Принцессы не прощаются
Шрифт:
— Не хватает.
— Я научу. Первым делом — избавиться от престарелых кукловодов.
— И освободить от них Люсю и Илью, этот дедов заход — просто дичь какая-то!
— Ага. И духи мне верни.
— Не, рано. Ты ещё можешь сбежать, — рассмеялся ты и твоё горячее дыхание скользнуло по внутренней стороне моего бедра.
— Егор?
— М?
— Я хочу тебе честно признаться, что я вот это всё не просто так. Я правда влюбилась.
Ты замер у моих ног, как статуя, будто до этого не догадался, о чём шла речь. Будто в жизни не слышал, чтобы девушка первой
А вдруг не ответит тем же?
Ха! Повторяю для непонятливых:
Я — в гармонии с собой.
Он — нет.
Конечно я всё скажу первая. Мне не трудно.
— Ну раньше я думала, что ты самонадеянный дурак. И что ты просто завлекаешь меня на яркую наживку, пёрышки тут чистишь. А потом всё стало ясно, и я тут же радостно пошла на гильотину, положила голову на плаху и ррраз! Влюбилась. Ты против? — зачарованный, ты покачал головой, не отрывая от меня взгляд.
Мне страшно нравилось, что ты смотришь в глаза. Не рыщешь по всему лицу, не спотыкаешься на губах, хоть, я знала, сейчас бы с радостью поцеловал, не щупаешь в нетерпении моё тело.
Это всё было не обязательно. Воздух между нами и так был слишком плотным, тело и так покалывало от ощущения твоего тепла. И было так нежно и ласково всё, так приятно было вот так чувствовать эти платонические не пошлые взгляды. Ты просто любовался. И я хотела бы сказать, что ничего лучше и полнее не ощущала, но не могла больше издавать членораздельные звуки.
— Скажи что-нибудь, хотя если не хочешь… я и так всё знаю, — шепнула я, протянула руку и погладила твои волосы. Ты склонился, потянулся к моей руке, впитывая её тепло. Я чувствовала твою вибрирующую энергию, твои невысказанные, витающие в воздухе слова. Они раскалёнными иглами впивались в тело, тревожа нервные окончания. Они были так прекрасны, как настоящие фейерверки по коже.
— Не хочу говорить, — шепнул ты, поднял голову, встал напротив меня и потянул за собой.
Убрал волосы с моего лица, держа мою голову так, что не увернуться и не убежать, если бы и захотела. В груди пекло, кололось, сражалось что-то знакомое уже и родное. Что-то что потерять — дороже всего на свете.
Ты обнял меня, крепко прижал к себе, так что я всем телом ощутила твоё, поцеловал сгиб моей шеи и расплавил меня, как мягкое масло. Я поняла, что голова кружится просто от того, что я тобой дышу. Это было в сто раз сильнее, чем всё что было раньше. Сильнее той ночи, в которую я почти требовала раздеть меня уже и воспользоваться моей сговорчивостью. Сейчас я хотела, чтобы ты меня горячо обнимал и взрывал внутри меня раскалённые фейерверки своим дыханием, касающимся моей шеи.
Глава тридцать первая. Лирическая
За ночь намело снегу по шею и город встал, как всегда не готовый к такому природному финту. Наш маленький домик занесло, окна первого этажа наполовину скрыло, но зато к утру настал покой. Всё пребывало в тишине, дышало и отдыхало от буйной ночи, со страхом поглядывало на сугробы и не хотело брать лопаты и высовывать на улицу нос.
Я
— Доброе утро, принц, — шепнула я очень тихо, так что ты не смог бы услышать и проснуться.
Природа подыгрывала мне, вела себя так пристойно, не мешала спать моему человеку.
Спать бы мне ещё часа два-три, но сил не было, хотелось что-то делать, бегать, вершить великие дела, так что потерпев ещё пару минут всё-таки начала выбираться из кровати, но оказалась застигнута врасплох.
— И тебе доброе утро, но веди себя прилично, пожалуйста, — пробормотал ты мне в шею, прижимая к груди.
— А я веду себя неприлично?
— Ты уходишь!
— Только на кухню за кофе…
Ты прижался лбом к моему лбу и вздохнул.
И я сейчас плачу, я сейчас не могу удержаться от слёз, когда это рассказываю. Блин, Егор, я сжимаю твою руку, вспоминаю эту чёртову нашу ночь первую, наше утро и понимаю, что они все… они все были волшебными, а теперь ты…
Лида судорожно вздохнула, толчками выходил из неё воздух, по щекам бежали слёзы. Столько слёз, что кажется тело будет обезвожено. И вся дрожит. А он лежит и молчит на больничной койке, не в их постели, не в их комнате. И все звуки и запахи уже такие привычные, но так противно и тошно от них. А страх так до отвращения привычен, что от него уже зависимость.
— Ненавижу тебя и твою машину… — прошептала Лида, её остекленевшие глаза застыли на его лице.
— Что тебе стоит просто дёрнуть бровью, а? — её крик уже разбудил постовую медсестру, которая тут будто вторые сутки торчит.
— Что, не можешь улыбнуться, блин? Я же знаю, что ты реагируешь на меня! Не можешь, — удар по его бедру. — Не можешь, блин, — удар по его бедру. — Не чувствовать… не можешь…
— Ты ужасный, — Лида упала на его ноги, прижалась к ним, зарылась лицом в одеяло, гипнотизируя пальцы на правой руке, в ожидании, когда они как в фильмах дёрнутся, чтобы погладить по голове.
Говорят, так бывает только в фильмах. Говорят, сначала он должен начать реагировать на свет, на уколы иголкой и всё такое. Говорят, он долго ещё не будет здоров.
Говорят, говорят…
Плевать Лиде, что говорят.
— Так! Выйдите! — заявила медсестра замирая в дверях. — Это что такое?
— Что такое? — переспросила тут же Лида. Она говорила без лишних эмоций, совершенно ровно и самоуверенно.
— Вы ему навредите, выйдите!
— Вы ему вредите. Выйдите, — тупо ответила Лида, прижимаясь к одеялу губами.
— Я охрану позову.
— Позовите, — кивнула Лида. — Позовите…
И её увели, только на прощание поцеловала колючую щёку.
Я поцеловала колючую щёку. И снова, снова, снова.
— Ты такой холодный! — мой смех и поцелуи тебя трогали и ты мне улыбался в ответ на них.
— А ты горячая. У тебя не температура?
Я помотала головой, рассмеялась и вырвалась, наконец, из кровати.
— Я под одеялом уже перегрелась, чтоб ты понимал! Егор…
— Что?