Пришельцы. Выпуск 2
Шрифт:
Я посветил.
Упал кирпич, прямо из стены выпал. Пока я прохлюпал поближе, еще один вывалился. А когда до стены метра три оставалось, из проема что-то хакнуло нечеловеческим голосом и, проламывая кирпичную кладку, в подвал вывалилась ужасная мумия.
Я как стоял, так фонариком и перекрестился — хотя в душе агностик. Мумия восстала с груды кирпичей и принялась отряхиваться. Была она пониже меня, совсем не сухая и обряжена в ветхий, но вполне сносный костюм.
— Прости, мил человек, ежели напужал, — молвила мумия
Я подумал, куда бы послать этого бомжа. Выбор направлений оказался баснословно велик.
— Сейчас в себя приду, — пообещала мумия. — Ещо в членах кака-то скованность… Ты здешний будешь али как?
В голове рождался красивый девятиэтажный оборот.
— Слышь, чо сыро-то так? За домом не следите, что ли? Чо язык-то проглотил, сердешный?
Я закончил составление фразы и набрал в грудь воздуха…
— Прогнали большевиков-то аль как?
…И воздух с бесполезным шумом покинул легкие.
— Чего?!. Бодяги перебрал, терминатор? Кто за тебя стену ложить будет, Пушкин, да?
— Ты это того, не ори, не ори! — приосанился бомж. — Мой дом, мне и чинить! Чо рот-то раззявил, Парамона Чудасова, купца первой гильдии, не признал?
Только тут я обратил внимание: под ветхим пиджаком поперек немалого живота шла золотая часовая цепь в палец нашего сантехника Куролесова.
— Ну не стой столбом-то, пойдем наверх, — миролюбиво предложил купец и, не дожидаясь, почавкал по грязи. Я заглянул в пролом. Тусклый свет фонарика обозначил контуры маленькой каморки, блеснул на запылившихся темно-красных, может даже медных, трубках, циферблатах, на высоких — в человеческий рост — баллонах, плотно огораживающих центр каморки. Посреди металлических джунглей виднелся лежак, до недавнего времени покрытый стеклянным колпаком. Сейчас колпак был сдвинут в сторону. Слабо пахло чем-то химическим.
Купца Чудасова я нагнал уже в подъезде изучающим размашистую надпись на грязно-зеленой облупившейся стене: «Нюхай клей!». Покачав головой, он по-хозяйски толкнул хилую дверь и вышагнул на волю.
— Господи, сколько же годов я света белого не видывал! — истово перекрестился Парамон, кланяясь до снега. Проходившие мимо подростки восприняли последнее на свой счет.
— Миха, ну-ка оставь дядьке тару! — скомандовал один и сам, шумным глотком опустошив бутылку, поставил ее перед ошарашенным Парамоном.
— Спасибо, ребятушки! — слезно поблагодарил я, загораживая купца телом.
— Мастеровые, что ль, озоруют?
— Скорее, подмастерья, — поправил я, глядя вслед гогочущей ватаге. — Пэтэушники. Ты бы, купец первой гильдии, снял цепочку, а то такие вот сами снимут…
— А во?.. — поинтересовался
— Если «во», тогда еще и репу начистят, — мстительно сказал я эксплуататору, однозначно приравнивая себя к классу угнетаемых пролетариев.
— А городового кликнуть?
— Нету городовых.
— Так чо, все ж большевики, что ли, у вас? — забеспокоился купчина, но тут подцепил зеленобокую бутылку и, вглядевшись в этикетку, расцвел. — Пиво «Акинфий Демидов»!
— Свобода у нас, — одернул я его, — демократия.
— Ты словами-то не стращай, — отмахнулся купец, — при большевиках купцов не почитали. Объясни лучше, кто правит-то? Восстановили Романовых?
— Во главе государства президент, а управляет Дума…
— Ну а я что говорю! — увесисто хлопнул он меня по загривку. — Наши, родные! Думские-то и при мне балаболили!
— Демократия… — не сдавался я.
— Ишь ты… А вот скажи: демократы все по-раздавали босякам или есть у вас богатые?
Я вспомнил толстомордого соседа на черном «джипе» и тяжело вздохнул.
— Ну есть…
— Во как! А торговля частная али по карточкам?
— Частная.
— Вот! — еще больше возрадовался новорожденный. — Видал! А в церквях молитесь?
— И старые восстановили, и новых понастроили. Зато… Это теперь не ваш дом! — я почему-то перешел на «вы». — Теперь это общий, по справедливости!
— Да пусть! — отмахнулся купец. — Ему же сто лет в обед! Я на рухлядь не претендую. Захочу — новый отгрохаю! Могу?
— Можете, — признал я.
— Ну, раз дом не мой, пошли к тебе, обогреемся по русскому обычаю, а там думать буду.
Мы пошли по улице, освещенной редкими фонарями и частыми витринами карманных «супермаркетов». Купчина, ухмыляясь, вертел кудлатой головой.
— Вижу, колониальные товары больше в почете, — прокомментировал он состояние отечественной торговли. — Я-то больше своим торговал. А это чего?
«Это чего» было старушкой в затрапезном пальтишке. Притулившись к афишной тумбе, она стояла, вытянув перед собой худенькую ручонку.
— Сами не видите, что ли? — нахмурился я. В другой бы момент, может, и прошел мимо, а тут неудобно стало. Выскреб из фуфайки несколько медяков.
— Где ж демократия, когда бабки побираются. В наши-то времена нищие на паперти стояли.
— У нас где народу побольше, там и паперть…
— Невесело, — прокомментировал Парамон.
— Все равно мы живем лучше вас, и наше общество более совершенное!
— Умно сказал, — одобрил купец. — А чем докажешь?
— У нас компьютеры есть, Интернет, генная инженерия, сотовая связь, телевидение, электричество в каждом доме, всеобщее среднее образование, автомобили, самолеты…
— Эвон зачастил как! У самого-то что из сих диковин есть?