Пришествие Зверя. Том 3
Шрифт:
Двойной щелчок в вокс-канале снова привлек его внимание.
Лучи его прожекторов хлестнули темноту: он обернулся, напряженно хмурясь. Сигнал повторился, «щелк- щелк», настойчивый — насколько вообще может быть настойчивым звук, не являющийся человеческим голосом. Клятва Спокойствия — это, может быть, и хорошо, но только у Сестер в обители. Кьярвик отомкнул кобуру, и болт-пистолет нырнул в его перчатку, окруженный роем пузырьков.
Он полуобернулся, голова чуть-чуть опережала туловище. Теперь он видел — что-то большое и черное, гладкое, блестящее, словно нефть, разрезало надвое лущи его прожекторов. Он шагнул назад — и странное нечто
Пистолет оглушительно громыхнул. Компрессионная волна понеслась, обгоняя болт, вспенивший воду. Второй выстрел последовал долей секунды позже, и в жидкости словно расцвел алый цветок. Давление не дало ему распылиться, и кровавые клочья, тяжелее воды, медленно опустились на дно.
Не было ни крика боли, ни сверхзвукового панического писка, ни сигнала тревоги. Кьярвик смотрел, как существо уплывает, разбивая тяжелый мешок крови на мелкие капли колоссальным хвостовым плавником. Рана оказалась всего лишь царапиной.
В ухе затрещал вокс:
— Ты убил рыбу, брат-сержант?
— Первая кровь за мной, Фареос.
— Считается, только если убил, — вмешался Зарраэль.
— Закрытый канал отделения не для подсчета трофеев! — пробурчал Бальдарих.
Кьярвик подозревал, что не слишком нравится Черному Храмовнику.
Громадная металлическая стена внешней оболочки улья Мундус поглотила луч его прожектора. Это была вертикальная скала из адамантиевого сплава, инкрустированная организмами, пытавшимися сокрушить ее на протяжении последних пяти тысяч лет. Кьярвик быстро осмотрел ее, качая фонарем вверх-вниз, вправо-влево. Ее облик совпадал со схемами, которые техножрецы выдали Бору. Глубокий океан укрыл основание улья от орбитальных ударов, опустошивших поверхность, и предоставил оркам базу, которую можно было перестроить под свои нужды.
Но она пострадала и ослабла. Фенрисиец видел в плитах трещины толщиной с человеческий волос.
— Говорит Кьярвик. Я на месте.
Он снял мелта-мину с держателя на бедре и прикрепил ее к стене, потом отошел на некоторое расстояние и отчитался по воксу.
— Детонация — три... — начал Бор.
Кьярвик повернулся к Сестре. Ее бледное лицо было освещено холодными световыми полосками, окаймляющими квадратную защитную маску.
— Два.
Он сжал перчаткой запястье женщины. Она недоуменно повернулась к нему, и Кьярвик усмехнулся. Он — Ворон Бури. Неудачник.
— Один.
ГЛАВА 2
Терра - Императорский Дворец
КЧ 0, 00:21:01
Завтра он будет мертв.
Так считал сам Месринг. Ухудшение его состояния продолжало ставить в тупик поток больничных служителей, врачей и колдунов, которых его личный персонал бессмысленно призывал к постели больного. Их приводили в недоумение спазмы, будившие его среди ночи и заставлявшие кричать от боли при поглощении чего-либо более существенного, чем фильтрованная вода. Что до приступов головокружения, потливости и кошмаров, заставлявших бредить о заговорах и богохульстве, — они вызывали у окружающих ступор. Все анализы дали отрицательный результат. Все медикаменты и прочие средства оказались бесполезны. Из-за этого даже самые давние и
Месринг усмехнулся бы, если бы у него хватило на это сил. Императору недостанет воли на то, чтобы сойти с Его же трона.
Впрочем, его мнение о собственных перспективах было таким же, как и у ближайших помощников. Он не мог придумать иной причины для присутствия архиисповедника Витори Мендельева здесь, рядом с ним, в его последний час, кроме разве что очередной чудовищной галлюцинации.
— Прекрасное святилище, — сказал Мендельев. Старик глубоко вдохнул воздух и дым свечей. — Умиротворенное.
У него были мягкий, успокаивающий голос и открытое лицо — Месринг полагал, что это помогало исполнять обязанности исповедника сильных мира сего.
— Я не преставлюсь по команде! — огрызнулся Месринг, впиваясь ногтями в деревянную спинку передней скамьи и отчаянно пытаясь не закричать от боли, скрутившей внутренности. Именно поэтому он сидел на втором ряду, хотя и имел право как экклезиарх, смертный представитель Императора на Терре, сидеть, где ему заблагорассудится.
— Разумеется, — отозвался Мендельев и умолк.
Он закрыл глаза: губы беззвучно шевелились, лысина отражала свет больше миллиона свечей. По одной на каждый мир, подвластный Императору. Месринг сухо закашлялся, во рту снова появился привкус рвоты. Кто-то не следил за списком потерь: к этому времени должно бы уже быть поменьше этих штук и их невыносимого мерцания.
Кардинальская Часовня представляла собой частную молельню для высших чинов Адептус Министорум. Это было слишком священное место — и слишком чувствительное — для их младших коллег, и даже самые банальные функции типа замены масла в курильницах и чистки огромных витражных окон исполнялись дьяконами и чтецами — стариками, которые могли быть помазаны в примасы целых секторов и жить в немыслимой роскоши, но предпочли подметать полы здесь. Презрение к ним Месринга было беспредельным, как звездное небо. Вдали, за базальтовыми и золотыми изваяниями святых и экклезиархов прошлого, вплоть до Венериса I, кое-где трудились адепты Механикус, одетые в очень блеклые серовато-розовые рясы.
Не прилагалось никаких усилий, чтобы прикрыть огромные пучки искусственных связок и трубопроводы, идущие через кафедру от благословенных машин Золотого Трона. Он был святыней обоих миров, Терры и Марса, и тихий шелест, сопровождавший его работу, звучал в равной мере успокаивающе для нервов и для проводов. Вот почему кардиналы несли здесь стражу с тех пор, как Император пребывал тут, и та же причина привела сюда Месринга. Впрочем, он не искал тишины.
— Приговорены — вы, все, — пробормотал он, дрожа и гневно взирая на горстку седовласых служителей церкви, сидящих в немой молитве по всему храму. — Чем верить в Него, лучше ублажать Великого Зверя.
— Император прощает и защищает, — спокойно сказал Мендельев, словно уже слышал все мыслимые и немыслимые предсмертные богохульства.
— Это прегрешения Императора навлекли на человечество медленную погибель. Тысячелетия распада — и вот, последнее проклятие. Вот оно, ваше священное наследие. Такое, от которого может спасти лишь Зверь.
Исповедник, пусть и приговоренный к тому же аду, что ожидал их всех и только слабые намеки на который сейчас претерпевал Месринг, лишь улыбнулся: