Принцессы оазиса
Шрифт:
— Как ее зовут? — спросил майор, и Гамаль ответил.
Осторожно подняв девочку с кошмы, Фернан вдруг понял, что никогда не держал на руках ребенка. Ощущения были неожиданными, новыми. Именно в тот миг, когда его ладони ощутили тепло детского тельца, оно проникло и в душу майора, разбередив нерастраченные надежды. Его затвердевшее сердце было разбужено, и он проникся верой в то, что его привели сюда высшие силы, что он поступает правильно и все сложится хорошо.
Фернан вышел наружу. Озаренная луной и звездами пустыня напоминала сверкающий океан. Все было
Когда Фернан с ребенком на руках и Франсуаза удалились на такое расстояние, что их не стало видно, заплаканная Халима вернулась в шатер.
— Кто? — сразу спросила она.
— Байсан, — ответил Гамаль, — они выбрали ее.
Больше супруги не разговаривали. Им предстояло пережить это потрясение по отдельности, в полном душевном одиночестве.
Анджум разбудили привычные звуки оазиса: рев верблюдов, звон колокольчиков, блеянье овец. А еще — беспорядочные птичьи крики.
Выглянув наружу, девочка увидела огромную стаю, пересекавшую небо; перья птиц были окрашены восходящим солнцем. Она смотрела на них, пока они не сделались похожими на светящиеся золотые песчинки. И только тогда сообразила, что Байсан рядом нет.
Анджум вернулась в шатер. Сестры не было и там. Девочка растерянно оглянулась в поисках матери и вскоре увидела ее, несущую охапку саксаула для растопки.
— А где Байсан? — закричала она, не дожидаясь, пока Халима приблизится.
Ничего не ответив, мать подошла к шатру и, свалив саксаул на землю, принялась сооружать очаг. Когда Анджум повторила свой вопрос, женщина нехотя ответила, не глядя на дочь:
— Спроси у отца.
— А где он?
— Возле колодца.
Девочке почудилось, будто мать плакала, но едва ли это было так. Что бы ни случилось, женщины пустыни не привыкли тратить слезы.
Супруги так и не придумали, что сказать Анджум. Когда девочка еще спала, к шатру пришел Рахим со своими прежними угрозами, и Гамаль молча протянул ему деньги. Сын шейха едва не зашелся от злости. Однако, взяв плату, убрался прочь. Но это не принесло облегчения ни Гамалю, ни Халиме.
Анджум в самом деле нашла отца у колодца, где он с величайшей осторожностью наполнял бурдюки водой, а когда они разбухали, крепко завязывал их.
Из этого источника не поили скотину; ей давали воду из другого «колодца» — вырытой в песке черной дыры, где влага была вонючей и темной. Иногда такую жидкость приходилось пить и людям, но это никого не смущало. Жаловаться не приходилось: оазис без того был чудом, местом, которому Аллах в виде величайшего исключения подарил влагу и тень.
— Отец, где Байсан? — воскликнула девочка. — Мама велела спросить у тебя.
Гамаль замер. Что он мог сказать? Он и сам не знал, как и почему у него вырвалось:
— Она… умерла.
У Анджум подкосились ноги, и она села на песок. Ее взгляд остановился. Она не до конца понимала, что такое смерть, но она видела мертвых. У них были страшные неподвижные лица. Мертвецов заворачивали в ткань, опускали в яму, засыпали сверху песком, и никто никогда их больше не видел.
— Где она? —
— Я же сказал, ее нет, — пробормотал мужчина.
— Ее уже закопали?!
Это было выше сил Гамаля, и он коротко ответил:
— Ступай к шатру.
Почувствовав, что ничего не добьется, Анджум медленно поднялась и побрела в сторону своего жилья. Она опять попыталась задать матери вопросы, но та упорно молчала. Халима не приласкала единственную оставшуюся у нее дочь: обитатели пустыни не привыкли к нежностям.
Говорили здесь тоже мало, потому что очарование и мудрость пустыни заключены именно в тишине, помогающей мириться со своей долей, придающей душе равновесие, незнакомое людям, живущим в постоянной суете.
Поднявшееся над горизонтом солнце быстро набирало знойную силу. Сперва теплые порывы ветра еще чередовались с прохладными, но вскоре воздух нестерпимо нагрелся и задрожал. Безоблачное небо начало затягиваться белесыми полосами, напоминавшими огромную паутину.
Страдание застыло в груди Анджум подобно камню. Она не знала, куда ей идти и что делать, у кого просить совета и ответа на свои вопросы.
Случалось, дети пропадали: их уносили шакалы, они терялись в песках. Но здесь явно было что-то другое. Судьба нанесла Анджум куда более сильный удар, чем полагали ее родители. У нее отняли ее половинку, и это произошло внезапно, загадочно и неестественно.
Побродив вокруг шатра, маленькая бедуинка подошла к верблюду, сунула ему пучок сухой травы, и пока он лизал ее ладонь влажным языком и трогал шершавыми губами, продолжала думать.
Девочка решила, что Байсан украл джинн. Вот только куда он ее унес?!
В конце концов, она вновь обратилась к отцу и увидела, как выражение лица Гамаля немного смягчилось.
— Да, — сказал он, прикоснувшись жесткой ладонью к волосам Анджум, — все верно. Ей там хорошо. Ее кормят вкусной едой, облачают в нарядные одежды, ее воспитывают и учат. Твоя сестра ни в чем не нуждается.
— Значит, она не в песке? — с облегчением произнесла девочка.
Гамаль помедлил.
— Нет.
— А почему джинн забрал Байсан, а не меня или не нас двоих?
— Потому что Аллах решил, что ты должна остаться с нами. Разве это плохо?
Анджум не нашла, что возразить. Конечно, она хотела жить с родителями! Но при этом не расставаться с Байсан.
Вечером, когда девочка заснула, Халима заговорила с мужем:
— Днем я побывала у Джан. Мы совершили страшную ошибку.
Гамаль встревожился.
— Что она тебе сказала?
— Я спросила, с чем приходила к ней та белая; пригрозила, что не уйду, пока она не ответит. Джан долго смотрела на меня, а потом промолвила, что это не важно. Главное заключается в другом: эта женщина принесет племени большое несчастье! — взволнованно произнесла Халима и добавила: — Недаром у нее были такие странные глаза, а муж следовал ее желаниям, как слепой за поводырем! А когда я упрекнула Джан в том, что она допустила такое, та ответила, что это судьба и ничего нельзя было изменить.