-то затрапезе! В прикиде глухонемого гомика из Ханты-Мансийского округа! Да если уж заводить речь о Чугуновске, то там я, бывалоча, ловила на себе взгляды. А все потому, что никуда, включая историческую помойку, на которую смотрят окна моей квартиры, не выходила без макияжа. Конечно, не такого фундаментального, как у Лили, но по крайней мере со всей определенностью обозначающего мою половую принадлежность. А здесь что? Штаны, рубаха да бейсболка. И еще кеды, будь они неладны. Приехала, называется, в Европу.